Cold Hearted

— Тайвин? — зовет она, откладывая в сторону вилку, и поднимает на мужа ласковый взгляд. Завтракать рядом с ним намного спокойнее, чем в полном одиночестве. Джоанна, на удивление, хорошо справляется с собой. Будто ничего и не происходило, будто все так, как и было прежде. Оттереть кожу от мерзости не получается, сколько бы она ни терла. Зато смотреть в глаза супругу ей удается совершенно спокойно. Поэтому Джоанна ощущает себя двуличной тварью. Она врет ему, но иначе не может. Признаться в таком позоре, пасть столь низко в его глазах — это ниже ее достоинства. Гордая. Чересчур гордая, поэтому и страдает. — Да, — все тем же привычно-холодным тоном отзывается Тайвин. Джоанна улыбается, ласково касается ладонью его руки. Женского очарования в ней более чем достаточно. Мягкая, но с железным стержнем. Она знает, как его растопить. — Помнишь, я говорила с тобой два дня назад по поводу отъезда? — Я не жалуюсь пока на память, — проговаривает он, медленно поднимая на нее взгляд бледно-зеленых глаз. — Не собираешься ли ты теперь воспользоваться тем, что я не могу отказать тебе два раза в одной и той же просьбе? Губы изгибаются в нежной улыбке, Джоанна опускает глаза вниз, поглаживает подушечками пальцев ладонь мужа. С малых лет она научилась манипулировать людьми. Такая красивая, хрупкая и нуждающаяся в защите, Джоанна способна добиться желаемого тогда, когда другие оказываются бессильны. — Пожалуйста. Я так соскучилась по нашим близнецам, — почти мурлычет она, а потом поднимает едва погрустневшие глаза на него. — Не можешь же ты держать меня так долго вдали от них. Тайвин шумно выдыхает, подносит ее ладонь к губам и с особым трепетом целует. Конечно, он не может ей отказать. Одна эта женщина умудряется вертеть им так, как только пожелает, пока он управляет тысячами людей. Он улыбается ей только уголками губ. Слишком холодный, слишком жестокий и расчетливый. Но рядом с ней в нем просыпается что-то иное, светлое и доброе. Рядом с ней хочется быть лучше хотя бы на самую малость. — Вы нагло пользуетесь моей любовью к вам, миледи, — наконец произносит Тайвин. В изумрудных глазах женщины вспыхивает огонек. Она поджимает губы, пытается сдерживать нахлынувшие чувства. Не нужно, не стоит проявлять бурные эмоции. В своей особой манере, но он позволяет. Это не только счастье из-за встречи с детьми, это еще и свобода от домогательств короля. — Иначе вас не уговорить, милорд, — Джоанна заливается тихим и мелодичным смехом. Таким чистым и ласкающим слух, что ему кажется, что он может вечно слушать ее смех. Он вытирает рот салфеткой, снова целует ее ладонь и лишь после этого поднимается из-за стола. — Собирайтесь, моя дорогая. Мне же необходимо разобраться с некоторыми делами перед отъездом. — Вы все же поедете со мной, милорд? — удивляется Джоанна. — Разве смогу я доверить вас кому-то другому? — словно напоминает ей Тайвин и покидает комнату. Она улыбается как ненормальная, не может больше сдерживать себя. Все эти фамильярности — Тайвин бесконечно любит фамильярничать с ней. Только тон всегда остается тем же мягким, настолько, насколько только может быть Тайвин Ланнистер, заботливым. Наверное, Джоанна безумна. Ее никогда не понимали придворные дамы, уверенные, что она лишь хорошо притворяется, играет роль любящей жены ради непоколебимой власти и больших денег своего супруга. Нет, в любовь она с Тайвином не играет, она и правда любит его. И пусть королева сама пожелала ее отъезда, фактически угрожая расправой за неповиновение, Джоанне кажется, что это побег. Она хочет быстрее закончить сборы, поскорее уехать. Словно игра наперегонки со слугами Эйериса, которые обязательно сообщат об отъезде Джоанны Ланнистер из