Бесконечное лето: Город в заливе

— Ну как? — Алиса забавно скользила по палубе «Черной лагуны», размашисто орудуя корабельной шваброй, похожей на увешанную макаронинами палку. — Успешно смотался-то, ничего не забыл? И как ощущения от катания? Ружичка притормозил у пирса и жизнерадостно поморщился. — Практики нет, — пожаловался он. — И тут седло непривычное, и люди на малоопытных велосипедистов почему-то не очень правильно реагируют. Разбегаются, орут чего-то, руками машут… Но главное — слишком долго пришлось катать для первого раза, из-за чего адски натрудил разные места, о существовании которых в моем организме ты, наверное, даже и не подозревала. Но в целом — отлично. Он похлопал по двум тюкам на багажнике. — Полтора из них — твои вещи. Ты с собой решила сразу все взять? Вот прямо все, включая любимого плюшевого тигренка? — Утихни, — отказалась Алиса. Было жарко, и с девушки пот тек ручьем, а это только в кино выглядит привлекательно. — В кои веки представилась возможность бесплатной, экологически чистой доставки, что же, упускать ее? Зато посмотри, как мы здорово разобрались с нашей шхуной! Отмытая десятком старательных рук, шлангами и шваброй, «Черная лагуна» и правда выглядела неплохо, блестя чистыми леерами и прозрачными стеклами. Хотя, конечно, внеочередная покраска ей бы явно не помешала. — Технически, шхуна — это обычно парусное судно, имеющее не менее двух мачт… — занудил было Ружичка, но Алиса решительно прихлопнула поток бессвязных речей ударом швабры о палубу. — Велосипед заводи на борт, — скомандовала она. — Нечего ему на берегу оставаться. А Датч приказал сниматься с якоря и выходить в открытое море сразу, как ты приедешь. Во избежание. *** Порт, с его ржавыми металлическими конструкциями и тухлой, воняющей гнилью водой, остался позади. Море, еще недавно жизнерадостного аквамаринового цвета, быстро темнело и приобретало даже какой-то суровый, холодный окрас. И только солнце, светившее в выгоревшем, без единого облачка, небе, оставалось прежним. Катер шел быстро, почти перпендикулярно береговой линии, и набегающая волна каждые несколько секунд белой пеной разбивалась о форштевень. Было интересно, хотя и не слишком комфортно — катер ходил вверх-вниз, как самолет под управлением не особенно умелого пилота. Как объяснила Алисе более опытная в данном вопросе Реви, пока что на эти движения не следовало даже внимания обращать — самое веселье начнется при бортовой качке, если идти параллельно линии волн. Тогда, как изящно выразилась Реви, живые могли позавидовать мертвым, а сытые — голодным. — Метание харчей на дальность — профессиональный вид спорта для таких как мы, — подмигнула девушка, а Алиса настороженно сглотнула неприятные ощущения. К ним прогулочным шагом, одновременно подпрыгивая и приплясывая, приблизился неугомонный Ружичка, напевая под нос очередные куплеты собственного сочинения: Вы узнаете правду, она будет жестока, Я простой террорист с юго-востока… — Это еще что такое? — нахмурилась слегка Алиса. Дело, конечно, делом, но чувство юмора парня все еще приводило ее порой в некоторый ступор. — Да вот… придумалось… витает что-то такое в ноосфере, — туманно объяснил тот. Слово «террорист» Алисе не понравилось — советская закалка! — но неприятные мысли она отбросила. Сумасшедший или нет, Ружичка просто не мог быть плохим человеком. — Интересует вопрос: куда вы подевали остальной экипаж? — подозрительно поинтересовался тем временем парень. — А то я весь день, считай, только вас двоих и вижу. Не поймите неправильно, зрелище, конечно, завлекательное, но я просто имею необходимость сверить каждого по боевым постам и провести