1 + 1

Для отправки Луны в Хогвартс осталось дело за малым: дождаться выходных, когда студентов отпустят в Хогсмид. Озвученный Гарри Луне план был явлен Гермионе, после чего он, естественно, оброс небольшими уточнениями и подробностями, но, в целом, она осталась довольна идеей. Гарри стал замечать за подругой странное поведение. Как будто она замыкалась в себе, но при этом она не спешила поделиться с ним своими переживаниями. За время ожидания с помощью галлеона в курс дела был введён Невилл, который и сообщил им дату следующего посещения Хогсмида и заверил, что обязательно проконтролирует операцию. Гермиона теребила в руках их фальшивый галлеон, пока Гарри давал Луне последние наставления. На ребре монеты было только одно имя: Парвати, что означало, что в Хогсмиде Луну встретит именно она. Затишье между Гарри и Гермионой продолжалось ещё несколько дней после ухода Луны. Кстати, та с помощью галлеона Невилла сообщила им, что благополучно добралась, и спустя несколько дней к ним в гости нагрянул Добби, вернувший мантию-невидимку. Несмотря на то, что у них хоть и состоялась довольно откровенная беседа, они всё равно мало общались, точнее общались между собой так же, как и в школе. Может Гермиону это и вполне устраивало и вообще для первых дней пребывания на Гриммо её затворничества, для неё это был настоящий прогресс. Но интуиция подсказывала Гарри, а он привык слушать свой внутренний голос, что она ведёт себя с ним слишком напряжённо. Он боялся, что держа в себе весь негатив и не делясь с ним, плотину Гермионы прорвёт. Так и произошло.

* * *

Очередное его пробуждение было резким. Он проснулся от того, что, судя по звуку, что-то стеклянное разбилось о пол. Гарри спустился вниз, чтобы проверить обстановку. Звуки доносились из кухни. Зайдя внутрь, он застыл как вкопанный. Увиденная им картина никоим образом не вписывалась в рамки привычного ему мироздания. На кухне творился полный бедлам, и устроила его Гермиона. В этом не стоило сомневаться. Битой посуды видно не было, но почему-то пахло алкоголем. Через секунду Гарри понял почему: Гермиона была пьяна и держала в руках бутылку вина. То тут, то там виднелись осколки разбитых бутылок с лужей их содержимого прямо на полу. Пол на кухне Блэков был тёмным, так что в скудном освещении помещения весь этот хаос не сразу бросался в глаза. Заприметив Гарри, Гермиона собиралась шагнуть к нему. Путь её пролегал через одну из разлитых луж вина и осколки разбившейся бутылки. Если бы не своевременная реакция Гарри, то она бы непременно на них наступила. — Га-арри, — пьяно протянула она, протягивая к нему руки и повисла у него на шее. Тот едва успел убрать палочку, которой до этого убрал эту лужу вместе со стеклом, чтобы Гермиона не налетела на её кончик животом. — Зачем ты напилась? — ошарашено спросил он, перехватывая подругу за талию, потому что несмотря на то, что она обхватила его за шею, ноги её совершенно не держали. Она тут же начала вертеться в его руках, пытаясь освободиться от его хватки, но не тут-то было, не зря же он был ловцом целых шесть лет! — Гарри, пусти меня! — воскликнула Гермиона, совершая очередную попытку выскользнуть из его рук. Она даже руки с его шеи убрала, что убавило им двоим устойчивости, но Гарри остался стоять на ногах, надеясь, что Гермиона образумится, и они-таки не потеряют равновесия. — Нет, — спокойно ответил он, лишь только усиливая хватку своих рук на её талии. Просто так она сдаваться не собиралась. — Пусти меня, кому говорят! — ему показалось, что она чуть протрезвела, по крайней мере он услышал хорошо ему знакомые командирские нотки в её голосе. — Нет, — так же спокойно ответил он. Гермиона вновь завозилась в его объятиях — теперь это точно были объятия, потому что он прижал её к себе практически вплотную. — Ну Гарри! — сейчас она уже