Королевской Гавани. Его не переиграть. Но она может попробовать. Джоанна гоняет служанок, заставляет всех быстрее готовиться к отъезду, даже сама складывает некоторые вещи. Страх все еще сидит где-то внутри, именно из-за страха она так торопится. Вещей слишком много, как она думает, столько и не стоило брать тогда с собой. Но теперь она уже не планирует возвращаться в столицу. Останется со своими детьми, запрется за могучими стенами Утеса и уже никогда не посмотрит в глаза Эйерису. Сильная женщина тоже способна бояться, сжимать до рези в пальцах перо и писать указания прислуге, чтобы все было готово к их возвращению. Успокаивается она лишь только тогда, когда рядом оказывает Тайвин. Когда широкие и сильные ладони пробираются под шнуровку корсажа, а губы жадно целуют. Так не страшно, что с ним что-то случится. Так почти и не думается о собственном позоре. У него слишком много дел. Настолько, что она уже ненавидит эту пресловутую политику и все, что связано с любыми государственными вопросами. Ждать его каждый вечер уже не хватает терпения. Джоанна крутит на пальце кольцо с острыми камнями, пару раз случайно задевает нежную кожу, царапает. Шипит, словно кошка, из-за собственной неуклюжести. Меряет комнату шагами и напрягается, становится похожа на заведенную куклу. Последнее время ей кажется, что все состоит из одной сплошной и нескончаемой ночи. Она не может выдержать это чувство тревоги и страха, что уже не покидает ее почти не на мгновение. Им нужно уехать, им нужно уехать так быстро, как это только возможно. — Миледи, — тихо зовет служанка, прерывая размышления, привлекая внимание. Она поворачивается к девушке, улыбается ей как-то нервно и почти неестественно. — Говори, Кейти. Надеюсь, ничего не случилось, — произносит Джоанна, а сама мысленно взывает к богам, чтобы и правда ничего не случилось. — Его Величество требует, чтобы вы немедленно явились к нему. Нет, только этого сейчас не хватало. Нет, нет, нет. Она не пойдет. Ни за что не пойдет. Не станет унижаться, стоять на коленях и снова плакать перед этим тираном. Нужно быстро что-то придумать. Джоанна ловит себя на мысли, что за последние дни постоянно врет всем. Ей тошно от самой себя, противно. Иначе никак, иначе ничего сделать невозможно. Королевский двор — грязное место. Она знает это лучше других, видит всю эту подноготную и ничего не может поделать. Остается лишь врать. Снова и снова врать, чтобы выжить в этом лживом мире. — Скажи, что мне нездоровится, — мягко отзывается Джоанна, обращаясь к служанке. — Скажи, что я бы немедленно явилась, но не могу. И не вздумай даже заикаться, что мы с лордом Тайвином вскоре отбываем из столицы. Поняла? Девушка покорно кивает и уходит почти сразу же. А Джоанна чувствует странную легкость. Она почти и не соврала ведь. Со всеми сборами голова идет кругом, да и при других обстоятельствах она бы тут же явилась к королю, не думая ни секунды. Для спокойствия собственной совести можно еще и убедить себя, что делается все ради блага Ее Величества. Ради спокойствия собственной совести вообще можно много несусветицы придумать. Оставаться в покоях она не может. Что-то подсказывает, что Эйерис не поверит в чепуху, которую она так искусно нагородила. Он пришлет за ней снова, даже станет угрожать, чтобы заставить ее явиться. Джоанна поступает как последняя трусиха. Она просто сбегает из комнаты, оставляет спальню пустовать и направляется в кабинет Тайвина. Бессмысленно искать защиты у мужа, которому она даже сказать ничего не может. Одним своим словом она покроет позором весь свой род — весь их род. Уже покрыла. Но пока она молчит, все кажется чем-то таким, что возможно еще легко забыть, оставить в прошлом и продолжать