инструктаж на предмет техники безопасности. Забортную воду не пить, пираний не кормить, в случае пожара звонить ноль-один — в таком вот аксепте. — Что бы ты в этой технике понимал? Ты же на корабле второй раз в жизни, причем первый был ровно два дня назад здесь же, — хмыкнула Реви, прикуривая. Ружичка фыркнул, то ли от дыма, то ли от негодования, но спорить благоразумно не стал, взглянув на кобуру с пистолетами. — В рубке они, где же еще — катер-то маленький. Анекдоты про нас, небось, сейчас травят. — Ага, — исчерпывающе поблагодарил парень и, осторожно переставляя ноги по ходящей ходуном палубе, отправился на поиски. *** Рокуро, которого, к его немалому удовольствию, все называли просто Рок, затруднялся пока сказать, нравится ему тот изгиб, который выдала судьба на этот раз, или не особенно. Речь, конечно не шла о его новой жизни в качестве члена экипажа «Черной лагуны», здесь все, раз и навсегда изменившись когда-то давно, шло по накатанной, и свою не-слишком-много-обещающую карьеру в «Ахиро Индастриз» он теперь почти не вспоминал. А вот внезапное, похожее на бездумный, катящий валом ураган, сотрудничество с Руджи-саном и его девушками все еще навевало тревогу. Слишком неожиданно все, слишком… хаотично. Бывший бухгалтер, он всегда недолюбливал непорядок. Продолжая раздумывать, Рок, чья официальная должность в составе экипажа звучала как «артельщик-камбузник», закрыл дверцу трюмного холодильника, за которой внезапно обнаружился ухмыляющийся Ружичка. — А вот и Джонни! — жизнерадостно сообщил парень. — Чего, за колбасой тайком явился, Реви ограничивает, небось, в потреблении органической пищи, все пиццей да колой закидывается? — В общем-то, нет, — пришел в себя от неожиданности Рок. — Просто проверяю запасы, чтобы хватило на достаточно долгий срок. Никто же не знает, на сколько времени затянется плавание — поэтому, пока есть возможность, продукты я закупил по максимуму. — Ответственный подход, одобряю, — кивнул Ружичка, но когда Рок сделал движение, чтобы пройти к выходу, неожиданно ухватил его за руку. — Я слышал, — парень растянул губы в привычной ухмылке, — ты там с Ленкой вроде как хорошо сошелся. Не разлей вода вы теперь, а? Рок кашлянул, открыл рот, закрыл его, покраснел и неожиданно для себя ответил: — Ну, в общем… да. Парень продолжал, прищурившись, смотреть на него, и Рок благоразумно уточнил: — Но если вы… ты… ты и она… — Нет, — хмыкнул Ружичка, — ничего такого. Просто… — он задумался. Если бы он курил, то наверняка бы выдохнул сейчас клуб толстого дыма. Для обозначения важности момента. — Так сложилось, что я чувствую и несу за нее большую ответственность. И настойчиво хочу, чтобы у Ленки все было хорошо. Чтобы никто ее не расстраивал. Хватит. Наплакалась. Он уперся взглядом в лицо снова побледневшему Року. — Я парень веселый, — сообщил он внезапно. — Велосипед вот приобрел, гитару тоже думаю купить… А еще у меня имеется пистолет. Хороший, американский. Так вот, если ты Ленку расстраивать не станешь, то твое знакомство со мной ограничится гитарой и велосипедом. Понял, чего говорю? Лицо у Рока сделалось упрямым. — Если Лена-сан будет чем-то недовольна, она скажет об этом мне, я думаю. Не втягивая в это больше никого. Без обид, Арек-сандру. Ружичка удивленно моргнул. — Хорошо ответил, красавец! Ну что, совет да любовь тогда, хы-хы. А на колбасу все равно не налегай особенно, скоро пойдем галфвиндом, левым галсом, приводясь к ветру, так что ставь фордак на оверштаг, набивай шкоты бизань-мачты и свистать всех наверх! Выдав эту ахинею на одном дыхании, парень сильно хлопнул Рока по плечу и скрылся в темноте трюма. *** Ветерок