Обломки наших грёз

Свет. Ослепляющий, всеохватывающий свет слепил глаза до боли через закрытое веко. Белый, он не смел мерцать, а ровным покрывалом создавал необъятное пустое пространство. Шиначику боялся открыть глаза. А вдруг, открыв их, он ослепнет от этого бесноватого источника, который излучает яркие лучи. Поэтому он просто лежал и думал, впуская в голову самые необычные теории о том, что глаза у него возможно открыты, а это белое пространство приходится ничем иным как чистилищем. Или раем. Хотя нет, до рая не дотягивает: пустовато как-то. Постепенно начинало темнеть. Было тепло, и, вспоминая холод осенней воды, Шиначику пробивала дрожь, подтверждающая, что он жив. Он непроизвольно морщился, когда живо и ясно вырисовывались в подсознании синие глубины и яркая в сравнении поверхность, где стоял Котомине. Хотелось дышать и в память об этом желании Узумаки сделал последний тест на обывателя сего мира и глубоко вздохнул. От сердца отлегло. Он жив. По логике вещей и из личного опыта парень знал, что те, кто в окоченелом состоянии находятся в воде, зачастую гибнут, однако логика в последнее время весьма хромает, поэтому верить ей — не есть критерий истины. И вообще он считал, что его мало чем можно удивить: в коме он был, стратегию составить пробовал, тридцать раз падал, двадцать девять вставал, на крючке побывал, издёвки услышал, ненависть увидел… Вот теперь ещё и воскрес — пока он решил называть произошедшее так, потому что ничего не помнил из случившегося после. Парень вновь глубоко вдохнул. В глаза опять ударил пресловутый свет, теперь он не был настолько невыносимым и ярким. Скорее, спокойным и ненавязчивым. Эффект чистилища исчез. До ушей долетел голос. До ужаса знакомый, но Шиначику не смог понять чей. Слова неразборчивые и словно доходили до определённого места, путались, а потом превращались в нечленоразборную речь. Кто говорил? Шиначику уже злился, что не может вспомнить, что так и вертится на языке. Когда прозвучало лаконичное «скверно», в голове Узумаки промелькнуло облегчённое «Сарада». Шиначику резко распахнул глаза; зелёное свечение скрывало за собой ладони, нависшие над его лицом. Слова, прозвучавшие где-то подальше от его местонахождения, дошли до парня в целости и сохранности: — Поблизости никого нет. По крайней мере в двух километрах отсюда. По крайней мере, из Тумана, — Вакару вздохнул, а потом — тишина. Так продолжалась бы долго, если бы не резкая по своему появлению боль в скуле, которая и сподвигла Шиначику скривить лицо и перехватить лечащую руку. Зелёная дымка тут же развеялась, открывая слегка испуганную резкостью Киранеки. Девушка устало поглядела в раскрытые глаза Узумаки, а потом, осознав, что тот в сознании, радостно улыбнулась, переведя дух. — Где мы? — вымученно спросил Шиначику. — Только не говори, что в тюрьме. Я не хочу снова туда. И почему в тюрьмах пошла мода на ужасную обстановку? — он осмотрелся вокруг. Монолог Шиначику был составлен по шаблону «сам спросил — сам ответил», и так он мог продолжать сколько угодно, но остановила его увлекательность открывшегося пейзажа. Всё напоминало гроб. Просторный, но гроб. Снизу, сверху, справа — везде была одна земля да валуны разных размеров и масштабов. Только слева была узкая щель, выходящая наружу, но её завалили, чтобы не обнаруживать местоположение. А по середине распален костёр, гревший Шиначику. — Скажи мне честно: я первый, на котором ты испытываешь медицинские техники? — сипло спросил он. Киранеки хмыкнула и отвернулась. Зато честно. — Проснулся! — радости у кого-то точно не занимать. И Шиначику заведомо знал, что его так может