истерически взвизгнула. — Ты на ногах не стоишь, хочешь по осколкам разбитой тобой бутылки пройтись? — резонно заметил Гарри. — Стою же, — на несколько секунд замерев, Гермиона чуть покачнулась, но удержала равновесие, не без помощи Гарри. — Ага, с моей поддержкой. Не дури, Гермиона, — упрекнул он подругу и чуть ослабил хватку. Усыпившая его бдительность Гермиона тут же воспользовалась этой возможностью освободиться и резко дёрнулась. Расслабивший руки Гарри не ожидал от Гермионы такого коварства и не смог удержать подругу, а сама она, походу, на успех этого мероприятия и не рассчитывала, потому что освободившись-таки от хватки Гарри, она растерялась, а реакция была заторможенной. Резкий рывок нарушил хрупкое равновесие, и Гермиона начала падать как раз в сторону разбитой ранее бутылки. Гарри сделал резкий рывок и перехватил падающую подругу. Рубашка Гарри, которую Гермиона до сих пор использовала вместо пижамы, задралась, пара пуговиц расстегнулась, потому что петли во время их возни ослабли, и он мельком увидел ложбинку между грудей, что его крайне смутило. Но он не стал отступать от задуманного и усадил её на стол. Гермиона, до этого минутой ранее извивавшаяся в его руках словно уж на сковородке, замерла. Слышно было только её глубокое сбившееся дыхание. Помня, чем чуть всё не закончилось, Гарри решил не ослаблять бдительности. Гермиона сидела чуть сгорбившись, вцепившись в его футболку, а лицо она спрятала за копной своих пушистых непослушных волос. — Гарри, посмотри на меня, — её голос был полон отчаяния; он тут же поднял на подругу до сих пор смущённый взгляд, который тут же сделался жёстким и колючим, стоило ему увидеть то, к чему Гермиона привлекла его внимание. Всё ещё не поднимая на него взгляда, она отодвинула ворот расстегнувшейся рубашки чуть в сторону, аккуратно оголяя кожу чуть ниже ключицы. Там было рвано выцарапано «грязнокровка». Края букв были чуть опухшими, но покраснения вокруг не было. Значит и раздражения тоже. Гарри нахмурился, он не помнил никаких таких шрамов на её теле, когда вытаскивал её тело из ванной. Хотя, ему, наверно, было не до этого. — Бадьян не помогает, только косметические чары маскируют их ненадолго. Раньше хватало на несколько дней, теперь они держатся чуть меньше суток. Это как какое-то позорное магическое клеймо, и я уже устала зачаровывать все эти шрамы! — спокойствие из её голоса с каждым словом улетучивалось, а он как завороженный смотрел на эти буквы, вспоминая надпись «Я не должен лгать», от которой у него самого остался довольно живописный шрам. Он чуть скосил взгляд в сторону своей руки, но потом сам же себя моментально одёрнул: о какой ерунде он всё-таки думает. Он подошёл к подруге вплотную и аккуратно провёл пальцем по первой букве: зарубцевавшаяся кожа грубо резанула по коже подушечки. Гермиона оттолкнула его руку и вернула рубашку на прежнее место, застегнув расстегнувшиеся пуговицы. — Больно? — тут же обеспокоенно спросил Гарри. Сделав глубокий вдох и медленный выдох, чтобы заглушить истерику, Гермиона ответила: — Уже давно не больно, Гарри. Не больно, а противно! Чувствую себя заклеймлённым скотом, причём не единожды, а тут, тут и тут! — она жестикулировала и указывала на некоторые участки своего тела. Рукав рубашки чуть задрался, и Гарри успел увидеть мельком часть ещё одной надписи. Он аккуратно перехватил её руку: — Покажи, — попросил он, но Гермиона в ответ отрицательно покачала головой. Гарри силой задрал рукав, оголяя руку подруги по локоть. Нитка, которая и так держала пуговицу, находящуюся в петле манжета, на честном слове, не выдержала такой нагрузки и с противным звуком порвалась, а пуговица, лишившись фиксации, тут же отскочила куда-то под стол. Гермиона вздрогнула, дёрнулась было, чтобы освободить свою руку, но потом передумала, апатично соглашаясь