Обломки наших грёз

— Дай сюда руку. — В который раз попросил Узумаки. — Пошёл к чёрту, — в свою очередь огрызнулась Учиха. Оба смерили друг друга упёртым, но слегка раздражённым взглядом. Оба устали, но никто не собирался давать слабину. Однако Сарада начала прекрасно понимать, что не выйдет сухой из этой перепалки. Шиначику протянул свою ладонь, предлагая ей протянуть в ответ свою. То, что она так сопротивлялась, ясно говорило о плохом положении дел. Узумаки пытался не паниковать и возобновить контроль над эмоциями. Он начинал понимать свою вспыльчивую мать, когда та, уставшая за день, давала ему тумаков за переворачивания дома верх дном. Сейчас хотелось поставить дальнюю родственницу на место, но язык не поворачивался такое делать: прерогатива деспотического порядка была полностью в руках Учиха на протяжении всего времени их знакомства. Никто и никогда даже не пытался надавить на неё своим мнением, потому что был риск познакомиться с её вездесущим отцом. Да и сама девушка знала, как давать отпор не только грубой силой, но и остроумной колкостью. — Можешь её отрезать, потому что рано или поздно я всё равно увижу. Сарада насупилась. Он говорил по существу. Всё тайное однажды становится явным. Ей было плохо. Была бы её воля — Сарада бы уже лежала в позе эмбриона и не вставала ближайшие четыре часа точно. То ли от вечной беготни, то ли от сбоя физиологических процессов ей хотелось спать. Слабость донимала рассудок, упрашивая опрокинуть тело на что-нибудь приемлемое, и заснуть. Но приходилось делать обратное и ругаться с Шиначику. Девушка не могла понять: ему, что, своих проблем мало? Зачем он за ней хвостом бегает? Пусть лучше думает о том, как скорее доказать чистоту своей совести, а не обращает внимание на пустяки. Да и та зверская боль отпустила. Он всегда лез не в своё дело. И, возможно, был в каждой бочке затычкой. Сарада не знала, как оценить эту черту характера, поэтому в душе по-старчески ворчала. Без особого рвения она протянула скрытую до этого под плащом руку. Ночь очернила всё кругом, но Шиначику удалось рассмотреть самое главное. Рука Сарады была холодной, мягкой и бледной, оттого на тёмном фоне выделялась. Возможно, ненормально бледной, но не это смущало Узумаки. Кожа была покрыта тёмной мелкой сеткой. Он не мог понять, в чём причина, но предполагал, что с кровью в кровеносных сосудах не всё в порядке, поэтому они так выделялись даже при плохой видимости. Фонарик остался в доме, но Шиначику уже предчувствовал неприятное зрелище, которое ему предстоит лицезреть. — Что это? — тихо спросил он, скорее, сам у себя и с глубокой задумчивостью взял ладонь Сарады в свою. — Ударилась. Узумаки скептично хмыкнул, отвернув рукава плаща до локтя и наблюдая всю ту же сетку. — Пошли, — он, всё ещё держа её ладонь, повёл её обратно, как-то особо не заметив, что от резкой перемены курса девушка чуть не рухнула на землю, а потом едва ли удержалась на своих двух после неудачно растущего корня. Он был так погружён в собственные думы, что вообще мало на что внимания обращал. Одинокий покой принцессы был встревожен вторгнувшимися Шиначику и Сарадой. И хотя с ней был Нишики, она уже устала прислушиваться в тиши к различным шорохам. Но и расслабиться не могла, пока рядом никого из более или менее близких людей не было. Она даже пыталась скоротать время за свитком Шиначику, но закрыла его, едва увидев краем глаза иллюстрации. Ну и жуть. Обстановку заметно оживили только что пришедшие. Сперва Киранеки так и хотела сгенерировать что-нибудь язвительное по поводу держания за руки, но вовремя увидела, что что-то не так. Взяв на ходу валявшийся у