встретить один Вакару. Товарищ подлетел к нему быстрее молекул воздуха над раскалёнными поленьями и во все зубы заулыбался, ничем не скрывая ликующий восторг. — Как ты? Сперва Узумаки ответно потянул уголки губ, растроганный этой щенячьей преданностью. Потом на лице отразилась задумчивость, предполагавшая перезагрузку сознания парня. Подумав, порассуждав, он пришёл к выводу: — Так паршиво мне никогда ещё не было. Физически точно. Лица друзей мгновенно сникли. Шиначику прокашлялся. Боль в руках, голове, частично в ногах он пережить мог, но в животе… там уже всё было серьёзней. Котомине кишку на кишке не оставил. Парень отметил, что удар он пропустил всего-то один раз. Именно этот коронный принёс Узумаки ужасный дискомфорт, приказывавший ему скрутится калачиком, чего он не делал, потому что только начал приходить в себя. Неожиданный смешок насторожил Шиначику, но не всех остальных. Парень подумал, что послышалось, но голос, устало и дряхло произнёсший слова, поднял его внезапно в сидячее положение. — Значит, всё же паршиво… Хоть какая-то отрада. Повернувшись на этот по истине слуховой раздражитель, Шиначику отказывался насмерть верить глазам, потому что вид Котомине, сидящего у стены со всеми его ранами и ушибами, не внушал доверчивого расположения к ситуации. Джонин с разбитой рукой и россыпью ссадин мирно сидел под угрозой куная Сарады, который она держала по-особому: направляла остриё одной рукой, а второй держалась за локоть, чтобы не дрогнуть в нужный момент. — Что за…? — первый вопрос слетел с губ Шиначику. — Хоть что-то может происходить в этом мире, когда я нахожусь в доброй памяти?! — Эээ… Шиначи… — попытался связать разговор Вакару, но был грубо перебит, но грубость эта не была вымещением зла со стороны Узумаки. — Молчи! — Шиначику встал. От этого слегка начала покалывать голова, что быстро вышло из мыльного и достаточно скользкого внимания. Он прошёлся вдоль стены, смежной с той, у которой сидел Котомине, и начал о чём-то усердно думать, что-то в корне переосмысливать, бормоча под нос какие-то слова и щёлкая пальцами. В суете недоумения он даже не заметил, что подушку ему заменил плащ Сарады, а одеяло — верхняя одежда Вакару. Вся забота осталась незамеченной. После несколько минутной ходьбы Шиначику остановился и с угрозой посмотрел на джонина. Тот, находясь в сидячем положении, умудрился поднять глаза на парня и окинуть его взглядом сверху вниз, с надменностью. Вопросов скопилась уйма. Но их стало ещё больше. Шиначику не мог составить хрупкую цепочку событий, которая бы связала помятость его истязателя, присутствие здесь Котомине вообще, да и собственное живое состояние. Что здесь произошло? — Оденься. — Коротко бросил джонин, и Шиначику осмотрел себя: торс голый. Посмотрев на Киранеки, потому что с недавних пор во всех бедах виновата была именно она, он увидел не смущённость, а тихий смех, который та скрывала в кулак под капюшоном. Да и Учиха что-то расщедрилась на улыбки. Провокация. Её запах стоял в воздухе и уже, кажется, затух. И Шиначику лучше других это понял. Как ни странно, эта моральная вонь мотивировала парня узнать, что произошло. Вид Котомине в связи с прошедшими покушениями сдвигал все плиты человечности, но Узумаки предпочитал держать всё в себе. Хотя бы сейчас. Когда всё же он надел свитер, то сел у пещерной стены напротив к джонину с неумолимым желанием либо всё услышать, либо всё самостоятельно выбить. Состояния физического нездравия пагубно отразилось на настроении Шиначику. Тут именно Учиха смогла бы выразить все ощущения своим ёмким и до умопомрачения подходящим «скверно». Парень сейчас был