со всем происходящим. На нежной коже был так же грубо выцарапан ещё один шрам, более резкого содержания: «грязнокровная сука». Стоило Гарри увидеть это, как у него во рту моментально пересохло. — Ко мне не притронется любимый мужчина. Я чувствую себя такой грязной. Под стать всем этим отвратительным меткам, — теперь в её голосе явственно слышались слёзы. Гарри не мог поверить в то, что Гермиона может так о себе говорить. Его Гермиона, которая, не смотря на все окружавшие их обстоятельства, всегда оставалась полна чувства собственного достоинства. Сердце Гарри защемило. Ему стало её неимоверно жалко, хотя она бы никогда в жизни не простила ему жалости в свой адрес. Но сейчас она была так беззащитна и уязвима — сломлена. А ведь по факту, у неё кроме него никого не было, как и у него кроме неё. Весь кошмар произошедших событий поставил её перед тем фактом, что она банально не могла ни с кем поделиться всем этим, и всё это разъедало её изнутри. Если раньше с ними была Луна, и Гермиона могла поделиться с ней своими переживаниями и страхами, то теперь и её не было. Да и Лавгуд тоже хороша. О ментальном насилии, подкреплённым физическим вмешательством, она ему рассказала, а об этих метках, которые вкупе с тем, что произошло ранее, и которые изводили Гермиону, оказывается, ничуть не меньше, она молчала?! Гарри почувствовал, как в нём просыпаются необоснованные злость и раздражение, хотя почему необоснованные, очень даже. Он тут же одёрнул себя за излишнюю злость к Луне. Может, Гермиона попросила её не говорить об этом? В это не особо верилось, потому что о более ужасной вещи, с его точки зрения, она ему-таки рассказала, а об этом — нет, что опять приводило его к мысли о том что… Гарри понял, что зацикливается в своих рассуждениям, и поэтому решил радикально поменять ход своих мыслей. Несмотря на всё то, что произошло и о чём не договаривали девушки, Гермиона избегала только разговоров с ним, но не контактов. Любые слова из неё приходилось чуть ли не клещами вытягивать. Да к чёрту! Если она не хочет с ним разговаривать, то услышанным он всё равно будет в любом случае. — Ну-ну, Гермиона, — он с силой выдавил из себя слова поддержки, потому что после услышанного ему было до сих пор не по себе. Гарри подошёл к ней настолько близко, что её голые колени упёрлись ему в живот, и нежно обнял подругу, успокаивающе поглаживая её по непокорной гриве вьющихся каштановых волос: — Ты — замечательная. Просто умница и красавица. Да за тобой очереди из кавалеров будут выстраиваться, вот увидишь. Ещё придётся возрождать традиции рыцарских турниров за сердце прекрасной дамы, — попытался пошутить Гарри. Гермиона криво, но усмехнулась, если он правильно истолковал её сдавленный всхлип. И на что он уж точно не рассчитывал, так это на то, что она-таки хоть как-то ответит на эту его вербальную несуразицу. — Не в этом дело. Мне самой будет противно, понимаешь? Я не смогу! — Но я же сейчас тебя обнимаю, и ты вроде не испытываешь никакого дискомфорта. И до этого ты избегала только разговоров со мной, но точно не контактов. Да о чём может идти речь, если мы последнее время спим вместе, — его рука на мгновение замерла на затылке подруги, и он чмокнул её в макушку. Она всё ещё чуть подрагивала от одолевших её слёз. — Я не могу настаивать на том, чтобы ты выкинула всё лишнее из головы, но… — он замялся, словно собирался с мыслями. Неопределённость последних дней здорово его измотала. И если они раньше не знали что делать, то сейчас Гарри не знал что думать. Это подтверждалось сумбурностью его размышлений в последнее время. Плюс он не мог быть уверенным в себе на все сто. После ментальной атаки крестража он до сих пор был сам не свой. У него всегда появлялись какие-то сомнения на счёт себя и своих мыслей. И эта неопределённость уже требовала хоть