* * *
— Роуз! — позвал Малкольм. Нахмурился, поскольку ответа не последовало, и повторил: — Роуз! Испепелив немствующий интерком одним из самых презрительных взглядов, Малкольм шагнул к двери и с остервенением дернул ручку. — … очень, очень хорош в этом, — со смехом закончил стажер. — Не сомневаюсь, — ответила Роуз. Малкольма передернуло, когда он заметил, что этому сопляку Роуз улыбалась чуть кокетливо, прикусив язык. Его улыбкой. — Простите, мистер Такер, вам что-то нужно? — обернулась она. — Для начала, мой ПА, — выплюнул Малкольм, пронзая стажера взглядом. — Если не ошибаюсь, так называется ваша должность, мисс Тайлер. И, посвящай вы время своим ёбаным прямым обязанностям, может быть, не стали бы забывать об этом. Развернувшись на пятках, он опрометью бросился в свой кабинет, пытаясь утихомирить бурлящую злобой кровь обзыванием самого себя всеми синонимами слова «идиот», какие его богатые фантазия и словарный запас могли предложить. На секунду ему даже взбрело в голову уволить стажера, но он быстро прогнал эту бестолковую мысль. Забыть эти чертовы ночи в его квартире, забыть эти чертовы бессмысленные сны, забыть все это. Она вдвое моложе, она его ПА, в конце-то концов! Так что удивительного, что она не против того, чтобы ее клеил какой-то молокосос? Конечно, она только «за». И именно этого и следовало ожидать тебе, Малкольм. Это же не было какой-то охуительной любовью? Не так ли? Все, что было — развлечение, интрижка на пару ночей. А интрижка на пару ночей не может разорвать ничьего сердца, ведь так? Выбросить из головы. Забыть. — Нафлиртовалась? — буднично поинтересовался он, когда Роуз зашла в кабинет. — Я просто стараюсь быть дружелюбной, — ответила она, не сводя с Малкольма какого-то странного взгляда. — Блядистски дружелюбной, — кивнул он, вскинув брови, и отвернулся. — Ты… ревнуешь? — уголок рта Роуз пополз вверх. — Не обольщайся, — четко, почти по слогам, ответил он, бросив на нее испепеляющий взгляд. Улыбка погасла. — Позвольте принести свои охуенно глубокие извинения за то, что я не ссусь от восторга, когда мой ПА «старается быть дружелюбной» в рабочее время. — Что, что, черт подери, в тебя вселилось? — воскликнула Роуз, обходя стол, за которым находилась стратегическая позиция Малкольма. — Ничего, — бросил он, подняв какую-то наугад выбранную папку почти к самым глазам, когда Роуз остановилась всего в нескольких шагах. — Но я требую, чтобы в рабочее время ты была доступна, потому что именно это-то и есть твоя гребаная работа. — Я в курсе своих обязанностей, спасибо, — язвительно ответила Роуз. — Единственное, что мне непонятно, почему ты считаешь, что у тебя есть право… — Я твой босс, блять. Вот что дает мне право быть слегка раздраженным, когда ты попусту тратишь и мое, и свое время на чахлую палку, которую этот дохляк называет своим телом. — Ты ревнуешь! Презрительно фыркнув, Малкольм покачал головой. — Роуз, у меня нет ни оснований для ревности, ни прав на тебя. Ты можешь спать с кем угодно и когда угодно, только не в рабочее время. Когда губы Роуз, дрожащие так мелко, что этого почти незаметно (но он заметил), приоткрылись, Малкольм ненавидел себя, ее и всю эту идиотскую ситуацию. — Все это было только? .. — спросила Роуз, как только к ней вернулось некое подобие голоса. Нет. — Конечно, — ответил Малкольм, выгнув бровь. — Только секс. Хороший секс, даже великолепный, но все-таки… просто секс. Ясно? — Ты покупал мне конфеты. Обида и замешательство, исходящие от Роуз, буквально наэлектризовали комнату. Внутренний голос твердил Малкольму остановиться, взять себя в руки, но у него не было на это сил. Не сейчас. — Ты же играла в неприступность, — пожал