***
Они в глухом молчании скидывают вещи на песок, пока Чанёль разговаривает с кем-то по телефону. И у Кёнсу на кончике языка любопытство, в голове — понимание: «лучше не знать». Он уверен, что Чондэ видит это, когда они усаживаются на нагревшемся от горячего песка пледе, соприкасаясь плечами, но с упорством проскользнувшем в убегающем взгляде молчит. Потому что Кёнсу не спросит сам, особенно когда колеблется. Море мягкими волнами ласкает берег, солнце печёт макушку. У Кёнсу в голове запах мёда, ванили и чего-то пряного. Вспоминаются мягкие бутерброды после получасового купания, добрый смех мамы и крик чаек над головой. Он прикрывает глаза, желая как можно ближе быть к своему мысленному миражу, вспомнить это беззаботное ощущение. Кёнсу лишь с закрытыми глазами, без задних мыслей, как никогда чувствует сейчас свои крылья, хочет вспорхнуть высоко над землёй в объятия бескрайнего неба. Чондэ рядом тихо дышит, кладёт голову на плечо и слушает быстрый стук чужого сердца. — Прости меня, — и он говорит не вовремя, совсем не угадывая момент. Вырывает До из почти осязаемого чувства полёта, получая в ответ непонимающий взгляд. — За что ты извиняешься? — Твой голос такой тихий. И так настолько тихий… И все твои действия нерешительны. Я ещё больше насторожил тебя своей неприязнью к Чонину. Я не знаю, поймешь ли ты меня, когда встретишься с ним. Но я хочу извиниться за всё сразу, потому что в какой-то степени не доглядел. — Его длинные ресницы дрожат веерами на покрасневших от жаркого воздуха щеках, губы лениво двигаются. Словно всё это лишь сонный бред. – Я хотел, чтобы ты наконец раскрылся не только передо мной, чтобы нашёл того, кто смог бы хоть раз заменить тебе меня, чтобы кто-то увидел в тебе всё прекрасное. Я ведь чувствую, что плохо справляюсь. Чондэ всегда извиняется ни за что. — Никто не сможет приготовить мне такой чай. Даже не вздумай, что подобным способом сможешь от меня отвязаться, — его голос дрожит, невыносимо хочется расплакаться и засмеяться одновременно. Потому что даже этого он не заслуживает. Чондэ улыбается добро и звенит колокольчиками в воздухе. Наконец слышится размеренный стук чужого сердца.2. Fire
14 января 2015 г. в 11:38
Чондэ снова пытается вытянуть из банки. В его руках огромные щипцы вместо мягких кончиков пальцев. И только он решает, насколько сильно может их сжать. В солнцезащитных очках отражается безоблачное небо, неизменная улыбка на губах обещает. Как всегда. Весь Чондэ состоит из обещаний. Он открывает ему дверь, берёт его сумку и уже обещает. Хочет, чтобы не было сожалений в серых буднях из исписанных листов, в красных глазах и горьком чае. Взглядом просит хотя бы чуть-чуть постараться, помочь, взмахнуть ослабшими крыльями.
Всю дорогу они напевают его любимые песни. Кёнсу позволяет себе ярко улыбаться, высовывая руку в открытое окно и пропуская поток ветра сквозь пальцы. Он чувствует, как в душе на некоторое время вновь зарождается жизнь, как воздух наполняет лёгкие. Ему, наконец, становится легче дышать. Он прикрывает глаза и кусает губы, боясь упустить этот момент. Искренне боясь проснуться, словно это всего лишь игра его воображения. Словно на самом деле он снова в глухих стенах, на холодной постели, отчаянно мечется, пытаясь согреться.
Пляж встречает их одиноко стоящим тёмно-синим джипом и солёным морским ветром. На душе Кёнсу сомнение из грязных бликов зелёного. Рука Чондэ на плече успокаивает. Синий цвет автомобиля мельтешит глубиной перед глазами. И тоже, как ни странно, успокаивает. Он думает, возможно, это — хороший знак. Зелёный оттенок тонет где-то в спокойной улыбке друга.
Высокий рыжеволосый парень, застывший в такой же выжидающей позе, смотрит любопытно большими глазами и пытается сдержать улыбку. В его медовых волосах отражаются лучики солнца, вокруг глаз собираются маленькие морщинки. И весь он такой яркий, живой, словно вот-вот сорвётся с места.
Его зовут Пак Чанёль, и он долго трясёт дрожащую руку Кёнсу, что-то лепечет своим глубоким голосом о жмотах по имени Чондэ, что так долго скрывали такое чудо. До смотрит на него. Он видит его.
Чанёль — как пламя. В ярко-красной футболке, с горящими глазами и безумной, всё-таки вырвавшейся наружу улыбкой. И именно сейчас он — не то, что сжигает на своём пути, а то, что согревает, расслабляет, как треск в камине, когда вокруг бушует ветер. Он создаёт ощущение защищённости. Рядом с ним холод где-то под кожей рассасывается.
