Когда ему исполнилось шестнадцать /сборник драбблов/

Винсенту было больно почти всю его жизнь. Нет, дело было вовсе не в боли физической, нет; такой болью он мог упиваться и наслаждаться, что делало его не совсем здоровым в глазах окружающих. К пятнадцати годам в Винсенте накопилось слишком много боли душевной, и он просто не знал, куда ее выместить. Ему было почти все равно, единственное, что Винсент знал, – это то, что нельзя причинять боль такую же Гилберту. Ведь боль Гилберта добавилась бы к его боли, и оттого огонь, в котором сгорала его душа, стал бы только сильнее. Винсент любил Гилберта. Любил всем сердцем, любил больше, чем брату любить было положено, но не мог со своими чувствами совладать. А Гилберт… Гилберт не любил его настолько же сильно, но всегда знал, когда можно попросить брата о чем-либо. Он просто попросил отнести вместе с ним большую корзину мяса Алисе, которая сегодня была именно Алисой, но Винсент знал: Гилберт пытается их помирить. Как всегда, безрезультатно. Руки почти не дрожали, но как же Винсент был зол, как же он был зол!.. Он умел прятать свои чувства, но разве нужно было ему это в собственной же комнате? Кто мог его увидеть? Игрушки, которым в любом случае скоро конец? Джек покупал ему все эти игрушки. Не дарил, покупал, как покупают мясо, потому что знал: скоро им вспорют брюхо ножницами. И это была правда: на сей раз Винсент не стал оригинальничать, а просто отрезал плюшевому кролику уши, пуговицы-глазки, покромсал лапки и, наконец, вырвал пальцами с обрывками ниток бант. Сложно было представить, что это – Алиса. Такая маленькая, невинная и безропотная – очень сложно было, но Винсент смог. У него всегда получалось – слишком хорошо он помнил по себе, что такое ненависть, ведь именно его так ненавидели люди. Он даже не ругался. Не было таких слов, чтобы описать то, кем была для него Алиса; не было и сил придумывать эти слова. Зачем? Ведь в этот день его мог бы услышать Освальд. - Твоя ярость слишком холодна, Винсент. Тот лишь только вспорол живот еще одной игрушке, вонзая ножницы прямо в шов на брюшке. - А лучше было бы, если бы я перерезал горло Алисе или вырвал глаза ее ненаглядному коту? – бросил он, и рука дрогнула, задевая светлую хожу холодным металлом. Порезался – несильно, но ощутимо, и по запястью потекла кровь. – Черт! - Но это небезопасно. - Ты… - дернулся Винсент, резко разворачиваясь, и поднял руку с ножницами на Освальда. – Ты сам такой же, Глен! У тебя нет эмоций, но ты можешь испытывать гнев и ненависть. Помнишь, как ты ненавидел Барму? До сих пор от одних взглядов твоих на ее невиновного брата у всех мурашки по коже бегут! - Да, но я старше, и я ни разу не представлял Артура Барму мертвым, - закрыл за собой дверь Глен. В комнате не было света – Винсент задергивал шторы, и потому Освальд будто превратился в огромную летучую мышь, что пришла выпить всю юношескую кровь до капли. Быть может, так и было; Освальд был очень сильным, как и полагается быть мужчине, и Винсент вспомнил это через пару мгновений. Руки его схватили, тело – все еще такое хрупкое – грубо вжали в дверцы шкафа, почти отрывая от пола, и Винсент выронил ножницы. На миг ему стало страшно, но только на миг. Освальд не желал ему зла, и Винсент понимал это. Он… Просто помнил тот поцелуй, такой нежный и ласковый, что иначе и быть не могло: Освальд бы никогда не причинил ему вреда. - Есть другие способы. Так ты только копишь ненависть; так она не исчезает, а становится ядовитее. «Замещай ее чем-то иным, чем-то светлым, и тогда злоба уйдет». Освальд не произнес этого, но Винсент прочел все в его глазах цвета стали – и губы его дрогнули. Освальд подхватил его, чуть ослабшего, и посадил на кровать – а сам сел рядом, видя, как мальчишка прикрывает лицо руками, болезненно что-то вспоминая. И, наверное, немного краснея. - Твои ножницы, - протянул их Освальд, чувствуя тепло чужой руки на своей, и невольно восхитился. Винсент не боялся его; Винсент совсем не изменился, и это… Делало его немного особенным. - Я не смогу избавиться от этой привычки. Алиса… Алиса сделала меня таким. - Это придет со временем, - тихо произнес Освальд. – Как ты сам сказал, мне ли не знать. И Винсент, печально ухмыльнувшись, положил голову на плечо Глена, давая обхватить свое раненое запястье чужим пальцам.