состоянии, когда всё кажется скверным, невзирая на природу вещей. Котомине был похож на умирающего. Или на до ужаса изморенного полуденным солнцем в пустыне. Чаще всего джонин оказывал услугу своду пещеры и одаривал его вниманием. Реже взгляд падал на не дрогнувшую за всё время Сараду. Наконец-то человек в форме посмотрел на Шиначику, который, обняв колени для подавления боли, смотрел на него взглядом человека, до чёртиков обиженного на все обстоятельства. — Что-то хочешь сказать? — спросил джонин как ни в чём не бывало. — Ага, — донеслось с противоположной стены. — Только потом меня никто не остановит. Поэтому предлагаю сделать вам первый шаг. Котомине задумался. Его вид не оставлял надежд на разговор: этот человек скоро не то умрёт, не то заснёт. Невидные в отчерченных чёрных тенях зрачки устало смотрели на всё, точно в последний раз. — С тобой говорить я не собираюсь. — Долгожданный ответ Узумаки чуть ли не воспринял в штыки. Только сдвинул брови, а мог бы разбушеваться. — Зато мы собираемся говорить с вами. — Вдруг как-то твёрдо для девушки произнесла Сарада. — Пока вы были без сознания, в вашей сумке мы нашли два паспорта. — Котомине не воспринял сказанное за сенсацию, так как, очевидно, ожидал этого хода. — Вы работаете сразу на две страны. На две деревни. Это при том, что Цучикаге и Мизукаге явно не ладят между собой. До сих пор ничего не хотите ничего сказать? Узумаки в своей поражённости аж заглох. Из услышанного он только понял, что Котомине является шиноби деревни Тумана и Камня, но… насколько он знал, даже выйти из состава одной деревни и войти в состав другой — уже считается чем-то на уровне фантастики, а работать сразу в двух… Ловец оказался с подвохом. — В Камне вы не рядовой шиноби. Для ясности дела к Шиначику пристроился Вакару, который показал вещдоки. Паспорта различались только несколькими графами: именем, деревней, должностью и числом миссий. И, что было интересно, как сотрудник Камня Котомине выделился: три задания ранга «S» уже заставляли восхищаться, если бы ещё не пара живых встреч с ним. Шиначику поднял глаза, и его взгляд напрямую столкнулся с глазами Котомине. Но он молчал. — Что это значит? — переспросил Узумаки. — Шпион? — Наверняка, — ответил Сарада. — Таких особо не жалуют. — Два сделали, потому что здесь лучше получились? — саркастично спросил Шиначику и поднял паспорт шиноби Тумана. Котомине, щурясь, посмотрел на свою вещь и совершенно неожиданно для каждого подорвался с места, желая прикончить парня на месте, что было видно по изменившемуся лицу, но резким ударом рукоятью куная Сарада усадила его вновь. Мужчина с хрипом упал в исходное положение. Правда сказать, этого хватило, чтобы напугать двух парней, которые вжались спинами в холодную и твёрдую стену. — Острить можно только вам? — на всякий случай спросил Узумаки, но не спешил расслабляться. — Идиот. — Вы не кипятитесь, — извиняясь, но с лукавой улыбкой отозвался парень, как бы храбрясь и требуя повтора, — располагайтесь комфортней, расскажите обо всём. Может, проблема не во мне, а в вас? — Заткнись, Узумаки! Повелевающий голос Сарады убедил Шиначику помолчать минуту или две. — Мы можем это использовать против вас. — Продолжила Учиха, обращаясь к пленному ловцу. — Не можете, — голос Котомине выражал скуку и раздражённость. — Это не мой второй паспорт. Это паспорт моего брата. — По сложившейся паузе Котомине понял, что все хотят продолжения, и сделал одолжение: — Он работал в секретном архиве Скрытого Камня. Сказанное осмыслила быстрее всех Сарада. Её рука дала сбой и кунай дрогнул, но не вылетел из ладони. — Значит… — она вернула