с моря посвежел, регулярно принося с собой водяную пыль с острым соленым запахом, так что Реви с Алисой переместились в рубку, где, против ожиданий, оказалось пусто. Последняя, правда, Алису слегка разочаровала — по ее мнению, внутри обязательно должен был присутствовать огромный, мигающий таинственными лампочками пульт, деревянный штурвал в два человеческих роста, а также механический телеграф для передачи команд в машинное отделение, как на «Титанике». «Полный вперед! Полный назад! Стоп-машина!». Реальность оказалась скучнее — катер, хотя и был построен еще во время Второй Мировой, в последующие годы подвергся немалой модернизации, поэтому все управление теперь осуществлялось штурвалом, выглядящим как обыкновенный автомобильный руль, да еще дроссельным рычагом, а для капитана (он же рулевой) на мостике было поставлено мягкое вращающееся кресло, сейчас пустующее. Из спрятанных сбоку колонок играла Bittersweet Symphony, катер пробирался сквозь водные массы, покачиваясь на волнах в такт музыке, рубка на ходу слегка поскрипывала — на Алису напало какое-то мирное, сонное настроение. К Реви с загадочным видом приблизился Ружичка. — Мадемуазель, прошу вас, не издавайте ни звука, — тихо сказал он. — У меня для вас сообщение от зеленой женщины. — Что? — ошеломилась Реви. — Восемьдесят семь, — прошептал парень. — Что?! — Ладно, ладно, все, — поднял он руки. — Это шутка была такая. Чтобы смеяться, а то вы все тут какие-то мрачные, будто над вами опыты ставят в подземных лабораториях. На самом деле, у меня к тебе вопрос. Хм… Реви терпеливо подождала. Секунды две. — А где вопрос-то? Заснул? — Сложно формулировать, когда сам не знаешь, что хочешь спросить, — пробормотал парень. — В общем, ты в последнее время… дня два-три, скажем… не ощущала ничего такого… необычного? — В смысле? — нахмурилась девушка. — Если бы я знал! — в сердцах хмыкнул Ружичка. — Ну… нежданные приступы доброты и филантропии, спонтанное желание покормить собачек или завести котенка, скажем? Ничего такого, а? — Разве что отсутствие желания пришибить тебя на месте, — припомнила с трудом Реви. — Или, скажем, прострелить руки-ноги, чтобы полежал себе в одном месте спокойно, а не носился по судну и не надоедал всем. Сначала оно было, это желание, а потом — нет, делось куда-то. Загадка. Подходит такое? — Недобрая ты, — опечалился Ружичка и, поникнув плечами, отошел. Девушка пожала плечами и мгновенно выбросила поведение парня из головы. *** Когда Реви не к месту ляпнула про отстрел рук и ног, меня словно бы кольнуло откуда-то изнутри. Очень странное ощущение — холодок по коже… и такая пустота в груди, и вроде как понимаешь, что у тебя за спиной стоит кто-то, и смотрит, не отрываясь, смотрит своими черными глазами. У американцев есть для этого случая выражение «будто кто-то прошел по твоей могиле». Не знаю, что оно точно означает, но звучит слегка пугающе. У меня что-то подобное было всего несколько раз, сильнее всего, когда мы с отцом приехали в маленькую деревушку далеко на западе, откуда он родом. За околицей деревни была дорога, и небольшая рощица с родником. А на краю рощицы стоял скромный обелиск, я его никогда раньше не замечал. — Подойди-ка, — позвал меня отец. Я подошел. На обелиске было несколько десятков фамилий — тех из деревни, кто погиб во время войны, защищая ее. Я медленно читал имена, водя рукой по щербатому камню, засыпанному иголками и сухой прошлогодней листвой. Ружичка А.А. Ружичка В.А. Ружичка С.А. Ружичка В.