ИНТЕРМЕДИЯ
10 января 2015 г. в 05:21
Чумного в Доме не понимали. Вспыльчивый, шумный, крикливый — мало кто мог его терпеть, даже свою стаю он порой раздражал до ужаса. Со странной болезнью, которую никак не могли вылечить; хотя сильнее она тоже не становилась. У него стабильно выпадали волосы, а после стабильно отрастали снова. Он то заходился приступами боли, то был здоров как бык даже в самый разгар эпидемии гриппа. Поговаривали, что он может заговорить по крови, но только на болезнь, поэтому никто не решался приходить к нему с такими вопросами. Даже его имя, кажется, было таким же больным, как он сам.
Зимой Чумной снова попал в Могильник. Как бы его ни старались лечить собственными силами, как бы ни искали возможные средства выхода, ему в конце концов стало настолько плохо, что Наследник добровольно согласился сдать его паукам. Чумной ворчал и практически отбивался, но все было неизбежно. В конце концов, это не какая-нибудь простуда, которую можно легко вылечить парой ядреных настоек Клоуна, которые он хранил у себя под кроватью и варил где-то в районе двора или заброшенного учительского туалета, кажется, все же на открытом огне. В общем и целом, Чумного они временно лишились, и в комнате Иноходцев стало непривычно тихо и пусто. Каждый раз, когда их ворчун попадал в цепкие лапки назойливых паучих, они понимали, как им его не хватает. Он был кровью, текущей по венам всей группы, даже если кричал и ругался на Клоуна, снова пролившего что-то на его кровать, или если материл Рыцаря, на чем свет стоит — это не было чем-то выходящим за рамки их принципов. И уж тем более не раздражало настолько, чтобы сказать ему "Убирайся".
Вот и в этот раз все Иноходцы сидели тихо, как на похоронах. Никто не пел, не разговаривал, даже друг с другом они никак не контактировали. Наследник копался в старых вещах, периодически доставая оттуда что-нибудь, рассматривая минут по пять и снова убирая в коробку. Клоун молча лежал на своей кровати, повернувшись лицом к стене, а Рыцарь крутил одну и ту же пластинку на граммофоне уже раз в двадцатый. Никто не знал, сколько этого потрясающего во всех смыслах слова парня там продержат, но все надеялись, что не дольше недели. Иначе Иноходцы сами переедут в могильник со всеми своими пожитками и разобьют там временный лагерь "в поддержку немощных и болезных". Этот реквием по чужой ругани продолжался третий день, но именно сегодня достиг своего апогея.
— Может, навестим его, а? — Наследник повернулся к остальным, с трудом передвигая ноги. — Это не возбраняется.
— В его случае все возбраняется, — Рыцарь зевнул и выключил назойливую пластинку. — Помнишь, как нас в тот раз послали, чел? Не ближе, чем в Марианскую впадину.
— Только слегка более нецензурно, — Добавил вожак, заваливаясь на пол. — Ты сотню раз это говорил, к слову.
— Скажу в сто первый.
Клоун завозился на кровати, что-то пробормотал и снова уткнулся взглядом в стену. Он уже второй час что-то царапал на краске с помощью старого гвоздя, но вряд ли кто-то даже задумался о том, чтобы узнать, чем он занят. Вот уж кому было плохо без Чумного, так это ему. Привыкший повсюду следовать за ним по пятам, знающий его с детства, Клоун страдал по-настоящему, а не просто от скуки. Даже извечный грим на его лице смазался, а он этого, кажется, вовсе не заметил. Он и раньше плохо переносил отсутствие Чумного, а в этот раз вовсе впал в некое подобие апатии, отказываясь от еды уже вторые сутки. Рыцарь, в конце концов, не выдержал и, заявив, что ушел играть в карты на раздевание с Мантикорами, удалился, оставив Наследника и Клоуна в одиночестве. Кажется, он ходил туда с определенной целью — проигрывать, но никто не был против. В конце концов, Рыцарь такой парень, которого и раздеть время от времени было приятно во всех смыслах этого слова. Клоун затянул какую-то из своих самых печальных песен, под которые Наследник часто засыпал: вот и сейчас он смог отключиться прямо на полу возле не до конца разобранной коробки со старыми вещами.