контроль над собой, — работал. Котомине молчал. Тут весь смысл дошёл и до Шиначику. Парень широко открыл глаза и виновато, осознавая свою непростительную осечку, чего-то ждал от джонина, но тот не подавал никаких надежд на болтливое продолжение разговора. Зато Узумаки уже не мог сидеть спокойно. Шиначику скомкано вспоминал слова, сказанные ловцом, когда они были в Чиёде. Ненависть в глазах, желание убить, нарушив закон, какое-то непонятное безумство от поимки долгожданного… убийцы брата. После нападения на архивы никто не выживал. Кровь за кровь. Теперь для светлой головы Шиначику всё встало на свои места. — Я… — начал парень, совершенно потерянный откровением, — не убивал вашего брата. — Мизерное извинение прозвучало в словах. — Никто из нас его не убивал… — Заткнись, — усталость сподвигла прервать вал ненужных оправданий. Котомине для себя всё давно решил. Заядлое и давящее молчание отягощало. Больше всего, наверно, Шиначику. Он даже позабыл обо всех своих болячках, предавшись в представление зловещей картины, которая никогда не выходила из головы Котомине. — Никто из нас его не убивал. — Более твёрдо произнёс Узумаки, заглядывая прямо в зрачки джонина. — Вы ничего не знаете. — Действительно. - Все, пусть с недоверием, услышали в словах искренность. — Такой слабак, как ты, не смог бы его убить при всём желании. Но… — он откашлялся, а потом продолжил полуживым голосом: — ты ещё та тёмная лошадка, Узумаки, правда? Тем временем Киранеки — видимо, единственный человек, скрывавший здесь личность, — подошла к Шиначику и без предупреждения начала его лечить. Для парня так и осталось тайной, кто её обучал, но мастерства ей заметно не хватало: иногда слишком резкие и слишком большие толчки чакры не лечили, а, наоборот, вредили в плоть до разрыва капилляров. Но жаловаться сейчас было не самой лучшей перспективой, потому что Котомине хотел сказать нечто важное. — И что вы этим хотите сказать? — не выдержал Шиначику. — Не хочешь спросить, как я здесь оказался? — навёл на вопрос джонин и посмотрел наверх. — И… — парень изначально был в этом заинтересован. — Как? Все посмотрели на него, как на умалишённого. В том числе и Сарада, на время прекратившая своё сосредоточенное надзирательство. — Шутишь? — спросила она, нахмурив брови. — Или просто издеваешься? Шиначику молчал. А что было говорить? Он ничего не помнил. — Ты сам пришёл, — вторя общему беспокойству, ответил Вакару. — Не помнишь? — Узумаки покачал отрицательно головой. — Сам? — переспросил он, не веря в сказанное. — Ты сам пришёл и притащил его. — Вакару кивнул в сторону Котомине. — Его? — недоумевая, уточнил Шиначику. — И ты опять был мокрый и лёгкий. — Опять? Лёгкий? Да что происходит? Боль отошла в сторону. Шиначику своё внимание зря не ронял, устремляя вопросы во взгляде ко всем присутствующим. — Мы пришли сюда. Ждали тебя и ты пришёл, притащив на спине его. Потом рухнул без сознания и очнулся только что. — Сарада без особой уверенности восстановила пробел в памяти Шиначику. Но он это представлял её глазами, сам же по-прежнему ничего не помнил. — Что ты помнишь? Парень задумался, переворошил несколько дней, вспоминая, который был последним, и начал говорить не совсем приятные вещи: — Вы были в окружении… — Дальше. — Требовательно попросила Учиха. — Я волновался… — Нет времени. — Хорошо. — Шиначику посмотрел на Котомине. Образ джонина помогал. — Озеро, скалы, Вакару с силой юности в венах… Я тонул. — Вдруг с ужасом понял он. — Я на самом деле прощался с жизнью. Иттебане! .. — Парень медленно, растягивая тишину, откинул голову назад и пригладил волосы с широко открытыми