Серый Дом

Когда я была помладше, то всегда думала, что никогда не буду иметь детей. Я была готова на все, даже на аквариумных рыбок, но точно не на то, чтобы завести ребенка. Для меня это представлялось Адом, моим личным, маленьким, крикливым и невероятно злым. Дети казались мне наглыми, эгоистичными, не понимающими, что плохо, а что хорошо, невероятно жестокими, мерзкими и отвратительными. Такими, как мои сверстники и, в какой-то мере, я сама. Поэтому всем я решительно заявляла, что детей у меня не будет. Рыбки были умнее и спокойнее, и поэтому я выбирала рыбок. Когда я стала старше, то поняла, как заблуждалась. Конечно же, когда-нибудь у меня будут дети, думала я, но они не будут ни злыми, ни жестокими, потому что я буду стараться быть хорошей матерью для них. Мы — брошенные, оставленные без любви и без опеки, предоставленные самим себе: само собой, что в нас зародилось это недоверие и стремление стать выше за счет других. У моих детей этого никогда не будет. В детстве надо мной издевались: называли вампиршей, говорили, что я пью кровь, некоторые особо умные бросали в меня чесноком и тыкали самодельными заостренными палками. Я отвечала, лезла на обидчиков с кулаками, но раз за разом терпела новые изощренные пытки, пока окружающим это с возрастом не надоело. Мои дети не будут ни над кем издеваться, я точно это для себя решила. Но тут я столкнулась с новыми проблемами, и основной из них стали мои страхи. Смогу ли я принять на себя такую ответственность? Ведь это уже не рыбки, которые нуждаются только в пище и чистой воде, это живые люди, настоящие, которым нужна не только забота, но и должное воспитание. Я стала бояться мыслей о том, смогу ли я потянуть такой груз на своих плечах. Партнера я не рассматривала вовсе, меня больше интересовало, есть ли способ завести детей без него. Но много больше, чем все перечисленное, меня пугала Наружность, и необходимость жить там после того, как мне придется уйти. Эта мысль пугала настолько, что вытесняла все другие. В этом я ничем не отличалась от большинства других, думающих о дне выпуска, как о кошмарном сне. Выход появился передо мной неожиданно: этот парнишка в полосатых носках и красной пижаме. Растрепанный, как воробей, он стал окошком к чему-то, к чему я еще не была до конца готова. Ведь крестник — тот же сын, пусть уже взрослый, но тоже нуждающийся в том, чтобы ему объяснили, чтобы о нем позаботились. Мне показалось, что это самый лучший вариант, который может быть, и я искренне постаралась полюбить Проповедника, как сына. Он стучит в дверь и, не дожидаясь ответа, приоткрывает ее, заглядывая внутрь. Он то ли подзабыл, что я говорила ему о том, чтобы приходить в комнату Рыб, то ли так сильно хотел придти, что не обратил внимания на мой запрет. В конце концов, я не могу ему запретить, к тому же, сейчас он пришел вовремя: в комнате есть только я и Муза. — Добрый день, — Он входит, затворяя за собой дверь. — Я не помешал? — Конечно нет, мой дорогой, проходи, — Муза, сидящая на кровати, улыбается ему также, как улыбается всем в этом Доме. Я думаю о том, что он зашел не зря, ведь иначе они бы так и не познакомились, и Проповедник бы потерял от этого очень и очень многое. Ему повезло поговорить с ней именно сейчас, пока он еще не освоился в Доме. Муза была вдохновителем для каждого, могла залезть человеку в самую душу без мыла и вытащить оттуда самое сокровенное, зашив это в замшевый мешочек, чтобы потом повесить его кому-то на шею. "Если веришь, то все обязательно будет правдой" — говорила она, и все верили. И это действительно становилось правдой. — Ты делаешь талисманы? — Проповедник удивился так, словно Муза занималась чем-то из ряда вон выходящим, а не простым составлением амулетов. — Да, очень часто, — Можно увидеть, как в ее глазах разгораются радостные живые искры. — Подождешь