***
— Мама? — Реджина непроизвольно встаёт с места, когда Кора входит в комнату. — Что тебе нужно? Кора останавливается в двух шагах от стола, за которым сидит Реджина. — Я волновалась, — Кора врёт. Ей не привыкать — она делает это непроизвольно, так, что сама начинает верить в свои слова. — Ты в порядке? — Да, — коротко отвечает Реджина. В прошлый раз женщины не на шутку повздорили. Причина конфликта всё та же — Луиза. — Что вообще это было? — Твоя дочь, — отвечает Кора. Реджина делает глубокий вдох: — О чём ты говоришь? — О том, о чём ты, наверняка, догадывалась. Она такая же, как и мы. Непростой ребёнок. Особенный ребёнок. Реджина пытается понять по лицу матери, о чём та умалчивает. — Она владеет магией? — Она владеет чем-то намного большим, чем магией, — отвечает Кора. Женщина подходит к дивану, стоящему слева, и присаживается на самый край, словно в любой момент готова подорваться с места. — Я тренировала её последние несколько дней. — Так вот зачем ты тут, — Реджина прищуривается. — Ты решила использовать её для своей выгоды, как делала это со мной? — Не неси ерунды, Реджина, — спокойно отвечает Кора. — Благодаря мне, ты стала королевой. — Благодаря тебе, я потеряла родную дочь! — Реджина не замечает, как её голос срывается. Кора вскидывает брови. — Ты никогда не была мне благодарна, даже тогда, когда забыла о Луизе. Реджина качает головой. Выпрямляет спину, поджимает губы в тонкую полоску, выходит со стола и направляется к выходу. — У нас с тобой разные понятия о благодарности, мама, — выплёвывает она, а затем взмахивает руками и исчезает в фиолетовой дымке, окутывающей её со всех сторон.***
За столом сидим я, Эмма и её родители (это действительно странно, ведь внешне все они, кажется, ровесники). Я сжимаю в руках стакан со светло-янтарным напитком. Во рту ещё чувствуется приятная горечь от предыдущего глотка. — Ну? — начинает Эмма. Она сидит слева от меня, её стакан уже давно пуст. — Ты хотела кое-что рассказать. — Да. — Я выдыхаю, делаю один большой глоток бренди, полностью осушая стакан, и со звоном ставлю его на стол. — Это … вы не поймите неправильно, я не хотела. Я даже не думала, что такое вообще возможно. Дэвид, сидящий напротив, хмурит брови. Я непроизвольно отмечаю разницу между ним и Крюком — у Дэвида в глазах беспокойство за других. У Крюка — только за самого себя. — Всё хорошо, — Мэри Маргарет мягко берёт меня за руку. — Ты можешь нам доверять. — Я знаю, — усмехаюсь я. — Читала сказки Генри. Вы, вроде как, с головы до ног положительные герои, не то, что я. Перевожу взгляд на бутылку, стоящую недалеко от Эммы. Свон, не произнося ни слова, подхватывает её, откупоривает и подливает всем ещё по порции. Я со своей справляюсь сразу, остальные чего-то ждут. — Лу, — тихо произносит Дэвид. — Скажи, что случилось? — Тот смерч — это моя вина. Кора обучала меня контролю магии, которую, как оказалась, я уже давно умею создавать, и кое-что вышло из-под контроля … Мэри Маргарет охает. Почему-то именно её реакция меня больше всего пугает: ни серьёзное лицо Дэвида, ни заинтересованный взгляд Эммы — только испуг Белоснежки. — Клянусь, я не хотела! — я крепко сжимаю стакан в ладонях. — Когда всё пошло не по плану, Кора просто испарилась, оставив меня одну на решение этой проблемы! Лампочка точно над нами со звонким писком лопается, разлетаясь на маленькие осколки. Вздрагивают все, кроме меня. Я догадывалась, что так получится. — Ничего страшного, — говорит Мэри Маргарет. Дэвид встаёт с места и куда-то уходит, видимо, чтобы сменить лампочку. Мэри Маргарет берёт веник и совок и принимается подметать пол. Эмма с недовольным лицом вытаскивает из волос осколки стекла. — Извините, — произношу я. — Это всё для меня ещё слишком дико … — Никто не поймёт тебя лучше, чем я, — вдруг говорит Эмма. Она откидывается на спинку стула, отпивает немного бренди и поясняет: — Кое-что в таком же роде и со мной творится. — Магия? — уточняю я. — Ну да, — Эмма кивает, но на её лице я вижу сомнение. Ей, похоже, всё ещё вериться с трудом. — Что-то типа … — Она у нас Спасительница! — доносится восторженный голос Мэри Маргарет откуда-то из-под стола. Эмма закатывает глаза. Я беззвучно смеюсь. — Ты разрушила проклятье моей мамы, да? — уточняю я, пожалуй, самую очевидную вещь. Эмма кивает. — В этом даже не моя заслуга. Я просто