жить в спокойствии, будто ничего и не было. Было. Потому и страшно. Джоанна открывает дверь осторожно, но та все равно скрипит и выдает ее. Тайвин лишь бросает взгляд в сторону вошедшей жены, не произносит ни слова. Пускай и так. Ей не нужны слова, лишь бы с ним все было хорошо, он был рядом. Такой расчетливый, жестокий и холодный — она любит его таким, какой он есть. Джоанна останавливается у мужа за спиной, обхватывает его сзади и прижимается. Мужская ладонь поглаживает ее руку, а потом Тайвин поворачивает голову и смотрит на нее, пытается понять, что же заставило ее столь поздно покинуть спальню. Джоанна прячет лицо, утыкается носом в его спину. — Тебя что-то беспокоит? В этом голосе нет стали, нет холода, что так присущи ему. Они оба уравновешивают друг друга, учат чему-то. Благодаря нему в ней есть сила, своеобразная, но сила. Благодаря ней он способен любить, по-своему, странно, но способен. — Просто устала очень. Приятно сказать правду, когда постоянно приходится лгать. Джоанна бесконечно устала от вранья, от не покидающего ее чувства страха. Раньше все было проще, правильнее. О прошлом приходится лишь вспоминать, жить же необходимо настоящим. — Джоанна, почему ты на самом деле так рвешься в Ланниспорт? — вдруг спрашивает Тайвин. — Тебя же все вполне устраивало до недавнего момента. Я ошибаюсь? Она выпускает его из объятий, чуть отстраняется. Тайвин разворачивается к ней, смотрит пронизывающим взглядом. Ото льда в глазах он избавиться все же не может, как бы ни старался смотреть на нее иначе. Джоанна шумно выдыхает, поджимает губы и решается сказать правду. Хотя бы часть правды, так будет намного проще, легче, лучше. — Я в немилости у Ее Величества королевы. Тайвин удивленно выгибает бровь. Его леди-жена всегда была чуть ли не образцовым показателем учтивости при дворе: вежливая, мягкая и чуждая сплетням. Джоанна отчего-то смеется. Смотрит на его серьезное лицо и не может сдержать смех. — Не смотри на меня так, — произносит она. — Я не идеальна. — Мне стоит беспокоиться? Она перестает смеяться, прижимает ладонь к уголку губ и улыбается. Так тепло, уютно и совсем по-домашнему. И только отрицательно качает головой, прижимается к нему и прячет лицо. А врать не хочется, от собственной лжи погано на душе, противно на языке. Когда они приезжают в Ланниспорт, Джоанна впервые за долгое время может вдохнуть полной грудью, прикрыть глаза и откинуть в сторону всякие страхи и сомнения. Тут будто бы и солнце светит совершенно иначе, и воздух чище. Конечно, это лишь обманчивые ощущения, но разве можно сравнивать свой дом с чужой и заставляющей жить в постоянной опаске столицей? Слушая отдаленный плеск волн, она чувствует себя по-настоящему счастливой. Здесь не нужно носить маску, кланяться и с восхищением смотреть на выряженных в дорогие ткани людей, чье нутро давно уже полностью прогнило. Здесь можно просто жить и не вздрагивать от каждой тени ночами. Близнецы бегут к ней наперегонки. Джейме явно обгоняет, что Серсее совершенно не нравится. Тогда она специально падает и начинает громко плакать, привлекая внимание брата, заставляя его забыть о дуратском соревновании и вернуться к ней. Джоанна не может сдержать улыбку. Как же она скучала по ним за все время разлуки. И пусть Серсея снова проверяет брата на прочность, пусть Джейме снова передразнивает сестру — они прекрасны. Ее маленькие непослушные близнецы, которых ей так сильно не хватало в столице. Джоанна оборачивается и смотрит на мужа. Улыбка касается лишь уголка его губ и почти сразу же исчезает. Негласный вопрос: «Можно?». Ответом служит лишь кивок головы. И он продолжает давать указания слугам. А она уже, подхватив юбки, бежит к своим детям. Леди