Зарисовки по «Сверхъестественному»

      — Что если я скажу, что не хочу умирать? Ты поймешь, если я скажу, что еще не готов?       Я знаю, что сказал бы на это ты, Сэмми.       «Это не слабость, Дин».       А что? Что это, черт возьми? Я ведь помню то время, когда мне оставался год. Помню, очень хорошо помню, Сэмми. И то, что не хотел умирать. И то, что в этом признался.       Я не хочу умирать, Сэм. Не потому, что боюсь — нет, дьявол побери, нет. Я столько раз умирал, что бояться нет никакого смысла. Просто… Я думал, что мой конец будет таким же, как и моя чертова жизнь. Сел в машину, завел мотор — и вперед, не думая о том, что ждет впереди.       А жизнь оказалась весьма изобретательной сволочью. Или не жизнь, а чертов Бог?       — Я верю, что Бог есть. Но я не уверен, что он все еще верит в нас.       Я всегда смеялся над тобой, Сэмми — над твоей слепой верой, над тем, что ты допускал существование какого-то седовласого старика на небе. Помню, как удивился, узнав, что ты молишься. Как бы я хотел вернуть эти времена. Когда все казалось таким простым. Когда еще была надежда.       Теперь я знаю, что Бог есть. И ты знаешь тоже — хотя это было известно тебе и раньше. И что нам это дало? Знание о том, что мы, как черви, должны копошиться в грязной земле, прогрызая путь к своему существованию — в то время как нашему якобы отцу на это наплевать? Если это и есть та вера, о которой ты мне столько говорил, Сэмми — то мне она не нужна. Потому что я не хочу верить в того, кто позволил существовать всей этой мерзости на земле. В того, кто нас бросил.       — Сэмми, сколько времени прошло с моей последней исповеди?       — Ты никогда не исповедовался.       Я помню, как ты переступил порог церкви. Как вышел оттуда. Как признался мне там, внутри, в своем самом страшном грехе. В том, что тебя все это время тяготило.       Сэмми… Я могу только догадываться, что ты там наговорил. Ты всегда был настоящей занозой в заднице, моей личной совестью, сидящей на плече. Черт, да ты даже порно не можешь смотреть без того, чтобы потом не заняться самобичеванием!       И из нас двоих первым на исповедь пошел ты. Не я, утопающий во всем этом дерьме по уши, а ты, Сэм.       Теперь же моя очередь. И… Черт, я не думал, что это будет так сложно. Ковыряться в душе, вытаскивая из нее болезненные занозы — это ведь ты у нас специалист по этому, Сэмми, не я.       А ведь ты сидишь там, снаружи, и ждешь. Терпеливо ждешь, пока твой старший брат вывалит на свет божий все то, что у него внутри. Ждешь. Знаешь, что так нужно. И ведь даже, наверное, надеешься, что это чем-то поможет. Как тогда, когда спас меня, загибающегося от инфаркта, помнишь? Ты всегда верил в меня, Сэмми — даже когда я этого не заслуживал.       — Знаешь… ты слишком долго был на этой исповеди. Слушай, я просто хочу сказать… что я твой брат. И если тебе нужно поговорить о чем-то, с кем-то. У тебя есть тот, кто всегда рядом.       Сэмми… Когда ты так на меня смотришь, мне хочется бежать. Потому, что ты настолько веришь мне, веришь, что меня еще можно спасти — и я не хочу думать, что будет, когда я умру. Ведь я до сих пор помню твои руки, которыми ты держал меня. Твой взгляд. Твой крик — крик боли, крик неверия. И мне страшно при мысли о том, на что ты пойдешь, чтобы вернуть меня на этот раз.       «В моем брате хватит веры на нас двоих»       Черт, Сэм. Ты даже дьявола заразишь надеждой. И вот я уже чувствую, как снова начинаю хвататься за соломинку. Пусть все зря, пусть и на этот раз ничего не выйдет — но попробовать же можно, Сэмми? Ведь если я уйду, кто присмотрит за тобой? Кто будет спасать этот мир? Нас же всегда было двое — двое Винчестеров против целого мира. Так пусть же это будет дольше. Еще чуть-чуть.       Ведь я еще не хочу умирать. Я еще не готов.