немного? Проповедник соглашается подождать и Муза просит меня подать ей ее шкатулку. Пока она роется в ней, выискивает что-то на дне, в комнату входит Тритон, приветствуя "кошечек и котенка". Он в прекрасном расположении духа, по нему сразу видно, он вообще никогда не умел держать эмоции внутри. Муза радуется и ему, она практически всем радуется, даже Гейше. Отдать должное, Гейша относится к ней с взаимной симпатией, а это такая же редкость, как снег в августе. Шанс, что встретишь человека, к которому Гейша расположена - один на миллион. Только к Повелителю Муза относится плохо, но у нее, как мне кажется, есть свои причины. Тритон тут же пытается заговорить зубы моему крестнику, которого я пока не успела предупредить о нраве этого парня. Остается надеяться, что я смогу пресечь любые попытки запудрить ему мозги, или же он сам смекнет, кому стоит доверять, а кому нет. — Готово, — Муза просит Проповедника наклониться и надевает ему на шею мешочек из темно-красной замши. — Спрячь под свитер. Он послушно прячет заветный талисман у сердца и слегка сжимает его в руке. Глядя на то, как он меняется в лице, я понимаю - его амулет тоже "дышит". Не каждый может это ощутить, но я ощутила. Для этого нужно, чтобы Муза увидела тебя так глубоко, как только сможет, и потом вложила в свою работу недостающий кусок тебя самого. Не знаю, как она это делает, но я никогда не видела ничего подобного у других. И вряд ли когда-нибудь увижу. Муза ни разу не рассказала, что она кому положила в мешочки, но от этого потерялась бы частичка загадочности, духа самого амулета. А это, пожалуй, действительно самое важное. — Мы все здесь немного сломанные, знаешь ли, — Вдруг произносит Тритон и достает из-под майки яркий пурпурный мешочек. — А тут, вроде как, кусок. — Не знаю, на сколько этично было бы спрашивать об этом, — Проповедник слегка краснеет, но продолжает. — Но что тогда у тебя внутри? Я пока не вижу изъяна. Прости, если это прозвучало грубо с моей стороны... Тритон смеется, пряча мешочек обратно. Я уже знаю, что он скажет, и мне очень хочется верить в то, что это правда. — Тут моя надежда, — говорит он, и я понимаю, что если не верю я, то Проповедник, здесь и сейчас — верит. Вот так, запросто и по-человечески. В конце концов они уходят, продолжая обсуждать что-то. Я не очень-то хочу отпускать Проповедника с Тритоном, поэтому иду с ними под предлогом того, что мне еще нужно заглянуть к Иноходцам. В одном из коридоров мы пересекаемся с Повелителем, смеривающим нас презрительным взглядом. Этот парень появился здесь совсем недавно, а уже пытается заставлять окружающих плясать под его дудку. В некоторых случаях умело. Практически вся моя группа придерживается его мнения, даже Щука, которая никогда не вставала ни на чью сторону. В воздухе Дома давно повис терпкий запах приближающейся войны. По дороге я вспоминаю, что забыла кое-что важное. На самом деле, я очень хочу спросить у Музы, что она положила в мешочек моего крестника. Любопытство сильно настолько, что мне приходится немного приврать, но ведь это не такая сильная ложь, поэтому, можно не волноваться. Я ведь его крестная и имею право знать. Амулеты хранят частички наших душ или, возможно, и все наши души целиком. Вскрыть свой мешочек — значит отказаться от дара Музы, а страшнее этого в Доме пока ничего не придумали. Каждый из нас ощущает, что внутри, но зачастую боится признаться в этом, как себе, так и окружающим. Тритон — небольшое исключение из правил, но, возможно, у этого есть свои причины. Я вхожу в комнату в надежде на то, что сейчас смогу узнать хотя бы немного о душе своего крестника, но слова, обращенные к Музе, застревают у меня в горле. Ее кровать — большая, составленная сразу из двух — по ночам с Музой иногда спит Робин, если вообще спит — стоит возле окна, чтобы Музе не было