не положено так делать, леди должна быть воспитанной, учтивой, слегка холодной. Она не при дворе. Она дома. Здесь все совершенно иначе. Две пары детских рук обхватывают ее почти одновременно. Джоанна прижимает к себе детей, чуть сгибаясь вниз — они уже не такие легкие, чтобы она могла удержать их. Она целует золотые макушки, а два голоса наперебой начинают что-то говорить. — Мама, я соскучился. — Я скучала больше. И вообще, Джейме со мной не играет! — Она все выдумывает! — Это он выдумывает! Постоянно проводит время с мальчишками, а про меня забывает! Ей не хватало этих споров, не хватало этих двух непослушных фурий, которые были до того похожи друг на друга, что порой было просто невозможно отличить их друг от друга. — А ну прекращайте ссориться, — строго говорит Джоанна, когда близнецы отпускают ее. — Джейме, что я тебе говорила? — Не бросать Серсею, — недовольно произносит мальчик в ответ. — Но она все выдумала, мама! Мы постоянно вместе, только занимаемся отдельно и спим в разных комнатах, а так всегда вместе. — Серсея? — сурово спрашивает у дочери Джоанна. Девочка важно скрещивает руки на груди и, нахмурив брови, смотрит на брата. Разумеется, он не сделал ничего плохого. Только она не признается. Да и все сказанное было правдой, но не может же она сказать маме, что сама постоянно ослушивалась ее, а один раз и вовсе забежала в львятник и просунула руку в клетку! — Ладно, мы поговорим позже, — устало произносит Джоанна, поправляя рукав платья. — Возвращайтесь в замок, вам уже спать пора. И не ругайтесь больше. Джейме, ты отвечаешь за сестру. — Ну почему всегда он? — тут же возмущается Серсея, сжимая руки в маленькие кулачки. — Я же старше, это нечестно! — Пойдем, вредина, — снисходительно бросает Джейме, беря сестру за руку, и тянет за собой. Серсея идет нехотя, она-то думала, что теперь точно не расстанется с матушкой. Раз уж та вернулась, то теперь будет постоянно подле нее. Но, как всегда, ее мечты не совпали с реальностью. Ей хочется выдернуть собственную ладонь из руки брата и убежать. О, она может всю ночь просидеть в подземельях или дальних покоях. И ни капельки не испугается! В своих мыслях она много чего может, но это лишь в мыслях. — Да погоди ты, — одергивает брата Серсея и поворачивает голову. — Мамочка? Джоанна оборачивается и ласково смотрит на дочь. — Что, моя милая? — Ты ведь теперь не уедешь, да? — Нет, конечно. А теперь идите в замок. На этот раз Серсея довольно улыбается и все же позволяет Джейме увести себя. Джоанна еще некоторое время смотрит вслед удаляющимся детям. Теперь, когда она вернулась, она и представить себе не может, как все это время жила без них. Она даже не замечает, как к ней подходит муж. Его ладони касаются ее плеч, и она вздрагивает от неожиданности. — Ты выглядишь какой-то грустной. Они расстроили тебя? — спрашивает Тайвин, притягивая ее ближе к себе. — Что ты, — отмахивается Джоанна. — Разве они могут меня расстроить? Наверное, нужно улыбнуться. Сказать что-то нежное, заставить его поверить в то, что у нее все просто прекрасно теперь. Сил нет. У Джоанны нет совершенно никаких сил. Она чувствует себя измотанной, вывернутой наизнанку. Хочется лишь быстрее снять с себя тяжелое дорожное платье и броситься на кровать. Зарыться в одеяла и забыться сном. С ней творится что-то последнее время — Тайвин не слепой, он может заметить, что его жена стала совершенно иной. Нервничает постоянно, периодически поджимает губы и словно уносится мыслями куда-то очень и очень далеко. Взгляд у нее все время уставший, а Утес Кастерли будто способ сбежать из Королевской Гавани. Он так и не спросил, за что королева отослала свою компаньонку, что она сделала не так, в чем