История. Скучная и нудная. И да, да, я готов выслушать что-то вроде «Почему ты так плохо говоришь об этом интересном предмете? Разве тебе не интересно узнать, как в каком-то году какой-то дяденька стал королём какой-то никому ненужной страны? И бла, бла, бла…» Нет, нисколечко не интересно. Вы возможно думаете, что раз я такой умный, значит, я обожаю учиться? Вы правы, но лишь частично. Я люблю некоторые предметы, но история седьмым уроком выше моих сил. Поэтому я лениво сижу за последней партой, чему, кстати, удивился учитель, смотрю на тупой цветок, стоящий на подоконнике и раскрашиваю поля тетради: вот крестики, потом полностью синие квадратики, А затем… Сердечки? Серьёзно? Я сдаюсь. Прошло уже четыре дня с того поцелуя, а я всё ещё подскакиваю от любого прикосновения и хожу с нечитаемым выражением лица, от чего у большинства одноклассников появляется желание помахать рукой перед моим лицом. Его губы в тот день… Его руки, которые нежно обнимали меня, его тёплый, полный любви взгляд. А что сейчас? Я обхожу его за пару метров, будто он болен, а я боюсь заразиться, хотя болен тут я. Он кидает на меня извиняющиеся взгляды. Вижу, что он чувствует себя виноватым, хотя это не так. Я сам позволил ему. Поддался.
Из раздумий меня вырывает звонок. Что ж, я свободен, что не может не радовать. Собираю рюкзак, выбегаю из класса, где меня ждёт Илья Максимыч. Дело в том, что они с Лидой поссорились, и условием мира стало то, что «папочка», как называет его Вова, будет неделю встречать нас прямо у кабинета и отвозить домой. Это наказание для нас за то, что мы натворили на прошлой неделе в школьной столовой, а вот за что Лида сорвалась на Илью, мне непонятно. Но не суть. Он просто должен забрать нас из школы, вот и всё. Не так уж сложно.
— Наконец-то! Что же там такого интересного рассказывают, что дети сорок пять минут слушают без остановки? По мне, так одно и то же каждый урок. Имена только разные, и даты, — сказал патронат, рассматривая табличку на двери. Он всегда разделял мою нелюбовь к истории.
— Не знаю. Мы идём, или ты планируешь ещё урок разглядывать эту дверь?
Илья перевёл взгляд на сам класс.
— Да, да, сейчас. Погоди пару минут, у меня есть дело к этому учителю.
Опять он со своим бизнесом. Готов поспорить, что он увидел порванную штору, которую какие-то дикари испортили на прошлой неделе, и хочет продать ему что-то из своего хлама, который целыми партиями валяется в кладовой. У него вообще есть много всякого хлама, который он постоянно пытается кому-то «всунуть».
Что ж, пройду один. До машины, конечно, ведь я не хочу ругаться с Лидой. Двигаясь по коридору с мыслью, что в школе почти никого не осталось. Странно, но даже старшеклассников не видно. Проходя мимо очередной двери слышу грохот и мат. Узнаю знакомые высказывания, через секунду узнаю голос. Дверь снаружи подперта шваброй. Не раздумывая достаю её и открываю дверь, готовясь поймать всё, что вывалится из этой, как оказалось, кладовой.
Вопреки моим ожиданиям на меня ничего не упало. Дверь открылась до упора, и я смог разглядеть кучу хлама, в особенности швабр, все как одна похожих на ту, что мешала вызволить узника и … самого узника. Конечно, я уже понял, кто это. Передо мной предстал принц Анатолий, растянувшийся на каких-то ящиках, с жёлтым пластиковым ведром на голове, в качестве короны. Истинно королевская поза.
Пока я раздумывал, засмеяться вслух или сдержаться, появились новые, совсем не смешные факты. У Питерского была разбита губа, значительно опухла скула, под глазом красовался фингал и… он плакал. Нет, сейчас он просто удивлён, но я вижу, что он плакал. Чёрт.
— Что случилось? — Знаю, я не очень оригинален, но сейчас меня это не волнует.
— Ничего. Как ты, чёрт возьми, нашёл меня? — выкрикнул брюнет. Серьёзно, это всё, что его сейчас интересует?
— Я шёл мимо и…
— ОНИ сказали тебе?!
— Да о чём ты? Я просто услышал шум и решил посмотреть. И прекрати кричать, — о да, он выглядел чертовски злым.
— Я…я, ладно, прости. Просто я правда зол. И да, спасибо, что открыл, — он пытается улыбнуться, но выходит плохо. Чёрт, я сейчас сорвусь. Как ему помочь?
— Тебе срочно нужно к медику. Сколько их было? Что и где болит? Почему ты не дал отпор? Скулу сильно расшибли? Челюсть сильно задело? Куда ещё били? — меня охватывает паника, когда я помогают ему подняться, придерживая за талию, и чувствую, как он дрожит.
— Тшш… Всё в норме, Колёсико. Ничего не болит,— слышу плохо скрываемую ложь. Помогаю ему принять вертикальное положение, продолжая держать за талию, в ответ он обнимает меня, сминая мою рубашку на спине.
— Нет, не в норме. Ты дрожишь, тебе больно, — он утыкается мне в шею, и я чувствую, как горячие капли стекают по его щекам.
— А ты так вкусно пахнешь.
Я лишь прижимают его к себе, краснея. Только бы он не плакал. Он сильный, гордый, независимый. Ему нельзя плакать.
— Я так скучал по этому запаху. По тебе, Колёсико. Мне больно, Колёсико. Больно.
Внутри что-то щёлкнуло. Ему больно. Не мне, ему. Поддерживая его за талию, веду к мед. кабинету. Закрыто.
Ему больно.
Бегу за Ильей, перед этим аккуратно усадив Толю на одну из скамеек.
Ему больно.
Удивляюсь, как Илья разобрал что-то в моей невнятной речи, но мы уже спускаемся вниз, пропуская по четыре ступеньки. Подбегаем к Толе. Илья берёт его на руки, отчего тот корчится, хватаясь за живот.
Ему чертовски больно.
Бежим к машине. Я открываю двери, Илья кладет пострадавшего на сиденье, я же сажусь рядом.
Ему всё ещё больно.
Кажется, мы едем чёртову вечность. Я держу его за руку, не говоря ни слова. Ему стало хуже. Дыхание сбилось, на лбу выступил пот.
Ему очень, очень больно.
По моей щеке катится слеза. Каким нужно быть монстром, чтоб до такого состояния избить человека?
Мы приехали. Илья заносит брюнета в больницу. Медсестра быстро вызывает медбратьев с носилками, куда они осторожно кладут Питерского. Бегут, толкая всех вокруг, будто это гонки. Я лишь смотрю им вслед.
Ему так больно. И мне больно тоже.
End POV Лёня