какого-то разрешения. На данный момент ему не хотелось загадывать наперёд, что-то прогнозировать и прочее. Хотелось жить здесь и сейчас. Эгоистичность — это вообще не его качество, судя по тому, что ему удалось о себе вспомнить, но и ситуаций в его жизни было не особо много, когда он мог заявить о своих хотелках. — Знаешь, — он продолжил медленно поглаживать подругу по волосам, чувствуя как она постепенно расслабляется. То ли выпитый ей алкоголь брал своё, то ли её действительно успокаивали его действия. — Я никогда не говорил тебе, — он опять замолчал, пытаясь подобрать правильные слова, а потом махнул на это дело рукой, потому что Гермиона всегда понимала его лучше него самого. И сейчас, он надеялся, что она поймёт его правильно. — Я ведь люблю тебя, Гермиона, — он сам поразился тому, как легко дались ему эти слова и как естественно они прозвучали, как будто он озвучил простую истину. Как будто это всегда было с ним, только как что-то неопределённое, фоновое, что всегда рядом, воспринимается как привычное и ненавязчивое, не раздражающее. Прислушавшись к своим внутренним ощущениям от сказанных им слов, он продолжил в той же светлой и лёгкой тональности: — По особенному или своеобразно. Как сестру или как подругу. Да хоть как девушку! Трактуй как хочешь! Гермиона ошарашено замерла. Гарри хотел было отстраниться от подруги, чтобы хоть по выражению её лица понять какое впечатление произвели на неё его слова, но она не позволила. Крепко вцепившись в его кофту, она прошептала что-то куда-то ему в шею, да так тихо, что он не разобрал ни слова. — Гермиона, я совсем тебя не расслышал, — но она не спешила что-либо говорить. А потом всё же начала, правда, как Гарри показалось, на совершенно отстранённую тему. — Знаешь, а я ведь размышляла о том, чтобы всё бросить, — и тут же поспешила всё объяснить, потому что, как ей показалось, Гарри мог её неправильно понять: — Нет, не как Рон. Мы могли бы плюнуть на всё и уехать в Австралию, к родителям, забыть об этой пропащей магической Англии, как о страшном сне, жить себе спокойно, любоваться океаном. Нам было бы хорошо вдвоём. Она говорила всё это таким спокойным голосом, что Гарри даже не стал особо глубоко задумываться о малодушном и эгоистичном смысле сказанных ею слов. Он просто представил себе описанную Гермионой картину. Увиденное радовало. — Это правда. Дороже тебя у меня сейчас никого нет. — А у меня просто никого нет, кроме тебя, Гарри. Чокнутая Беллатрикс чуть и тебя у меня не забрала. Я думала, что свихнусь к чертям собачьим, когда считала, что это был ты. Ты сидел в моей голове. Это ужасная мысль словно разъедала мне мозг. Я пыталась себя переубедить, боролась с собой … — Гермиона замолкла. Они всё ещё обнимались, теперь и она легонько поглаживала его по спине. Он не мог посмотреть ей в глаза, хотя очень хотел. Вот оно, то самое, чего он хотел добиться от подруги и что она избегала говорить ему. Он сдерживал себя из последних сил, чтобы не попросить её продолжить говорить. Она должна сделать это сама. — Обливиэйт Луны помог, но я сама же всё и испортила. Никогда не прощу себя за такое малодушие и страх. За этот необъяснимый, иррациональный и животный страх перед тобой. Прости меня, Гарри! — она оттолкнула его от себя и посмотрела ему в лицо. Он увидел вновь вставшие в её глазах слёзы, покрасневший от них же кончик носа и взгляд, полный мольбы. Она не должна на него так смотреть. Это он должен вымаливать у неё прощение. — Дурёха, это я должен просить у тебя прощения. Если бы не я, нас бы не схватили. — Когда-нибудь это бы всё равно произошло, — резонно заметила Гермиона. — Мы не можем прятаться вечно. Нужно же что-то предпринимать, иначе наши скитания с тобой будут ничем не лучше бегства в Австралию, про которое я тебе говорила. Гарри хотел заскрежетать зубами, потому что