провинилась. Быть может, он последний дурак. Только он отчего-то и мысли не допускает, что за всем этим может стоять что-то серьезное. — Наши покои уже готовы? — спрашивает Джоанна. — Я думал, после дороги миледи захочет остаться одна, — произносит Тайвин. Она почти слышит самодовольную улыбку в его голосе. Разве можно почувствовать в голосе улыбку? Наверное, она просто слишком устала. — Не оставляй меня одну, прошу тебя. Иначе мне в голову лезет всякая несусветица. Какое-то время они просто молчат. Вслушиваются в ночную тишину и молчат. Это кажется чем-то до боли верным и необходимым. Она закрывает глаза и слушает собственное неровное дыхание. — Мне необходимо возвращаться в столицу на рассвете, — холодно замечает он. Джоанна оборачивается. В ее взгляде отчетливо читается непонимание и какое-то разочарование. Неужели она думала, что он вот так просто бросит все свои столь любимые государственные дела и согласится остаться с ней в Ланниспорте? Может, глубоко внутри она и надеялась на это. Просто не хотела принимать тот факт, что, оставшись с детьми, ей придется разлучиться с мужем. Вся ее жизнь — бесконечная череда выбора. Разве не может быть как-то иначе? Почему жизнь не оставляет ей возможности отказаться от выбора? — Так скоро? Но… мы же только приехали. Я не прошу многого, но хотя бы несколько дней, — проговаривает она в смятение, пытается подобрать нужные слова, но получается крайне плохо. — Дорога сюда заняла много времени. Обратно — займет не меньше, — Тайвин объясняет ей все так, как она обычно говорит их упрямой дочери. — Тогда тем более не оставляй меня сегодня одну. Иначе я сойду с ума от собственных страхов. Она хватается за его руку с каким-то отчаянием, судорожно покрывает его ладонь поцелуями, а затем прижимает к щеке. Это безумие. Ничего с ним не случится. Все будет хорошо. Уверить себя не получается. Ведь теперь она фактически оставит его наедине с королем. Больше не сможет молить Эйериса о пощаде и защитить мужа от королевского гнева. Утес Кастерли, удалив ее от короля, сделает Джоанну беспомощной. — Ты пугаешь меня, Джоанна. Знает. Сама пугается. — С тобой что-то случится. Что-то ужасное. Не уезжай, я умоляю тебя. Не надо. Когда она поднимает на него взгляд, то Тайвин видит слезы. Едва заметный влажный блеск глаз. У нее сбивчивый голос, во взгляде мольба. Он помнит, когда она последний раз боялась чуть ли не каждого шороха. Несколько лет назад. — Какие глупые страхи, — говорит Тайвин. Слишком жестоко получается, особенно учитывая его вечно холодный взгляд. — Ты же понимаешь, что они совершенно беспочвенны? Умом понимает. Нет, она знает, что волноваться не стоит. Она все еще помнит, что случилось с Рейнами и Тарбеками. Ее муж — самый жестокий человек Семи Королевств. Покуситься на его жизнь никто не посмеет. Даже король. Будь Эйерис хоть трижды королем, ему не под силу справиться с лордом Тайвином. Джоанна сглатывает и смотрит на него, не отрываясь. Тайвин вытирает большим пальцем ее слезы и тяжело выдыхает. — Я уже и забыл, какой нежной и чувствительной ты была, когда вынашивала под сердцем наших детей. Она снова нервно сглатывает и опускает глаза вниз. — Я беременна, милорд, — слова срываются с губ тихим, неуверенным шепотом. — В скором времени я опять подарю вам ребенка. Ночь окутывает Утес Кастерли, затягивает в свои объятия и навевает сон на всех обитателей замка. Море шумно разбивается о скалы где-то далеко и совсем-совсем рядом. А бесчувственный и жестокосердный мужчина стоит на коленях перед собственной женой, которая не может контролировать льющиеся из глаз слезы, и прижимается лбом к ее еще не округлившемуся животу, обхватывая широкими и огрубевшими ладонями тонкий женский стан.