Стрелка в Доме обходили стороной. Не боялись, но и не любили. Просто старались с ним не сталкиваться лишний раз в узком коридоре или не стоять перед ним в очереди за хлебом в общей столовой. Он ломал все, к чему прикасался, если это что-то было более хрупким, нежели металл. Его это не напрягало: напротив, он не любил излишнего внимания к себе. Одна только Хвостик прибегала к нему каждый день, засыпала у него на коленях и придумывала все новые и новые игры. Стрелок чувствовал на своих плечах большую ответственность — за свою стаю и за Хвостика. Он никогда не простил бы себе, если бы с кем-то из них что-то случилось. Но отдачи получал мало, хоть и верил — когда-нибудь он ее дождется.
В комнате третьей было куда как более шумно, чем у Иноходцев. Дрозды поначалу пытались играть в лото, но когда выяснилось, что Синоптик жульничает, Стрелок метко заехал ему в лоб бочонком с цифрой 2. Потирая шишку, к которой Шофер спешно пытался приложить что-нибудь холодное, Синоптик обиделся на весь мир сразу и ушел на свою кровать читать что-нибудь из разряда Стивена Кинга. Чем сильнее он нервничал, тем страшнее были книги. Казалось, будто он подпитывается страданиями героев, как энергетический вампир. Тьма их судеб завораживала его, как калейдоскоп манит ребенка.
Ангел откровенно скучал большую часть вечера. Играть в лото ему было неинтересно, а вот комментировать игру — вполне. Когда Синоптик отказался играть дальше, бочонки с карточками были заброшены обратно в холщовый мешочек, и гнетущая тишина накалила атмосферу. Стрелку, кажется, было стыдно, но вряд ли бы он сейчас в этом признался — в воспитательных целях. С его точки зрения честная игра была залогом правильной победы, потому что тот, кто играет не по правилам, заранее определяет некую долю исхода, а это ему не нравилось. Пустота и неопределенность победы — вот что главное в любой игре, будь то лото или же русская рулетка. Он даже кулаки чесал о чьи-то лица исключительно напрямую, периодически даже заранее об этом предупреждая. А так как все знали физические возможности Стрелка, на назначенную им встречу приходили редко, чем задевали его до глубины души. Под грубой кожей вожака Дроздов вообще скрывалось нечто достаточно ранимое, только вот кроме пары человек об этом мало кто догадывался.
Спустя некоторое время Ангел поднялся и, осмотрев комнату, стянул свитер, обулся и пошел в сторону выхода из комнаты. Все внимание тут же было переключено на него.
— Ты куда намылился? — Синоптик, все еще лелея шишку, все же решил узнать о намерениях состайника. — Голову остудить?
— Не твоего ума дело, — бросил, не оборачиваясь, Ангел.
Он втянул носом прохладный воздух, так и не прогревающийся толком от чугунных батарей в самый разгар зимы. Стрелку этот жест не понравился, но влезать в дела Ангела было себе дороже. Можно было как минимум нарваться на презрительный взгляд, которым тот мог, при желании, убивать. В основном с ним можно было общаться, особенно, если умеешь слушать, но после той истории с Синоптиком Ангел по каким-то причинам потерял почти всю свою любовь к разговорам с кем-либо, даже со своим вожаком. Можно сказать, только с ним он после этого вообще общался.
— Сидите тут, я серьезно, — Сказал он, поежившись — оставшись без свитера, он чувствовал, как кожа на голых руках покрывается мурашками. — И до рассвета не выходите. Он не скоро наступит.
С этими словами он закрыл за собой дверь, двинувшись в противоположную сторону тому, кто минутой ранее вышел из соседней с Дроздами комнаты.
Первая полным составом о чем-то спорила. Поначалу спор, кажется, был на тему пятой, но о Мантикорах быстро забыли, переключившись на какие-то более насущные вопросы. И теперь Судья доказывала Русалке свою правоту в каком-то неопределенном вопросе, который, кажется, и вовсе волновал только ее, а Ведьма за всем этим наблюдала, сидя на кровати, и периодически пыталась вставить реплику. Хвостик, устраивающая чаепитие своей кошке и ее воображаемой подружке, на беседу не отвлекалась — столь мирские дела ее не волновали вовсе. В конце концов, Русалка сдалась под напором Судьи, и, заявив о своей автономии и праве на собственное, отличное от лидерского, мнение, ушла, завернувшись в одеяло, словно в кокон. Лидер, столь долго отстаивавшая это свое мнение, ни капли не расстроилась, и тут же переключилась на Ведьму, которая, хоть и не была расположена к спору, все же согласилась на то, чтобы подвергнуться этим изощренным пыткам.