иногда она бывала чертовски невыносима в своём рационализме. — В случившемся с тобой виноват я, — настаивал на своём Гарри. — Но ты же и спас меня. Пробудь я там чуть дольше и неизвестно, что бы могло случиться, а если бы Лейстрендж отдала бы меня Сивому сразу, я бы сейчас с тобой не разговаривала. Гарри просто не мог поверить своим ушам. Она говорила о таких ужасных вещах таким спокойным голосом, что шло в полный разрез с истерикой, которую он видел парой минут ранее. Неужели его слова о чувствах к ней так на неё повлияли? — Ты… — Ищу позитивные аспекты в произошедших с нами событиях. Этот котёл с негативом меня уже достал. Нахлебалась, хватит. Гарри хотелось истерично расхохотаться. Это вообще нормально? Такой резкий и внезапный перепад настроений? — Ты пьяна, определённо пьяна, — пытался он убедить себя, потому что другого объяснения словам Гермионы у него просто не было. Та только пожала плечами в ответ и выжидательно уставилась на него. Гарри растерялся. Он столько ждал того момента, когда она наконец выговорится, но когда это произошло — он сам не знал, что сказать. Если она таким образом давала ему понять, что она хочет перешагнуть через это — кто он такой, чтобы не подыграть ей. — Раз уж нас обоих пробило на откровение, — его взгляд хаотично бегал по кухне, пока не остановился на колдорадио, которое теперь они иногда слушали, и не только «Поттеровский дозор». Ему в голову пришла, как он решил, отличная идея. Он окончательно отшёл от Гермионы и подошёл к радиоприёмнику, выкручивая ручки, чтобы поймать нужную ему волну. Вместе с треском из динамика раздались аккорды медленной лирической песни. Услышанное придало ему сил, укрепляя пришедшую ему на ум идею. Кстати вспомнился Святочный бал, оказавшийся для него полнейшим фиаско, но если не вдаваться в подробности и остановиться только на концепции… — Я бы хотел сейчас сделать то, что стоило сделать ещё на Святочном балу, — Гарри протянул руку Гермионе в приглашающем жесте. Она удивлённо посмотрела сначала на Гарри, потом на свои босые ноги и всё ещё усыпанный осколками разбитых бутылок пол. Поняв, куда она смотрит, он одним движением палочки очистил пол. Гермиона, было, собралась ступить на пол, но Гарри не дал. В два прыжка он подскочил обратно к ней. — Гарри, что ты делаешь?! — только и успела взвизгнуть она, а он уже затащил её на стол. — Хочу с тобой потанцевать. Вы позволите, мисс Грейнджер? — где-то на периферии сознания всплыло, что в таких случаях нужно делать. Он вновь протянул ей руку в приглашающем жесте и чуть склонился учтиво вперёд. Гермиона усмехнулась и вслушалась в строчки песни: — Судя по содержанию — это белый танец, поэтому дамы приглашают кавалеров, — она слегка ударила его по руке, отталкивая её в сторону. Для этого ей пришлось сделать шаг вперёд, и как раз в этот момент дал о себе знать выпитый ей алкоголь. Она оступилась и потеряла равновесие. Гарри среагировал мгновенно, Гермиона упала в его объятия. — Приглашение принято, мисс Грейнджер, — усмехнулся он. Она по-хозяйски закинула руки ему на шею, а он поудобнее обнял её за талию, и они медленно закружились на столешнице под неторопливый женский голос с минимумом звукового сопровождения. Песня оказалась довольно короткой и довольно содержательной для Гермионы. Вслушиваясь в её строчки, она поняла одно: хватит цепляться за то, чего нет, когда мироздание даёт тебе то, о чём ты и помыслить не могла. Чувствуя, что песня подходит к концу, Гарри решил вспомнить, что не зря на четвёртом курсе учился танцевать, пусть тогда у него неважно получалось. Сейчас на него не смотрели сотни глаз и делал он это не потому, что нужно, а потому, что ему хотелось. Он закружил Гермиону в завершающем пируэте, но опыта у него было немного, поэтому он не знал чем вся его затея могла кончится на ограниченном