стены рюкзак, Узумаки сперва разместил у огня Сараду, а потом устроился сам, наконец отпустив её руку. Киранеки с волнением наблюдала за немой сценой, разыгравшейся у неё на глазах. — Химе, найди дрова. Костёр гаснет, — попросил Шиначику, роясь в сумке. Киранеки попыталась, конечно, рассмотреть, что стало яблоком раздора, но так ничего и не поняла. Она кивнула, поднялась и принялась разыскивать что-нибудь, способное гореть. Узумаки достал фонарик и вновь потребовал руку Учиха. На этот раз она не возникала. В темноте всё выглядело безобидней. Появился свет — появилось плохое впечатление. На руке Сараде словно чернилами рисовали эту непонятную сеть. Она охватывала всю кисть вместе с фиолетовыми ногтями и длилась аж до локтя. Шиначику поднял рукав ещё выше — там то же самое. Он шумно и слегка обречённо вздохнул. Так вздыхают врачи, когда к ним приходят только на последней стадии какой-нибудь болезни. Они смотрят на сущий ужас и вот так тяжело вздыхают. Пришедшая Киранеки затаилась, не донеся дрова до костра, что был в четырёх метрах. Она еле сдерживалась, чтобы не издать никакой лишний звук. По телу пошли мурашки от такого зрелища. — Снимай плащ. — Шиначику хотел проверить свою теорию. — Больше ничего не снять? — в своей манере ответила Учиха. — Снять. — Без зазрений совести сказал парень на полном серьёзе. — Рад, что спросила. Мне нужна твоя спина. Сарада решила больше не ёрничать, поскольку это только лишь пожирало время без пользы. Она резким движением, ясно показывая, что делает это нехотя, отстегнула плащ и опустила плечо жакета. Узумаки принялся делать своё дело, но прежде чем он успел за это приняться, парень замолчал. Он застыл, словно превратился в статую, и даже не дышал. Шиначику боялся сейчас издать испуганный звук, который красноречиво опишет то, что он увидел. А увидел он слегка загноившуюся рану приличных размеров, почерневшую и отёкшую кожу вокруг неё и сеть густых капилляров тёмно-фиолетового цвета. Выглядело, мягко говоря, не привлекательно. Вид ранения вообще не внушал веры в лучшее. На ощупь это обещало быть противным. Шиначику смог подавить звук крайнего удивления. Но вот Киранеки, краем глаза увидевшая плечо Сарады, шумно выдохнула и уронила все сучья и деревяшки, что держала в руках. Когда к ней повернулась Учиха, химе поняла, что нужно отвести взгляд от раны, что она и сделала, а потом принялась поднимать упавшее. — Что там? — голос Сарады не дрогнул, хотя она и поняла, что ничего хорошего Шиначику не увидел. Парень молчал. Он растерялся и пытался собраться. Узумаки дотронулся до места возле раны и надавил: — Больно? — спросил он. — Нет. — Как ты себя чувствуешь? — тут же задал вопрос Шиначику и закрыл оголённую кожу жакетом. Сарада поняла, может одеться. — Озноб. Иногда живот режет. Голова кружится. — Иммунная реакция, — сделал вывод Шиначику. — Ты отравлена. Шиначику был в панике. Это проглядывалось в его мигом округлившихся глазах. Он сел возле костра и, схватившись за голову, думал, думал, думал… Но ничего не могу надумать. Парень не понимал, что он может сделать, если ничего не имел. У него ничего не было с собой. Он даже не может сказать, чем отравили Сараду. Мог лишь предполагать, что это яд из сумки Котомине, но если вдруг нет, то последствия будут крайне тяжёлые. Велик риск. Нужно сначала понять, что входит в состав крови Учиха и того бутылька с ядовитым содержимым. В голове Шиначику взрывалась сверхновая. Он усиленно вспоминал классификацию ядов, их составы и свитки, которых могут их выявить. С трудом вспоминались уроки матери. И с ещё большим трудом он старался не отвлекаться на нахлынувшие воспоминания