И никто не заметил, что Хвостик, аккуратно убрав с ящика-стола маленькие чашки, перестала гладить кошку и через едва приоткрытую дверь выбралась в коридор, тихой сапой передвигаясь в сторону комнаты Дроздов через весь корпус. Уж там-то с ней точно кто-нибудь поиграет, например, Стрелок, который может покатать ее на спине. Или мистер Ангел, с которым так скучно играть в прятки, потому что он постоянно проигрывает.
В одном из коридоров она услышала шаркающие шаги, по которым тут же узнала того высокого тощего парня из Иноходцев. Хвостик вообще часто различала окружающих по звукам, потому что только Клоун почти не поднимает ноги при ходьбе, Ангел слегка хрипит, когда дышит, Судья стучит тростью по полу и стенам, а Ключница двигается медленно и с перерывами из-за хромоты. Хвостик не очень любила мистера Клоуна, а потому, затаившись, даже дыхание задержала. Когда шаги смолкли, она пулей пролетела по коридору, заглянув в комнату Дроздов. Мистер Шофер сидел на кровати мистера Синоптика и что-то пытался сделать с его лицом, от чего тот нехотя отмахивался. Стрелка и мистера Ангела внутри не было.
Наследник спал, как младенец, голос Клоуна убаюкивал его на раз. Вернувшийся Рыцарь нашел вожака свернувшимся калачиком на полу и мерно сопящим. Кроме него в комнате никого не было.
— Бро, очнись, — Рыцарь присел на корточки рядом с Наследником, потрепав его за плечо. — Просыпайся, черт тебя дери.
— Ну вот зачем ты так со мной? — Вожак перевернулся на спину и, широко зевнув, попытался посмотреть на друга, окутанного ореолом света от лампочки на потолке. — Такой сон испортил.
— Потом досмотришь, где Клоун?
— На кровати, — Наследник махнул рукой туда, где оставил неразумного, но тут же осекся. — Был.
На сей раз Рыцарь уселся рядом, по-турецки скрестив ноги. Чутье подсказывало ему, что все очень и очень плохо. По крайней мере, раньше оно редко когда его обманывало, даже если не было поводов для беспокойства. Примерно как сейчас, когда во всем Доме было тихо, как ночью в Могильнике. И хотя все часы в комнате четвертой показывали лишь половину девятого, за окном было темно, хоть глаз выколи. Клоун никуда не выходил из комнаты без Чумного, даже обед ему приходилось приносить. Он не мылся, практически не спал и вообще вел кроватный образ жизни. Исходя из этого, можно было подумать, что если Клоун не может идти куда-то без Чумного, то он пошел... за Чумным?
— Вот черт! — Наследник попытался подняться, но тут же рухнул обратно — ноги не держали его вовсе.
— И что ты собрался делать? — Рыцарь помог вожаку перебраться на коляску, в которой он чувствовал себя куда увереннее и, по крайней мере, мог передвигаться.
— Ну не сидеть же здесь, — Наследник рванул было к двери, но друг придержал его за ручку кресла.
— Попридержи коней, бро, — Темные очки скрывали глаза, в которых ничего нельзя было прочесть. — Подождем немного. Эта ночь очень длинная.
— Самая Длинная, ты хотел сказать?
Клоун шел по коридорам в поисках Чумного. Поначалу ему казалось, что Чумной отошел по своим делам, несомненно важным, в которые ему — Клоуну — лучше было не влезать. Он ждал, лежа на кровати, выцарапывал рисунки на стенах и пел песни, коротая время. Так прошел один день, за ним второй, третий, и только тогда Клоун понял. Понял, что Чумного у него забрали, а ему нужно его вернуть. Спасти, например, и что он — кто-то вроде рыцаря в сияющих доспехах, вот прямо сейчас пойдет и спасет своего друга. Он решил про себя, что раз Наследник и Рыцарь были вместе с ним, то они к похищению Чумного не причастны, а значит, убивать их не стоит. Они ведь тоже скучают по нему. А вот остальные точно виноваты, все они. Клоун подозревал, что это заговор, и все подстроено для того, чтобы он навсегда лишился Чумного. А может, эти двое его просто отвлекали? Чтобы он потерял бдительность.