глазами. В голове не укладывалось: он тонул… умирал! И должен был умереть вот так! Не простившись, не извинившись, не сказав ничего в своё оправдание. Уйти из жизни с обидами, ссорами и болью, причинённой родным и близким… Для него это было бы худшим наказанием. Просто исчезнуть… В голове сразу же возник образ заплаканной матери, которая так бы никогда и не узнала, где невольно захоронен сын. Её слёзы… Шиначику засасывало в яркие образы, подавляя ничтожную надежду в счастливое будущее. — Я… умирал, — прошептал он, осознавая, насколько он жалок и ничтожен для мира шиноби. Насколько всё же не вырос из ребёнка, бездумно бегающего с закрытыми глазами у глубокого рва. Остановил все думы новый приступ боли от «лечения» Киранеки. — Вы хотели меня убить… — чуть не со слезами сказал он осуждающе. — Только понял? — спросил джонин. — Тогда ты редкостный идиот. Шиначику перестал что-то понимать. Он метался от одного вымысла к другому, ища правду, но правды нигде не находил. Будто на всю реальность и истину наложили мутное стекло с запутанными нитями лжи. И сломать стекло способен кто-то сильный. Шиначику понимал, что едва ли не самый слабый среди присутствующих. Ну а что? Сарада явный лидер. Киранеки ещё доказала неоспоримое превосходство на экзамене. Вакару может задать жару, если надавить на нужные места. А что может он, сын героев? Вот уж первый блин комом… — Почему? — Шиначику плавно переходил на крик от неистовой досады. — Почему, если я вашего брата даже в глаза не видел?! Котомине устремил свой спокойный, силящийся скрыть боль, взгляд, в котором чётко выражалась немая ненависть. Он промолчал, отчего стало вдвойне обидно, но Узумаки тоже ничего не говорил. И вдруг, после стольких попыток высмотреть в джонине нечто, помимо омерзения к себе, Шиначику увидел в недвижимом теле и в стеклянных глазах что-то родственное, знакомое, пройденное. Котомине уже не хотел жить. За каждый вдох он себя нещадно корил. Каждая прожитая секунда отражалась в его понимании клеткой, тюрьмой, беспросветной бессмысленностью, лишённой малейшего лучика света. Шиначику увидел в этом человеке себя, который был брошен в холодные стены тюрьмы. Он стал растворяться в черноте одиночества. Не было света и не было того, кто мог бы осветить… — Ваш брат… Не моих рук дело. — Шиначику не ошибся. Котомине был ровно в таком ничтожном, разрушенном состоянии, в котором Узумаки сам некогда побывал. Только парень прекрасно понимал, что ненависть, которую взял себе в союзники джонин, никогда не позволит даже близко подпустить к себе мысль о его невиновности. — Голословно. — Отрицал Котомине. — Шиноби никогда не верят на слово. Коноха предоставила доказательства… твоей причастности и к убийству Хьюга, и к краже артефактов… Этим всё сказано. — Джонин, обладавший несравненным даром внушения, не оставлял слов, которыми можно было бы крыть его отчеканенную речь. — Зачем это тебе? С кем ты связался? Шиначику так и остался молчать. Он уже просто не знал, что может и что должен сказать. С другой стороны парень успел привыкнуть, что всё складывается не в его пользу и зачастую козырей в самый необходимый момент нет. — Голословно, говорите? — повторился Узумаки. — Доказательства нужны? Молчание Котомине приравнивалось к положительному ответу. — Хорошо. Одной из первых статей, по которым меня и засадили в тюрьму, было убийство. По какой-то странной случайности именно в тот вечер со мной была химе. — Принцесса и джонин сразу же приковали свои взгляды к говорящему. — Что если я вам скажу, что она жива и здорова? — Джонин насторожился, но выдавил усмешку в подтверждение нелепости