темно и неуютно одной в комнате. Сколько ее помню, она никогда не вставала с нее, разве что медленно, ползком передвигалась по простыни и с чьей-нибудь помощью едва поднималась на ноги, чтобы дойти до душа и помыться. Рыбы всегда старались держать уголок своего "талисмана" в чистоте, хотя ничего больше совместно делать не могли, даже песенку хором спеть. И мне дико видеть, что в этот уголок вторгается кто-то чужой, кто-то, кому здесь не место. — Ах ты дрянь, — Повелитель наотмашь бьет Музу по лицу, отчего та вскрикивает. — Ты знала? Специально сделала его слабым? Я стою на месте, словно мои ноги вросли в землю. Время для меня застывает. Мы хранили Музу, как зеницу ока, сами того не подозревая. Но, кажется, война добралась и до нее. Повелитель говорит ей о том, что ему не нужны ее вшивые подачки, потому что только ее талисман сильный. В какой-то степени он прав: ее талисман сильный, но только для нее, о чем она и сообщает ему, за что получает еще одну смачную пощечину. На этот раз я срываюсь с места, чтобы защитить ее, уберечь от нависшей беды, ведь я могу. Я - взрослая девушка, а он всего лишь хромой калека с тростью, что мне стоит вывести его из равновесия и приложить пару раз мордой об пол? Но я ошибаюсь. Сделать это мне мешает нож, приставленный к горлу со спины, и знакомый тембр голоса, который произносит мне на ухо всего лишь тихое: "Тссс". Повелитель замечает меня и ухмыляется зло, нагло, тем самым говоря всем: "Посмотрите, ну и кто теперь сильный?". Я стою, не в силах вырваться, лезвие холодит шею, и я знаю, что оно в любой момент может не только прорезать кожу, но и перерезать мне горло. Повелитель отбрасывает трость, садится на кровать и берет подушку. Муза пытается отбиваться, кричит, смотрит на него затравленно, как собака, загнанная в угол. И мне стыдно, как бывает тогда, когда ты что-то пообещал и не исполнил своего обещания. Повелитель кладет подушку ей на лицо и со всей силы давит на нее. Муза задыхается, пытается достать обидчика слабыми руками, но не может толком до него дотянуться. В конце концов, что может сделать лежачая девушка против взрослого парня? Ровным счетом ничего. Ее грудь лихорадочно вздымается, она пытается вдохнуть воздух, но не может, и, в конце концов, ее левая рука, которую я так хорошо вижу, опускается, обмякнув и слившись по цвету с белой простынью. Лишь спустя минуту Повелитель отнимает подушку от ее лица, бросая ее рядом, словно так оно и было. — Ты ведь знаешь, о каких вещах лучше молчать? — Он спрашивает меня об этом, когда выходит, и я давлю в себе желание плюнуть ему в лицо. Но я прекрасно знаю политику Повелителя, а потому придется молчать. Молчать, чтобы уберечь хотя бы кого-то: Безумную, доверяющую мне; Игрока, постоянно находящегося рядом с Безумной. В конце концов Робин, до которой добраться сложнее, но надежнее. Дом без Летуньи - как без рук, а заменить нашу благородную разбойницу вовсе некому, по крайней мере, в ближайшее время. Когда он уходит, в комнате становится тихо, как в могиле. Раньше Музу можно было услышать: ее сердце, размеренное глубокое дыхание, они висели в воздухе, как звенящий эфир. Теперь была только пустота и труп совершенно седой девушки на белых простынях. Я оборачиваюсь, видя за своей спиной Спутницу, прикладывающую палец к губам на тот манер, как это делает Банши. Я хочу пойти и рассказать все: Щуке, Тритону, да хоть Маркизе или Хозяину, в конце концов: но не могу, и это бессилие заставляет меня чуть ли не плакать. Что толку от информации, которой ты владеешь, если совершенно ничего не можешь с ней сделать. Они могли бы придти за мной, сказав: "До свидания, Святая, ты слишком много знаешь", но я понимаю — это было бы чересчур даже для них. Если это и есть та самая ответственность за что-то, то нет, я готова вернуться к истокам. Я не хочу детей.