Он шел по коридорам, оставляя на стенах следы краски, которую взял с собой. Так он сможет пометить пройденный путь и дать понять, что он настроен серьезно. Быть может, тогда они испугаются и вернут его бро. Клоун не хотел никого убивать, но знал, что если придется — он это сделает. А на что другие готовы пойти ради лучших друзей? Занятый рисованием, он не заметил быстрой бесшумной тени, проскользнувшей мимо коридора, в котором он стоял. Эта ночь будет длинной, он знает это, потому что рассвет не должен наступить, пока он не найдет его и не освободит. А до тех пор, пусть будет темно, как в колодце.
Ангел шел вдоль стен, касаясь их ледяными пальцами. Он продрог до костей, кажется, даже глаза начинало щипать, хотя, в доме никогда и не было настолько холодно даже в самые лютые зимы. Каждый раз подходя к чьей-то двери, он останавливался, выдыхая облачко пара, и дотрагивался до ручки. Тонкие нити оплетали замок, проникали в каждую щель, и дверь запиралась до рассвета. Никто не мог покинуть комнату и никто не мог в нее войти, Ангел сознательно отрезал все свои пути к отступлению. Он чувствовал себя мудаком, полным кретином, не заслужившим ничего — ни любви, ни доброты, ни тепла. Даже тепла этого чертова свитера, который подарила ему Провидица в прошлом году. Если он мог хоть чем-то помочь — он помогал, ровно до тех пор, пока это было в его силах.
Старый паркетный пол коридора покрылся холодными каменными глыбами, скользкими и острыми, а там, где проходил Ангел, начинался Город. Серые плиты утесов, пустые залы древних храмов, и освещенный режущим глаза светом путь, по которому за ним беззвучно двигалось многотысячное войско, которому он продал себя целиком, с головы до кончиков пальцев. У каждого в этом войске не было лица, но были крылья, и только у Ангела крыльев не было. На теле проступали множащиеся гнойные раны, кожа покрывалась застывшими струпьями и спекшейся кровью, его собственный свет пах гнилью и сладковатым разложением. Но он продолжал запирать двери, и, когда боль становилась невыносимой, его единственное в этой молчаливой процессии лицо не выражало ничего, что могло бы выдать хоть каплю его эмоций. Пожалуй, впервые в жизни.
Где-то вдалеке среди камней пробежал на мягких лапах дикий котенок. Ангел посмотрел в его сторону, но продолжил свой путь. Он чувствовал каждый сантиметр этого Города, был одновременно в каждом его уголке, его солдаты единовременно докладывали о каждом ударе чьего-то сердца. Следом за котенком двигался охотник, чьи шаги гулким эхом отдавались в пространстве между утесами, и тонули в море, разверзнувшемся далеко за ними. Охотник не ищет жертву — он ищет Ангела, потому что считает, что сможет ему помочь. Ангел испытал благодарность, отчего внутри что-то больно кольнуло иглой в самое сердце. Порыв ветра, пронесшийся над его головой, обрушил на булыжники пару небольших сорвавшихся со своего места камушков.
Когда стрелки часов, словно бы приклеившиеся к циферблатам, проползли еще по сантиметру, Наследник не выдержал и сорвался с места. Искать Клоуна было бесполезно — вожак уже видел его ранее в состоянии, близком к бессознательному. Это не человек, а буйное, сильное, бешеное животное, слишком хитрое и расчетливое, чтобы быть безопасным, слишком наглое и безбашенное, чтобы испугаться. Это Наследнику впору было бояться, что он наткнется на него где-нибудь в коридоре и вряд ли после этого вообще сможет что-нибудь сделать. Он ехал так быстро, как только мог, но и этой скорости ему казалось мало. Время как-будто застыло, коридоры стали темнее и длиннее, и он никак не мог добраться до поворота. Когда, в конце концов, он разогнал коляску до неимоверной скорости, на которой даже на их местных гонках не решались ехать, он напоролся на что-то, валяющееся посреди паркетного пола, и перевернулся вместе со своим транспортом.