сказанного. — Я серьёзно. — Лучше бы ей в гробу валяться… Но если она окажется «четвёртым», то, обещаю, убью её сам. Все усомнились в том, что услышали. Может, это была галлюцинация? Слуховая? Коллективная? По Сараде не было толку выяснять этот вопрос, а вот Вакару стал индикатором ошарашенности от реплики Котомине. Да и не только он; Шиначику понимал, что его, мягко говоря, удивление ни с чем сейчас не сравнится с подверженностью химе, которая убрала дымку и сидела в том же положении с поднятыми над ранами руками, но с застывшим лицом, часть которого мог увидеть Узумаки. Её тело содрогнулось и застыло. Больше она не шевелилась. — Что вы такое говорите? — упавшим голосом спросил Шиначику, и Котомине в кои-то веке ответил быстро, не размышляя. — Киранеки-химе — единственная дочь феодала. Она — будущее всей страны. И если окажется, что принцесса связалась с тобой, то она резко превратится в позор нации. Ненужный балласт, от которого проще избавится… Все замолчали, при этом тайно или явно посмотрев на принцессу, которая как остекленела после заявлений джонина. Что происходило в её голове — сложно описать. Она то хотела, то всячески себя удерживала от открытых оправданий в нелепой клевете. Подступали слёзы. Кому же приятно терпеть подобные слова от человека, которого знал почти с пелёнок?.. Котомине внимательно, тщательно и максимально недоверчиво смотрел на руки «четвёртого» — единственная часть тела, которая была открыта. Они так и застыли в воздухе. Огонь облучал их своим светом, делая доступными и узнаваемыми для джонина, и многие даже не догадывались, что для Котомине руки многое говорили об их хозяине. — Вот, значит, какой путь вы выбрали, госпожа, — проницательность Котомине была сродни какому-то древнему колдовству или, на крайний случай, прозорливости, которой мужчина заметно отличался. Он не спрашивал, не осуждал. Всего-навсего сожалеюще говорил приговор, который вновь встряхнул тело принцессы и заставил мгновенно убрать руки из виду. Никто так и не понял эту загадочную и непостижимую связь рук химе и орлиного зрения джонина. — Я не забираю своих слов обратно. Смысла скрываться не было. Киранеки сбросила капюшон. — По рукам? Вы её узнали по рукам? — удивилась Сарада. — Да, — ей джонин отвечал охотней, — ноготь большого пальца широкий, но короткий. И маленький шрам на тыльной стороне среднего пальца. Всё было в точности, как он сказал, однако мало ли кто подойдёт под описание? Было странно, загадочно и волнительно. Киранеки не могла что-либо говорить в оправдание. Она понурила голову и погрузилась в дикий смысл слов. — Я ничего не выбирала, — тихо сказала девушка. — Зачем вы связались с ними, химе? — слова Котомине были двоякими. С одной стороны, в них слышалось желание оправдать Киранеки всеми правдами и неправдами, с другой же, — открывали всю ненависть к её не поддающемуся объяснению пути. Что между ними было раньше? Выглядят слишком знакомыми в тесной пещере, но раньше эта догадка никак не оправдывалась. Котомине мог на словах желать ей смерти, но взгляд… взгляд хотел, чтобы всё не было настолько ужасно. — Поверьте, Котомине-сан… — В слова? Химе, я думал вы выросли из того возраста… когда можно верить в слова. Она даже спорить не стала. — Вы знаете друг друга? — вмешался Шиначику. — Да. Котомине-сан был моим личным охранником. Именно он пришёл в Коноху во время экзамена. И тут Шиначику осенило! Это было внезапно и потому шокирующе. Он вспомнил: уже лёжа ровно на спине с уничижающим ощущением поверженности, девчонка, которой Узумаки сулил провалиться ещё на первом испытании, не успела нанеси последний удар. Её