о ней. Пришедший Вакару не понимал, что происходит. Он пытался выяснить у Киранеки, которая скомкано кое-что объяснила. Когда Шиначику поднял на друга мутный взгляд, в глазах стала появляться ясность. Словно Узумаки что-то понял. — Вакару, как делаются свитки? Их можно вообще сделать самому? Шиначику не просто так задал этот вопрос Вакару. Мать последнего, Тен-Тен, всегда славилась этим мастерством и даже снабжала ими самого Узумаки. Поэтому сын Седьмого всегда знал, к кому следует обращаться в подобных вопросах. — Ну… — выдохнул от неожиданности новоявленный, — на специальную бумагу специальными чернилами наносят строго предназначенные для определённой техники кандзи, после чего пускают чакру по чернилам. Здесь главное дозировка и конфигурация. — Допустим, у нас нет специальных чернил, — Шиначику притянул к себе стоящую в углу сумку и проверил содержимое. — У нас есть просто уже готовые свитки с техникой перемещения. Из них надо сделать медицинский индикатор… Это тоже своего рода свиток, — пояснил парень. — Можем ли мы это сделать? Вакару, который был прошарен практически во всех сферах жизни, и тут не встал в тупик, хотя его друг и предлагал что-то невообразимое. Тен-Тен точно не стала бы переводить зря готовые свитки с техниками. А вот он вполне мог воплотить в жизнь эту авантюру. — Теоретически… — неуверенно протянул Вакару. — Зная алгоритм, его можно повернуть в обратную сторону. Например, выкачать чакру из уже готовых, а потом делать то, что надо. Узумаки секунду сидел спокойно, а потом взял в руки свиток с техникой перемещения и, развернув, положил на пол. Перед ним предстояла недурно проделанная работа госпожи Тен-Тен. Сразу видно, что дело мастера боится. Но ведь это ещё и ювелирная работа. Требуется точный расчёт чакры, которую надо то поглощать, то, наоборот, отдавать. — Ты уверен, что справишься? — не доверительно спросила химе. Недоверие в этом случае имело место быть. — Давай я? — Нет. — Твёрдо отрезал Шиначику. — В свитке, который мне отдал Суйгецу-сан, техника, требующая точного контроля чакры. Так или иначе, мне нужна практика. Девушка кивнула, отойдя в сторону. Работа закипела. Два часа стояла предрассветная тишина, изредка нарушаемая тяжкими выдохами Узумаки. Такие выдохи никогда не предзнаменовывали что-то хорошее. Напротив, лицо Шиначику мрачнело, он откладывал в сторону свиток, который тут же брал в руки Вакару. Последний неутешительно произносил вердикт: «Не то. Его больше нельзя использовать. Не будет толку». Когда солнце встало, не спал только Шиначику. У него оставался предпоследний свиток перемещения, который он нещадно пустил в ход на изготовления индикатора. Медленно, боясь сделать ошибку, он клал ладони на пергамент и высасывал чакру. Он чувствовал её. Линии чакры то расширялись, то сужались чуть ли не до микроскопических размеров. В таких «сужениях» высасывать быстро не выходило. Под большим давлением чакра выходила медленно, нехотя. Как назло. Парень и сам не понял, как действовал согласно свитку Узушигакуре. Методика влива и контроля чакры была прописана там от и до, поэтому начитавшийся вдоволь Шиначику просто осуществлял последовательно все действия. А ведь ненормальный Хозуки говорил, что сердца вырывать не придётся. Можно ведь и направить садистские техники в совсем другое русло! Хотя наперёд Узумаки не рискнул бы утверждать. Свитки свитками, но по прямому назначению тоже может понадобиться. Узумаки трепетно наносил на обратную сторону свитка нужные закорючки углём из потухшего костра. Эти закорючки его учила выводить мать. Сакура всегда хотела, чтобы на всякий случай сын знал хотя бы основы