он плечами. — Вот я и подумал, что это поможет тебя умаслить. Как видишь, сработало. Ее рот немо открылся и закрылся несколько раз, прежде чем Роуз выплюнула: — Больной ублюдок. — У меня нет времени на твои истерики, — пробубнил он, притягивая к себе стопку документов. — Да как ты смеешь! — Вот видишь! — взорвался Малкольм. — Это никогда не вырастет во что-то большее, чем секс. Я сто двадцать часов в неделю работаю чертовой нянькой для кучки охуенно недоразвитых ебанатов, заминаю скандалы и отбиваюсь от журналистов, которые только и ищут, кого бы выпотрошить заживо и сожрать кишки прямо в сырую. Я не хочу большего. Мне не нужно большее. Я не могу позволить себе большее, потому что у меня нет на это ни единой гребаной минутки. Я не виноват, что ты сама себе что-то навоображала. — Ты… Ты бездушен и не приспособлен ни к чему, кроме своего блэкбери и офиса. Ты не можешь даже слова сказать, не превратив его в оскорбление! — выпалила Роуз и, переведя дыхание, опустив глаза в пол, подняла взгляд на Малкольма и добавила: — Мне ничего не нужно. Не от тебя. — Ты все еще на работе, — едко проговорил он, оперевшись о столешницу, когда Роуз сделала шаг к двери. — Ты просто кусок дерьма. — Никогда не утверждал обратного, — ответил он с убийственными хладнокровием и честностью, пытаясь отмахнуться от той части себя, что отчаянно силилась призывать его к рассудку и уберечь от саморазрушения. Но он не мог не спросить: — Опять все усложняешь, да? Замерев на мгновение, Роуз обернулась и подошла к нему вплотную, сверкая глазами: — Не смей. Не смей даже думать, будто знаешь хоть что-нибудь об этом. Ты не имеешь ни малейшего понятия ни обо мне, ни о людях, ни о сложностях. Потому что ты ничто. Ты иллюзия, оболочка. Для тебя нет ничего важного и реального, но и ты ни для кого не важен и не реален. Не знаю, почему я пыталась притворяться, будто это не так. Единственное, что ему хотелось — бросить папку на пол, пересечь комнату и, взяв Роуз за руки, целовать ее пальцы, пока она не простит его. Но так не бывает. Она его ПА, и все это не больше, чем развлечение. Тогда почему же она выглядит такой разбитой? И почему у него самого такое чувство, будто он напоролся шеей на ржавый прут? — Иди пообедай, — быстро произнес Малкольм, — и приведи себя в порядок. У нас еще полно работы. Качнув головой, Роуз болезненно усмехнулась: — Катись в ад, Такер, — и вышла вон, хлопнув дверью. — Уже в аду, — пробормотал он, оставшись в пустынном кабинете. Нервно проведя ладонями по лицу, он толкнул стол, с которого слетело несколько листов. Долго он, недвижный, рассматривал столешницу. Потом схватил пресс-папье и с яростью швырнул в пространство. С грохотом угодив в стену, моментально покрывшуюся паутиной трещин, пресс-папье рухнуло на пол. Малкольм смежил веки и сглотнул. Сделал глубокий вдох. А когда распахнул глаза, снова оказался Малкольмом Х Такером, Малкольмом Хреновым Такером, готовым контролировать и оборачивать в свою пользу любую возникшую ситуацию. И упаси Бог какого-нибудь засранца еще хоть раз пересечь черту.* * *
Не дай мне отказаться от тебя. И, пожалуйста… не бросай меня. Обхватив саму себя руками, Роуз сидела на капитанском кресле и плакала навзрыд. Слушай, Роуз, я даже не знаю, кем стану. Он может быть отвратительным, ужасным человеком. «Еще мягко сказано», — с хрипом выдохнула Роуз, пытаясь выбросить из памяти лицо Доктора, искаженное презрительной усмешкой, слова, произносимые его голосом. Так больно, что Роуз с радостью бы больше никогда не появлялась на Даунинг-стрит. Запомни, не имеет значения, кто я и кто ты. Я по-прежнему где-то там, и я люблю тебя. «Пожалуйста, вернись».