пространстве кухонного стола. Ведомая им Гермиона легко подчинилась его воле, пусть и не сразу сообразила, что хочет сделать Гарри — видимо, всё же сказывался выпитый ей алкоголь, который притуплял сознание. Она грациозно, насколько позволяла ситуация, развернулась. Инерция поворота Гермионы потянула Гарри за собой, и если бы она развернулась до конца, то оступилась бы, и они бы полетели на пол. Так что пока ещё ситуацию можно было исправить, Гарри решил попытаться: он резко дёрнул Гермиону к себе, чуть шире расставив ноги, чтобы сохранить пошатнувшееся равновесие. — Медленный танец так не заканчивают, Гарри, — осуждающе прошептала ему куда-то в щёку Гермиона, потому что в результате его манипуляций их лица соприкасались, а потом она развернулась к нему глаза в глаза, нос к носу. — Прости за резкость, — выдохнул он почти в её губы, — иначе бы мы повалились на пол. Танец на столе — это бредовая идея. Она долго и внимательно всматривалась в его глаза. Гарри обратил внимание на её чуть шальной взгляд. — Прощаю, — улыбнулась она ему одними уголками губ и легонько чмокнула его в щёку. Он не знал, что сейчас изменилось — это был дружеский поцелуй, Гермиона часто так делала. Раньше он чувствовал тепло и заботу, сейчас его словно каким-то заклятьем шандарахнули, нечто похожее на петрификус волной пронеслось по всему его телу от того места, где его щеки коснулись губы Гермионы, заставляя его словно цепенеть. Он очнулся только тогда, когда понял, что она выскользнула из его объятий и спрыгнула на пол. Скинув наваждение, Гарри последовал примеру Гермионы. Она уже во всю орудовала палочкой и разливала остатки из начатой ей бутылки вина по наколдованным ею бокалам. — Знаешь, раз уж мы с тобой все наши недомолвки разрешили… — А мы разрешили? — вмешался Гарри. — Это у тебя надо спрашивать! — Разрешили! — категорично сказала Гермиона и решительно на него посмотрела. В её глазах мелькнуло хорошо знакомое ему упрямство, от чего Гарри захотелось улыбнуться. Как же он соскучился по такой Гермионе: волевой и решительной. — Так вот, — тем временем продолжила она, — если у нас всё наладилось, то предлагаю за это выпить. — По-моему тебе хватит, — тут же заметил Гарри. — А по-моему кто-то сейчас будет пить со мной на брудершафт! — пригрозила Гермиона. Угроза возымела воздействие. Прикинув, что им придётся целоваться, пусть даже в щёчку, Гарри ужаснулся такой перспективе. Ему было не противно. Наоборот, вспомнив свои собственные ощущения от недавнего поцелуя подруги в щёку, у него холодок пробежал по спине. Так мало того, что она его вновь поцелует, в это же самое мгновение он сам должен будет сделать абсолютно тоже самое! Нет, уж лучше пусть Гермиона выпьет с ним просто на пару лишний бокал вина, чем это. В конце концов, они заперты в особняке на Гриммо, что он за перебравшей подругой уследить не в состоянии? На кухне фамильного дома Блэков раздался звон соприкоснувшихся бокалов. Салютовав Гермионе, Гарри припал к бокалу. Вино ему ещё пробовать не приходилось. Сливочное пиво — да. За столько лет учёбы в Хогвартсе они с друзьями обошли, наверно, все заведения в Хогсмиде, где подавали этот напиток. Да и не только сливочное пиво. Чего уж греха таить: и медовуху, и огневиски тоже пробовал. А вот вино — нет. — Мы часто с родителями бывали во Франции, — внезапно начала Гермиона. Гарри затаил дыхание. Она не часто рассказывала о своей жизни за пределами Хогвартса, а о своих родителях упоминала ещё реже. Но сейчас, видимо, она всё же нашла в себе силы вспомнить о них и поделиться своими воспоминаниями в словесной форме: — Французы любят вина, а хорошие — ещё больше. И на отдыхе, если мы так или иначе сталкивались с каким-то вином, то отец всегда мне давал сначала понюхать: запах радовал далеко не всегда, а вот вкусы таили в себе много сюрпризов. Отец