первой помощи. И вот эти знания действительно понадобились. Шиначику не знал, правильно ли рисует свиток. То, что он вспоминал, было расплывчато, однако он старался сосредоточиться и сделать все возможное. Парень зевнул. Этот свиток должен получиться, подумалось ему. Он поднял голову, чтобы перевести взгляд на что-нибудь другое и согнать с глаз дрёму. Алый рассвет разлился на горизонте. Шиначику впервые увидел в этой мрачной и хмурой стране нечто настолько яркое и насыщенное. От одного вида пылающего неба становилось тепло, хотя сырой воздух промораживал до костей. Парень посмотрел в угол: там спала Сарада. Она устроилась подальше ото всех то ли потому что не хотела, чтобы кто-либо увидел её руку, то ли потому что неожиданно проснулась знатная учиховская гордость. Узумаки обратил внимание, что на его далёкой родственнице целых два плаща, вместо одного. И парень даже догадался, кто им поделился. Он оглянулся назад, где возле углей спали Киранеки и Вакару, которому, скорее всего, было очень холодно спать без своего плаща. Шиначику по цвету его кожи это понял. Как говорится, холодные руки — горячее сердце. Нишики нигде не было. Это настораживало, потому что с ним игры в прятки плохи. Шиначику встал с места, оставив работу в шаге от завершения, и, наконец, выпрямил сгорбленную спину. Затекшие конечности отозвались приятной болью, к ним обильно прилила кровь. Парень спрыгнул с фундамента разваленного дома на сырую и гниющую лесную подстилку и огляделся по сторонам: ничего не вызывало подозрений. — Доброго утра, — от внезапного пожелания Шиначику не вздрогнул, но эффект внезапности прочувствовал на своей шкуре. Нишики стоял рядом. И кто знает, как он так мастерски подкрался настолько близко, не издав не единого звука. Шиначику был уверен, что Тело возникло из воздуха. Иначе парень бы отказался от звания шиноби, раз подпустил его так близко. Нишики не спал этой ночью. Его глаза были сонными, а взгляд — усталым. Только он так часто не спит по ночам, что чувствовал себя сейчас привычно и, возможно, даже комфортно. Бледность на его лице выделялась больше, чем обычно. Лучи солнца, попадая на белую кожу Нишики, окрашивали её в розовый цвет. Наверно, он до ужаса замёрз. Он ведь настолько тонкий и худой, а погода ужасно сырая и капризная. И вообще сразу понятно, что для такого Тела такая погода лишь враг. Однако он не делал недовольных мин на лице и никак не высказывал дискомфорта. Как будто Нишики родился в сырости, в ней вырос и даже не мечтал, что однажды променяет эту сырость на что-либо другое… — Ужасно выглядишь, — не стал скрывать Шиначику. Нишики перевёл на него «благодарный» взгляд. — Чакры нет. — Удивительная честность просочилась в ответ. У собеседника от заморозков голос охрип. Шиначику насторожился. Заявления Нишики его вполне обеспокоило, ведь чакра просто так не кончается. — Здесь кто-то был? — скоро спросил Узумаки. — Никого не было, — поторопился заверить бледнолицый парень. — Просто… особенности физиологии, — при этом Нишики перевёл взгляд на небо, откуда сквозь голые растопыренные ветви деревьев падали рассветные лучи. — Если бы у тебя был бьякуган, ты бы увидел, как из меня изливается чакра. Просто так. — Не уверен, что это в порядке вещей, — Нишики иронично усмехнулся высказанной аксиоме. — Я выживаю только потому, что поглощаю чакру у кого-то. Сам не успеваю вырабатывать её столько, сколько трачу и выливается наружу. Поэтому мне нужен постоянный источник чакры. — Нишики искоса посмотрел на реакцию Шиначику. Последний просто готовился к худшему. — К чему ты клонишь? — Мне просто необходимо существовать в ком-то, чтобы быть