Голова болела, даже скользящий удар о кирпичную стену стал для нее пусть и не роковым, но весомым. И, кажется, он свез щеку, что было неприятно, но не смертельно. Что было с другими частями тела, Наследник даже не подумал, главное, что ничего не сломано. Кроме ног, возможно, да и то вряд ли. Коляска осталась где-то позади, он успел очень вовремя из нее вывалиться и пропахать лицом еще пару метров пола. Попытки подняться не увенчались успехом: Наследнику казалось, будто ниже пояса у него вообще ничего нет, только какой-то тяжелый якорь, не дающий двигаться. В конце концов, бросив попытки встать, он пополз, сбивая кожу на руках. Коляска лежала на боку в нескольких метрах позади, и поднять ее было даже не так сложно, как в нее же забраться. Преодолев и это препятствие, вожак поехал дальше, вновь забывая об осторожности. Ему необходимо попасть в Могильник, и неважно, какой ценой.
Хвостик искала Стрелка. В комнате его не было, дверь у Иноходцев оказалась запертой, ровно как и все другие. Она никогда не видела такого количества запертых дверей, оттого ей было немного страшно. Она двигалась тихо и медленно, периодически отдыхая где-нибудь возле батареи, о которую можно было погреть руки. Хвостик ощущала себя маленькой разбойницей, которая ищет свою сегодняшнюю добычу, и эта игра ее завораживала. Можно было еще немного поиграть, пока не захочется спать возле одной из этих горячих чугунных батарей.
Клоун закончил рисовать свою картину. Эта надпись уж точно должна напугать тех, кто забрал Чумного. Быть может, они даже вернут его после этого. Бродя по коридорам, Клоун нашел пустую стеклянную бутылку и разбил ее — теперь, если ему придется кого-нибудь убить, чтобы спасти Чумного, то у него будет оружие. Не самое лучшее, даже отдаленно не напоминает то, которое есть у других, но ему вполне подойдет. Краска быстро высыхала, стекая вниз по стене до самого плинтуса.
Хвостик столкнулась с Клоуном в одном из коридоров. Она стояла и смотрела, думая, что мистер Клоун забыл здесь так поздно. Может, он тоже кого-то ищет? Клоун думал, что эта малявка, наверное, одна из тех, кто в заговоре против него и Чумного. Пожалуй, она заслуживает смерти. Во устрашение. Когда он подошел ближе, Хвостик, напуганная блеском разбитой бутылки и искаженным гримасой лицом Клоуна сделала пару шагов назад, оступилась и закричала. Стрелок обернулся на чей-то громкий вопль и понял, что все это время шел совсем не в ту сторону.
Наследник барабанил в дверь с такой силой, что вот-вот готов был снести ее с петель. В нем было столько энергии, что хватило бы на роту солдат, если не больше. В конце концов, его услышали — в комнате раздались шаги, шуршание ткани, и из приоткрывшегося дверного проема выглянул Страдалец — сонный и недовольный.
— Что случилось? — Он посмотрел на Наследника, сидящего в кресле, с красной кровавой ссадиной на скуле и разбитыми руками. — Мальчик мой, ты в своем уме?
— Мне нужно в Могильник, — Голос вожака не дрожал, даже сбившееся дыхание не мешало ему. — Сейчас же.
Страдалец никогда не спрашивал о причинах. Он либо отказывал, либо сразу же выполнял просьбу. Если не поможет он, то Наследник поедет прямиком к Хозяину, а если откажет и Хозяин, то он просто выломает дверь Могильника. Будет разгоняться и таранить ее, пока его либо не запрут в изоляторе, либо не пустят к Чумному. Скорее, конечно, первое, чем второе, но часть своего долга он исполнит — рискнет честью, жизнью и героическим званием ради, пожалуй, сразу всех. Страдалец смотрел на него испытующе, нельзя было понять, верит он тому, что говорит Наследник, или собирается вернуться в комнату и пойти спать, желательно, до утра. В конце концов, воспитатель закрыл дверь, но вожак остался возле нее, не отъезжая ни на сантиметр. Внутри слышалась возня, шаги, стук закрывающегося шкафа и, в конце концов, Страдалец вышел в коридор с зажженной свечой в руках.