С. — Родственники? — спросил я тихо. Голос почему-то сел. Отец пожал плечами. — Деревня маленькая. Тут все друг другу родственники. Но вот этот — он показал на одну фамилию, — он был мой дядя. А вот этот, — показал на другую, — двоюродный дед. Остальных я не знал даже, правда, давно это было. Он коротко, странно вздохнул. — Жить бы им всем, и жить… Вот тогда на меня и накатило. Я смотрел на свою фамилию на могильном камне, я знал, что под ним лежали люди одной со мной крови, и понимал, что они умерли ради того, чтобы я сейчас мог не пригибаясь стоять под неярким северным солнцем, и ветерок тихо качал кронами грабов и елей, и в вышине парили маленькие степные чайки. Мне кажется, именно тогда во мне что-то изменилось. Наверное, пришло осознание того, что если нужно, я должен буду точно так же взять в руки оружие. И лечь в землю, сделав все, что мог, в случае необходимости. Хотя лучше всего, конечно, без последнего. Ну, собственно, я именно так и делал — пока была возможность, то есть. Полуденное солнце отражалось от моря тысячами ярких белых брызг. Катер, отталкиваясь винтами от неподатливой соленой воды, продвигался вперед. *** Жаркий полдень. Улицы города практически вымерли, без особой необходимости даже продавцы и таксисты стараются не высовываться из спасительной тени деревьев и гаражей. Карманники безнадежно вздыхают — погода нерабочая, можно отдохнуть. И отдыхают, сидя небольшими группками под самодельными навесами, цедя через трубочки ледяную минералку с соком. В итальянском ресторанчике «Ла Стацьоне», единственном на весь Роанапур, тоже тишина и безлюдность. Длинный и широкий зал с десятками столов под темно-малиновыми скатертями, тяжелые парчовые портьеры, везде темное дерево и немного золота — итальянцы любят шикануть — сейчас был совершенно пуст, ни единой живой души. По вечерам здесь веселилась диаспора, скучая по родным Неаполю и Палермо, а также отдыхал душой дон Ронни по кличке «Челюсти», смотря за происходящим от лица соотечественников из «каморры». Словом, заведение это было уважаемое, не из простых. И охранялось, конечно, тоже тщательно, по высшему разряду. Впрочем, высокий седоватый человек с перевязанной рукой оценил подготовку четырех мрачных парней с револьверами под мышкой, лежащих сейчас неподвижными мешками под барной стойкой, как недостаточную. — Я хочу рассказать тебе одну историю, — сказал он задумчиво. Дон Ронни, накрепко привязанный с стулу, с кляпом в разинутом рту, бешено вращал глазами, но сделать ничего не мог. Личная охрана дона, два по-собачьи преданных ему головореза, Гвидо и Пепе, валялись в коридоре, ведущем в маленькую кухоньку как раз за главным залом. — Давно это было, — продолжил высокий человек Хайнрих Вайтхенер, медленно ступая по комнате и слегка прихрамывая. — Я тогда еще служил в бундесвере, в экспедиционном корпусе, направленном в Афганистан, и не ждал от судьбы никаких поганых сюрпризов. Так вот, отправили нас однажды в одну деревню на зачистку… то есть, это мы думали, что там уже никаких талибов и прочего отребья давно нет, а есть только разрозненное сопротивление, которое нужно подавить. Это оказалось не так, мерзавцев в чалмах и с «калашниковыми» оказалось более, чем достаточно. Отсюда, кстати, мораль — никогда не верь американцам, они не врут только самим себе. Да и то не уверен. Дон Ронни протяжно застонал. Мимо по улице со звоном прокатил велосипед. — Словом, мы уперлись в классический позиционный тупик, — пояснил высокий человек. — Они не могли выбить нас из деревушки, потому что мы уже зашли и закрепились, а мы не могли продвинуться вперед без поддержки артиллерии или авиации. Но только у бундесвера нет авиации, таково было условие нашей работы в Афганистане. Всем, что летает, распоряжались всегда только янки. Вот еще один урок — какими бы теплыми друзьями вы ни были с американцами, все самое лучшее они оставляют для себя. Высокий человек несколько секунд помолчал. На кухне зашкворчала сгорающим маслом плита, запахло паленым. — И вот как раз в тот момент, когда наш командир начал соображать, что делать дальше — запрашивать артиллерийский удар или тихо отходить, эти дикари пошли в атаку. Открыто, не таясь, потрясая своими автоматами, в развевающихся накидках… Что с них взять, впрочем. Это было абсолютно неожиданно, и в какой-то момент мы почти дрогнули. А ответа из объединенного штаба все не было. Американцы очень не любят помогать тем, кто не сможет потом оплатить их помощь. Человек почесал кончик носа стволом пистолета. — Мы отбились, конечно, — сообщил он очевидное. — Экспедиционный корпус, самые подготовленные солдаты… Естественно, отбились. Самое интересное было дальше, после прибытия на базу. Штабные подсуетились, и пригласили журналистов, одного или двух, кто нашелся поблизости — для оперативного интервью у героических солдат, защищающих интересы Германии в этой богом забытой дыре. И вот тут-то и произошел… инцидент. Дон Ронни что-то неразборчиво провыл в мокрый кляп. Высокий человек отмахнулся от него, как от мухи. — Мы идем по «коридору безопасности», от транспорта, до ворот базы, там никому не разрешается быть из гражданских… — никому! — рявкнул внезапно человек. — Двадцать минут назад закончился бой, мы все еще… не совсем адекватны. Блещут вспышки фотоаппарата, мы едва переставляем ноги. И вдруг, откуда не возьмись, в «коридор» прорывается какой-то афганец, из «дружественных», и несется к нам, вопя что-то о дочери, погибшей сегодня от американского авианалета в своей деревне. Какое отношение мы имеем к американским операциям? Ни малейшего, конечно, но этому идиоту не объяснишь. Его пытаются задержать, но куда там. Он подбегает к нам… и тогда Ади, мой сержант, не сдерживается, и четко влепляет ему прикладом в лоб. И все это на глазах у журналистов, под камеры и фотографии. Человек взмахнул руками, как бы в удивлении, и покачал головой. — Журналист оказался упертым, и отказался удалить запись. Более того, он сказал, что обязательно сообщит об этом ужасающем, с его точки зрения, нарушении закона и прав человека наверх. Армейскому командованию и властям, вплоть до канцлера и президента, если понадобится. Афганец-то потом умер, так и не придя в сознание — удар у сержанта был поставлен как следует. Это был очень известный журналист, вхожий в высокие кабинеты, и он выполнил свое обещание. Скандал разразился нешуточный. Наш взвод расформировали, Ади вышвырнули из армии, нашего лейтенанта понизили в звании. А я ушел сам. Знаешь, почему? Ронни уронил голову на грудь и ничего не ответил. — В тот день я понял, что служил не тем, — задумчиво сообщил высокий человек, рассматривая отблески на стволе. — Закона — нет. Никакой закон не оправдает того, что отличные бойцы оказались на улице по вине глупого идеалиста. Права — нет, кроме того, что ты выгрызаешь себе сам. Есть только солдатская честь, да еще, пожалуй, достойная плата. И именно сейчас и первое, и второе в унисон говорят мне, что ты должен умереть, дон Ронни. Будь ты человеком чести, ты принял бы ее достойно, стоя в полный рост, с свободными руками и равнодушием в сердце. Но увы — вас, итальянцев, бесполезно чему-то учить. Он взвел курок, плавным движением направил пистолет прямо в макушку сидящему на стуле человеку и потянул спусковой крючок. А через минуту вышел из задней двери ресторана «Ла Стацьоне», и куда направился дальше — совершенно неизвестно. Жара. На пустынных улицах Роанапура царствовала жара. ***