не был профессиональным дегустатором, — Гермиона подняла бокал, из которого она сделала довольно маленький глоток, на уровень глаз, чтобы насквозь взглянуть на плескавшуюся там жидкость в скудном освещении кухни. — Он не мог по одному глотку определить весь состав напитка, способ его приготовления и виноград, из которого он был приготовлен и где он рос. Но он смог выделить для себя некоторые критерии оценки, по которым можно определить стоящее вино или нет. И пусть мама не одобряла эти затеи отца привить дочери любовь к алкоголю, по правде говоря, такая цель и не преследовалась, а нужно было просто умерить любопытство дочери и научить её маломальски разбираться в вине, чтобы: «Она потом не пила всякую дрянь, как будто, дорогая, ты не знаешь как это бывает у молодёжи. Вспомни годы нашей молодости», — Гермиона горько улыбнулась. Видимо, воспоминания дались ей не просто, но она справилась с эмоциями и продолжила: — Так вот, все вина, которые я сегодня попробовала — все по-своему изумительны на вкус! Даже Кикимер ворчал, что поганая грязнокровка разоряет запасы винных погребов благороднейшего и древнейшего дома Блэков, — она криво усмехнулась. — Вино делают с помощью магии, что в процессе не получается никаких огрехов? Гарри нахмурился, последнюю фразу подруги он пропустил мимо ушей, а вот упоминание об эльфе его зацепило. Он же просил его. Гарри начал злиться на непутёвого эльфа, хотя, судя по тому, какое безобразие Гермиона устроила на кухне, его ворчание было ничуть не безосновательным, но это никоим образом его не оправдывало! Подгоняемая злостью кровь взбурлила у него в жилах и он, выхватив недопитую ими бутылку, этикетку которой Гермиона внимательно разглядывала, швырнул её на пол. — Этот дом мой, и ты в праве делать тут всё, что захочется: разорять погреба, потрошить книги в библиотеке на отдельные листы и делать из них фигуры оригами! — Гарри Поттер, ну с книгами это кощунство! — возмутилась Гермиона. — Первое что в голову пришло, — отмахнулся он. — Буянь как тебе вздумается. Этот дом и не такого повидал. Есть ещё? — в поддержку вспыхнувшего как спичка Гарри из колдорадио раздались задорные аккорды электрогитары. Гермиона наклонилась куда-то под стол. Гарри поспешил отвести взгляд, потому что рубашка на ней задралась, обнажая бёдра и прикрытую нижним бельём попу Гермионы. Он почувствовал, как к щекам прилила кровь, но злость, испытываемая им, оказалась сильнее накатившего на него смущения, поэтому он легко с ним справился. — Вот, — она поставила на стол ещё две бутылки и усмехнулась: — В чём-то всё же Кикимер был прав. Я действительно совершила на винный погреб разорительный набег. Музыка всё прибавляла и прибавляла оборотов, подмешивая в их кровь драйва к плескавшемуся в желудке, а у Гермионы уже давно в крови, алкоголю. Гарри не понял как это произошло, но вспыхнувшая злость на эльфа вдруг преобразилась в обыкновенный кутёж, а может быть этому способствовал соответствующий аккомпанемент? Ведь на их счастье дальше так и не прозвучала ни одна лирическая композиция, а лишь только задорные и драйвовые. Они с Гермионой превратились в обычных, необременённых глобальными проблемами магического мира юношу и девушку. Гермиона вспомнила, как отрывалась на святочном балу, когда венский вальс сменили вышедшие на сцену одиозные «Ведуньи». Они с Гарри скакали как ненормальные, пробовали очередной сорт из новой бутылки, если им не нравилось — отправляли её в полёт на пол вместе с почти нетронутым содержимым. Когда на полу не осталось ни одного живого места, они вскочили на столешницу. Теперь танцы на столе не казались бредовыми. Мир сузился до них двоих, разносящейся из колдорадио музыки и островка безопасности в виде стола, защищавшего их от битого стекла и виноградной крови. И не было им никакого дела до внешнего мира.