максимально полезным. Если позволишь. — Узумаки напряжённо смотрел на Тело, взвешивая все «за» и «против». Здравый смысл ему подсказывал, что это плохая идея, однако на время голос Нишики заглушил его. — Так мои потери сократятся. Я смогу аккумулировать твою чакру. А ты потом ею пользоваться. — Хочешь сказать, объём увеличится? Нишики кивнул. — Ты это проверял на практике? — Нет, это теория. Но, согласись, она неплохо звучит. Шиначику фыркнул от вновь нагрянувшего выбора. Ему уже надоело быть взрослым и постоянно что-то выбирать. Обычно это за него делали родители и сенсей. Но делать было нечего. Слова Нишики, как слова цыганки на площадях, охмуряли все доводы «против». И Узумаки рад был вострубить твёрдое «нет», но уж больно всё хорошо звучит. Кроме аспекта самоконтроля, ведь что-что, а случай в башне с артефактами Шиначику не забудет даже если потеряет память. Если такое повторится, то что будет? Сарада постепенно выбывает из игры. Осталась надежда на Вакару и Киранеки, но никто из них и не догадывается обо всех способностях этого доходяги. — Ладно. — Согласился Шиначику. — Но если что, то считай, ты нежилец. Угроза прозвучала так себе убедительно, но Нишики из чувства порядочности кивнул. — Вам лучше уходить отсюда. Лес кишит шиноби из разных стран. Лучше вообще уходите с материка. — Тут же по установившейся договорённости Тело начало приобретать расплывчатые очертания, вокруг него появлялся туман, который окутывал весь силуэт Шиначику. Вскоре исчезло любое напоминание о Нишики, в том числе и туман. Принципиальной разницы Узумаки не почувствовал: что до Нишики, что после — всё было в порядке. Шиначику вернулся к работе и совсем скоро её закончил. Начали просыпаться все остальные. Сарада проснулась самой последней и то потому, что её разбудили. Девушка была очень вялой и непередаваемо болезненной на вид. Большую часть оставшейся провизии отдали ей, а сами кое-как утолили многодневный голод, надеясь на фортуну, которая пока что была относительно с ними. После Шиначику начал делать своё дело. Ни о какой гигиене в такой обстановке не могло быть и речи, но он опять понадеялся на удачу и уколол ей палец кунаем, ничем заранее не продезинфицировав. Сакура бы настучала ему за такое по голове, но единственным оправданием стали полевые условия. Капля крови Сарады упала прямо в центр самодельного свитка. Все в напряжении ждали, что произойдёт. Но пока ничего не происходило. Шиначику уже разочарованно подумал, что всё же не смог правильно нарисовать его или что-либо ещё, но вдруг кровь, как вскипяченная вода, зашипела. Над ней воскурялся фиолетовый дымок, который стал опознавательным знаком для Шиначику. Он радостно и широко улыбнулся. Сейчас парень забыл о голоде, холоде, сне, он был настолько воодушевлён удачной работой, что готов был и дальше пахать за четверых. И эта работа его ждала, ведь надо было понять, из чего сделан яд Котомине. А пока что Шиначику вскочил на ноги и, поражённый собственным успехом, воскликнул: — Фиолетовый! — Он посмотрел на всех светящимися глазами. — Мать мою, фиолетовый! — И… что это значит? — для принцессы и остальных радости было меньше, ведь проблема не решена. — Пока не знаю, — так же весело ответил Узумаки. Парень снова сел на своё рабочее место и начал снова делать свиток из последнего в его наличии. — Или знаю, но вам нет смысла рассказывать эту долгую часовую лекцию. Скажу сразу поле того, как разберусь с ядом. И работа снова закипела. День начался более или менее хорошо. Вдохновлённый Шиначику каким-то удивительным способом передавал своё настроение всем остальным. Вскоре на дежурство заступила Киранеки.