позвали, сказав не только имя, но и титул. Все не то что были ошарашены, а впали в последнюю стадию предельного недоумения: принцесса Страны Воды только что сражалась, как то делают подающие большие надежды шиноби. Шиначику только и вытаращил на неё глаза. В тот день он уделил мало внимания одному из пришедших людей. Котомине пришёл не один, а с целым посольством и с гадким настроем после неудавшегося разговора с Феодалом Воды. Такой же неприятный разговор состоялся и с Хокаге: как вообще допустили участие не кого-то, а самой принцессы? Сбежавшей принцессы. Киранеки, естественно, под конвоем отвели домой. И первый, кто был рядом с ней, — Котомине. Но джонин находился не только на ту пору рядом с подопечной, Асахито нанял его чуть ли не с самого рождения дочери. Были ли они близки? Да. Однозначно. Котомине — вот истинная причина, заставившая принцессу увлечься искусством шиноби. — Лицо знакомое. — Сарада чуть расслабилась, глядя на неспособность Котомине с сопротивлению. — Мысль об экзамене мне приходила. — Как же так получилось… — джонин стал делать передышки между словами, — что… родители не узнали собственную дочь? — вопрос, скажем, был актуальным. — Кого… похоронили? Никто не знал ответа. С минуту слышалось тугое дыхание шиноби и треск дерева. Котомине терял сознание. Он был измождён полностью, но не мог не высказать гнездящуюся в уме мысль: — Шиноби… верить нельзя… — Сухой кашель, а потом хриплый и низкий голос продолжил: — Мир шиноби… это сборище обманщиков… — О чём вы? — с недоверием уточнила Сарада и получила ясный ответ: — Спроси у своего отца… — Учиха на мгновение замерла, перестав держать кунай наготове. Пользуясь ещё большей неразберихой Котомине продолжил, направляя речь к химе: — Родители опознали свою дочь, тогда… кто ты? — глаза постепенно стали сужаться, но мужчина держался. — Что вы хотите сказать? — всполошилась принцесса. — Я и есть Киранеки. — Голословно… — повторил любимое слово джонин. — Одни слова… — Он отказывался верить в то, что перед ним сидит именно принцесса. И с этим ничего нельзя поделать. — Мир… не такой, каким был раньше… наука, техника… экспертизы, ДНК… и все как один говорят, что принцесса погибла… Кто ты? Ты не принцесса. Миру шиноби верить нельзя… — повторился он, но все слушали его уже с замиранием сердца. — Все врут… вы ничего не знаете… Он стал терять сознание, но Киранеки пулей приблизилась к нему и попыталась удержать внимание джонина на себе. — Если ты действительно она, то… должна знать, к кому идти за помощью… Его глаза медленно закрылись, а сбитое дыхание почти совсем прекратилось. Но он был жив. Только истощён неимоверно. Злой рок проявился и здесь, когда джонин потерял сознание на самом интересном и сокровенном для всех моменте. Киранеки отошла от Котомине и села в той части пещеры, которая слабо освещалась. Настала непрерываемая в течение следующего получаса тишина. Прервалась она из чистой случайности: техника Вакару обнаружила передвижение шиноби Тумана поблизости. — Засекли паспорт Котомине, — расстроенно озвучил Вакару. Он тотчас сжёг один в костре, а другой, брата, оставил, предварительно вырезав чип и расплавив его в пекле. Уже было бесполезно. — Что будем делать? — спросил парень, но никто и никак не среагировал. Киранеки, отходящая и обдумывающая слова телохранителя, повернула голову и поняла, что на неё уже достаточно долго смотрит Шиначику. — Что? — недоброжелательно спросила она. В таких ситуациях, как правило, вообще нет места любезностям. — Почему ты так смотришь? — враждебно бросила девушка, у которой нервы сейчас были перенапряжены. — Я ведь никогда не