Когда ему исполнилось шестнадцать /сборник драбблов/

Винсент осторожно поправил повязку, что скрывала алый глаз, и глянул в осколок зеркала, что был неподалеку. Она ему шла; она делала его невероятно таинственным, а оттого привлекательным, но… Все это было не то. При Освальде повязка была не нужна. В тот день Винсент думал о том, чтобы вернуться. О том, чтобы просто… Просто повернуть время вспять, чтобы помочь Джеку. «С ним все будет хорошо». Освальду Винсент верил, как никому, и взгляд этих холодных глаз никогда прежде его не обманывал. Сердце подсказывало, что и Гилберт Джеку вреда не причинит, но… Но Винсент не мог обмануть свои глаза. Все это было так… Печально, а он даже не мог знать, что произошло с тем мужчиной, которому он отдал свой первый поцелуй. Винсент безмерно любил Джека, и, случись что с ним, зачах бы, как сейчас чах Освальд. Но с Освальдом все было сложнее: он вовсе не был в чем-то подобном виноват. Он нажал на кнопочку на золотых часах, и они открылись. Винсент услышал звуки «Лейси» - обернулся на такую знакомую мелодию, что когда-то не раз в исполнении самого Освальда слышал. Такая же, почти такая же шкатулка грела сердце ему; в ней была другая песнь, но тоже написанная Освальдом Баскервилем. Винсент боялся открывать ее. Но открыл. - Ее сделал Джек? - Да, - кивнул Винсент. Они оба сбежали от Баскервилей, оба были до боли нужны друг другу - и оба любили друг друга до безумия. Винсент был счастлив спокойствию и тишине здесь, в старой части одного из аббатств – или монастырей?.. Освальд смог найти место, где они могли бы жить вдвоем. - Как думаешь, он жив? – присел рядом Винсент. - Я уверен, - склонил голову Освальд, свою шкатулку-часы закрывая, и вздохнул. – Иначе я себе этого никогда не прощу. Мелодия, вовсе не такая черно-белая, как клавиши, которыми она была сыграна, но такая же нежная, как руки, что играли ее, переливалась в свете солнца. Винсент взял ладонь Освальда, осторожно поправляя недавно смененные бинты, и прижался к ней щекой, вздыхая. Он разучился чувствовать тот странно-сладковатый запах, что исходил от нее; он разучился бояться уже давным-давно. Но он боялся разучиться любить теперь, когда губы Освальда были слишком сухи, а кожа – слишком ломка, чтобы их целовать. - Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, - прошептал тот, и Винсент прижался своим плечом к плечу Освальда, слыша, как доигрывает шкатулка его мелодию. Мелодию, что напоминает обо всем и рассказывает обо всех. - Я люблю тебя, - ответил он. – Я буду с тобой до самого конца. Освальд повел другой рукой, пряча ее в складках плаща, и печально вздохнул. У него оставалось не так уж много времени, но он был с Винсентом. А Винсент был жив. Разве не ради этого он жил сам все эти годы?