И Кёнсу вновь чувствует себя уродливым червём. Потому что именно такие друзья должны быть у Чондэ. Тёплые, как июньские дни, открытые, как безоблачное небо. И сейчас они вдвоём кажутся до безобразия правильными в только им понятных разговорах. До с трудом различает чужую речь, дышит глубоко и чувствует, как от этого тепла у него подсыхают крылья.
— … он сказал, что починил машину и хочет её испробовать. Ещё и Сехуна с собой прихватил! — Чанёль фыркает от вырвавшегося наружу смешка и держится за живот. — В итоге они опаздывают, и я понятия не имею, где они сейчас. Телефоны вне зоны.
Чондэ хохочет так громко, и Кёнсу не удаётся спрятать это глупую обиду. Потому что всё не так с ним. И хочется откинуть на задний план этот настораживающий вид, состояние контроля каждых слов, действий. Чондэ рядом с ним, как на пороховой бочке. Раскачивает её ногами и сам того не понимает. Выдерживает тонко сжатыми губами каждый его срыв, грубое слово. Улыбается, когда слышит дрожащие извинения. В такие моменты Кёнсу никогда не смотрит в его глаза, боясь увидеть там усталость, раздражение или даже злость. Потому что Чондэ – это всё, что у него есть.
Где-то на перекрёстке его самых грустных мыслей утихает чужой смех. Чанёль, вдруг непривычно напряжённый, вглядывается куда-то в одну точку, а потом вздыхает тяжело. Потухает. Чондэ непонимающе хмурит брови, пытается заглянуть в чужие глаза.
Чувствует, как всегда. Проницает.
Кёнсу сглатывает, боясь, что его удручённый вид пробрался наружу и кинул песок в огонь.
— Что случилось?
Чен всё же ловит его виноватый взгляд, который тут же отпрыгивает. Между ними словно образуется густой слой воздуха и душит, отдаляет. Неприятно наблюдать за тем, что когда-то было таким слаженным и правильным.
Чанёль пытается выдавить спокойную улыбку, засовывает руки в карманы и глядит под ноги.
— Чонин со мной… Ушёл пройтись.
Тишина, что накрывает с головой, неприятным гулом отдаёт в ушах. Кёнсу ощущает непонятное чувство паники, невольно оглядываясь по сторонам. Слышит судорожный вздох Чондэ и теряется. Понимает, что что-то пошло не так, когда друг смотрит на Чанёля пристально, спрашивая взглядом: «Почему?»
— Ты, наверное, спятил, Чанёль? Именно сегодня! — он не сдерживает возмущения в голосе, зарывается пальцами в волосы и устало прикрывает глаза.
— Прекрати, он мой младший брат, — говорит нехотя, скорее даже неуверенно. И непонятно до конца, кого больше это разочаровывает. И в данный момент он, как то самое бушующее пламя, сжимает кулаки, пытается сдержать. В его жестах противоречие: желание так же понимающе вздохнуть или же пойти на поводу совести, осознать, что не должен.
Кёнсу глядит бегло то на одного, то на другого. Сгибает костяшки пальцев. Ему хочется схватить Пака за плечи и встряхнуть. Складка меж его бровей некрасиво грубит черты лица и хочется закричать на него, сказать, чтобы прекратил.
До, в поиске какого-то действия, выжидающе смотрит на Чондэ, прикасается пальцами к его запястью, забирает себе его обеспокоенный взгляд.
— Что происходит, Чондэ? Что не так с… э-э-эм… Чонином? — его дрожащий голос непривычно хрипит от напряжения, и он бессовестно пользуется этим, хочет, чтобы Чондэ прекратил, рассёк рукой невидимый барьер, как всегда умел.
И он тем самым успокаивающим жестом кладёт руку ему на плечо и сжимает. Снова обещает.
— Ничего. Это личная неприязнь, — несмело поднимает глаза на Пака, вдыхает глубоко.
Слова извинения, что обычно разбивали все недосказанности, сейчас же отложили их на потом. Кёнсу терпеть не может недопонимания, но осознаёт, что иногда лучше просто остановиться, чтобы огонь злости не охватил лишнее. Такое не восстановить.
Чанёль улыбается, уверяя, что всё нормально. Так пластмассово, что в груди образуется какое-то липкое чувство неправильности всё из тех же оттенков зелёного сомнения и грязно-жёлтого напряжения.
Кёнсу вдыхает морской воздух и, задрав голову, вглядывается в небо. Так нелепо скучает по серым тучам, холодным стенам и чёрному граниту. Потому что так привычнее, потому что даже такие мелкие трудности и недомолвки для него испытание.
«Чонин» неприятно заседает где-то в подкорке. И Кёнсу ожидает чего угодно.