задумывался над этим… Почему все подтвердили смерть принцессы? Там была моя мама, а она лучший медик. — Что?! О, только не говори, что повелся на этот бред! — Нет, но… я просто говорю, что об этом не задумывался… — Так вот лучше думай о том, что если «настоящая» Киранеки мертва, то убил её ты. Что было действительно странно, так это молчание Сарады. Раньше бы она за такие слова Шиначику дала оплеуху, а теперь смотрела на них обоих, но не раскрывала рта. Ни в пользу товарища, ни в пользу химе. Вряд ли она слышала перепалку. Мысли девушки разительно отстояли от пещеры. Взгляд из-под очков устремился на принцессу, когда Сарада настигла последней фразы. — Ты тоже так считаешь? — с отчаянием воскликнула Киранеки. Учиха долго молчала. — Отлично! — цокнула принцесса и встала с места. — Стой, — тихо остановила Сарада. Весь вид её говорил о том, что в голове — полная каша. — Надо подумать. — Они уже в километре от нас. Нам нужно бежать. Срочно. Вакару, внушая панику, посмотрел на Сараду. Та кивнула, но сделала это так потерянно. Её состоятельность как лидера таяла на глазах. — Уходим. — Вынесла вердикт она. — Шиначику, ешь всё, что найдёшь, — она бросила сумку джонина Узумаки, чтобы тот не ослаб в пути. — Быстрее. Киранеки, — Сарада встала и сделала паузу, — о ком он говорил? — О моём учителе. — Отлично. Веди к нему. — Но… — Нет времени. По дороге всё объяснишь Четверо двинулись в путь. В ночном небе, представлявшееся как однотонное полотно, звучал гром. Вскоре начал моросить осенний дождь, а к нему в придачу взвыл ветер. Котомине остался без сознания в пещере, однако же все его так или иначе хранили в памяти и озвучивали в голове сказанные слова. Не столько в них было пользы, сколько раздора и сомнений. Шиначику бежал самый последний, переваривая пищу физическую и духовную. К нему в голову никогда не закрадывалась мысль о том, что химе может оказаться совсем не химе. До этого вечера он был уверен в своём окружении. Сейчас тоже уверен, однако… трещина в доверии появилась. Всячески пытаясь залатать её, он старался думать о чём-то другом. И ненавязчиво вспомнилось, что химе ещё никогда не подавала повода для подозрений. Это обнадёживало. А в пещере продолжал гореть огонь. Он уже утихал, догрызая испепелённый хворост, и ждал возможности полностью исчерпать себя. Скалистая пещера тонула в тенях и тьме, которая не решалась торжествовать, пока огонь ещё горел. Котомине очнулся и сразу понял, что ненадолго заснул, выбившись из сил. Но встать он по-прежнему не мог, поэтому продолжал сидеть, смотря на опустевшую пещеру. Джонин не сразу обнаружил дьявольскую красную маску с рогами. Некто сидел в самом дальнем и тёмном уголке и смотрел прямо в глаза мужчине. Гром разразился, сгущая пугающую обстановку. Котомине стало не по себе. Жутко под взглядом этой злобной маски. — Кто ты? Джонин уже видел его и знал, чем всё закончится. Маска не отвечала. Смотрела, пожирая своим бешеным взглядом. И молчала. Котомине потянулся к сумке, но её не было: Шиначику присвоил. Оружия у себя он не нашёл, что вызвало ощущение безоружной беспомощности перед кем-то, кто молча за ним наблюдал. Огонь предательски гас, погружая природное помещение во тьму. Джонин боялся выпустить из виду маску, но понимал, что вскоре это произойдёт. Сил не прибавилось, когда свет потух. В то время беглые нукенины смогли уйти от шиноби, двигающихся к пещере. Последние потеряли сигнал, выходящий из чипа паспорта Котомине, но двигались к нему по памяти, однако так и не нашли из-за заваленного входа. Угли переливались оранжевым. Котомине вышел из игры и больше не посмеет вмешаться в её ход.