В тот момент, когда закричала Хвостик, Стрелок бегом бросился в ту сторону. Он, конечно, искал Ангела, непонятно куда подевавшегося среди ночи, но если здесь сейчас опасно, то кто, черт возьми, еще поможет? Он надеялся, что успеет вовремя, и он успел. Ровно в тот момент, когда Клоун уже подошел к Хвостику почти вплотную, вожак Дроздов бросился ему наперерез. Осколок в руке неразумного резанул его по плечу, но Стрелок старался не обращать на это внимания. Сидящая на полу Хвостик перестала плакать, только всхлипывала, чувствуя себя защищенной, ей всегда было спокойно рядом с ним. Клоун, по-змеиному извернувшись, скользнул вперед лишь на секунду, успев вонзить край бутылки в ногу Стрелка, и тот упал на одно колено. Кровь быстро пропитывала джинсовую ткань, темная, почти черная во мраке коридора. Он не рассчитывал, что его кулаки окажутся настолько бесполезными. Он был сильнее, но Клоун — быстрее, ловчее и с хоть каким-то, но оружием. А теперь шансы упали в несколько раз, и становились все меньше и меньше по мере того, как кровь капала на паркетный пол.
Ангел шел медленно, зная, что во что бы то ни стало успеет. Крик котенка доносился словно бы издалека, но на самом деле нужно было пройти немного, совсем чуть-чуть. Вот он — раненый охотник, падающий на холодные камни, сильный, но не настолько сильный, чтобы противостоять зверю, потому что их силы не соизмеримы. Котенок обнажает острые зубки, его шерсть встает дыбом, но все это бесполезно. Руки зверя способны свернуть ему шею всего лишь одним быстрым движением. И за секунду до того, как смерть охотника обнажает свою косу, Ангел протягивает руку.
Клоун уже заносит руку для того, чтобы обрушить еще один удар на Стрелка и добить его, лежащего на полу без сознания, но чьи-то цепкие пальцы смыкаются на его костлявом запястье. Он хочет обернуться, увидеть, кто мешает ему, но не может. За его спиной — режущий глаза свет, настолько яркий, что невозможно смотреть и хочется зажмуриться. Хвостик завороженно смотрит на это, пока знакомый голос не доносит до нее слова:
— Хвостик, ты проиграла, теперь ты водишь. Закрывай глаза и считай до десяти, только медленно. Я ведь не умею прятаться, помнишь?
Хвостик слушается мистера Ангела, и закрывает лицо ладошками. Клоун чувствует, как множество пальцев, похожих на паучьи лапки, холодных, как рыбья чешуя, касаются его шеи, держат его руки и закрывают ему глаза. Он не может смотреть на их свечение, зажмуриваясь, но даже сквозь веки видит. Видит Ангела, стоящего за его спиной, и тысячи, десятки тысяч других безликих ангелов, пришедших вместе с ним. Свет становится темнотой, настолько непроглядной, что глаза не видят ничего, как у слепого. Когда Хвостик открывает глаза, рядом оказывается истекающий кровью Стрелок и Клоун, лежащий неподалеку, то ли спящий, то ли уже мертвый.
— Что тут, мать вашу, происходит? — Знакомый голос заставил ее поднять голову.
Чумной бежал по коридору в их сторону, выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Хвостик продолжала сидеть на полу, гладя Стрелка по голове, надеясь, что от этого он проснется. Подошедший Страдалец наклонился к нему и тут же исчез, оставив свечу в коридоре. Чумной — злой до чертиков, сонный и уставший, стоял рядом с Клоуном и слегка подпинывал его по ребрам.
— Ты чего тут устроил? Тебя зачем мамка твоя рожала, чтобы ты детей ночью пугал, мразь бездушная? — Голос Чумного мог воскресить даже мертвого. — Отвечай мне, плебей, я знаю, что ты еще не сдох. Тебя убить — это надо танком тебя переехать, и то не факт, что что-то изменится.
Измученный Наследник медленно подъехал к месту происшествия и теперь внимательно его осматривал. На полу кровь, стена вся измазана в краске, кругом валяются люди без сознания, а рядом — орущий благим матом Чумной и зареванная Хвостик. Все это напрочь выбивало его из равновесия, но, по крайней мере, все были живы.
— Дебила кусок, тварь подколодная, — Чумной сел рядом с Клоуном, положив его голову себе на колени. — Живой я, ни черта со мной не случится. Лежи давай, пользуйся моей добротой.
Когда Страдалец вернулся с целым отрядом пауков, чтобы забрать Стрелка в Могильник, за окнами, наконец, забрезжил слабый рассвет.