поцеловала Генри, когда подумала, что он … Эмма смотрит в свой стакан. Я помню ту шумиху, которую подняла мэр Миллс и все, кому был небезразличен Генри, включая меня: мальчик отравился. Мальчик умирал. — Поцелуй истинной любви, — говорю я, и Эмма благодарит меня полуулыбкой за то, что я не заставила её произносить вслух слова о смерти собственного сына. — Я рада, что он сработал. — Да, я тоже. Мы чокаемся и допиваем залпом остатки бренди. Дэвид приносит новую лампочку и просит Мэри Маргарет на минуту вырубить ток со щитка, чтобы вкрутить её. И когда кухня снова становится освещена, я решаю, что мне пора бы уже пойти домой. — Спасибо за … вечер, — произношу я уже на пороге их квартиры. Дэвид и Мэри Маргарет улыбаются мне по-доброму: тепло и мягко — и я уверена почти на сто процентов, что именно так улыбаются родители, смотря на своих детей. Мне становится немного жалко этих двоих. Они не видели, как растёт их дочь: первые шаги, первое слово, первый поцелуй с мальчиком. Кажется, они были бы самыми лучшими родителями на свете. Зато я прекрасно могу представить, какого было Эмме — и уж точно ничуть не лучше, чем Белоснежке и Прекрасному Принцу, запертым в чужом мире. — Будь осторожна, Лу, — говорит Мэри Маргарет. Я киваю, потому что не знаю, что ответить. Перед тем, как открыть дверь, Эмма предлагает мне заскочить завтра к ней в участок, когда будет свободное время. Я не спрашиваю, зачем, потому что где-то в глубине души надеюсь на то, что смогу наконец хоть кому-то в этом городе стать чуть ближе, чем официанткой, работающей в кафе «У бабушки». Эмма щёлкает замком, и я тяну дверь на себя. Человек, который оказывается за ней в коридоре, заставляет меня непроизвольно сделать маленький шаг назад. — Мэр Миллс? — слышу за спиной голос Эммы. — Чем обязаны? — Я пришла не к вам, — произносит она, смотря точно на меня. — Лу? — зовёт Дэвид. В его голосе отчётливо слышно беспокойство. — Всё нормально, — отвечаю я. — Ещё раз спасибо за тёплую беседу. Я иду к ступенькам мимо Реджины. Слышу по шагам сзади, что она тут же следует за мной. Уже на улице я под самое горло застёгиваю свою толстовку, жду, пока женщина поравняется со мной, и спрашиваю: — Что вы хотели? — Поговорить. Ты в порядке? Реджина протягивает ко мне руку, но, не доведя до моего плеча, убирает её обратно. Она прекрасно знает, что я не позволю ей себя коснуться. — Да, — я киваю. — А вы? Смерч оставил довольно сильные разрушения в городе. — Я нанесла заклинание на свой дом. Он остался цел, и я внутри него тоже. — Хорошо. Отсутствие точек соприкосновения не застаёт нас врасплох. Мы просто идём вдоль по улице на минимальном расстоянии друг от друга, как настоящие мать и дочь. И хотя молчим, всё равно это намного больше, чем ничего. — Смерч был твоих рук дело? — спрашивает Реджина. — Надеюсь, вы меня не осуждаете, — говорю я с опаской. Реджина качает головой. — Пожалуйста, давай на ты. Я не так уж и стара! С моих губ почему-то срывается нервный смешок. — Ладно, — соглашаюсь я. — Вот и славно. А насчёт города не волнуйся, я постараюсь привести всё в порядок. И буду только рада, если ты мне поможешь. — Как? — С помощью магии, разумеется. Я вжимаю голову в плечи. — Я не тот, кто нужен ради помощи. Я только разрушаю всё вокруг … — Не говори так! Реджина останавливается, и я следую её примеру. Мы стоим друг напротив друга в полумраке вечернего Сторибрука. — Кора сказала … — Прошу тебя, Лу, — она не назвала меня Луизой. Это хорошо. — Не слушай её. Я не знаю, чего она добивается, но за каждым её поступком, вторгающимся в мою жизнь, всё время шла череда несчастий. Я не хочу, чтобы ты повторила мой путь. Я слабо понимаю, о чём говорит Реджина, но всё-таки киваю. Женщина, видимо, осмелев от нашего разговора, протягивает ко мне руку и осторожно сжимает плечо. — Тебе просто нужен хороший учитель, — произносит она и, не отрывая от меня взгляд, взмахивает свободной кистью руки. Фонарь за её спиной, до этого лежащий на земле, поднимается перпендикулярно дороге. Яркий свет лампочки вспыхивает по одному щёлчку. — Вау, — протягиваю я. — Я лампочки только разбиваю! — Если ты позволишь … — Реджина улыбается. Точно так же, как Мэри Маргарет улыбается Эмме. — Да! — восклицаю я, не давая Реджине договорить. Я хочу приобнять её. Хочу хотя бы на короткое мгновение представить себя полноценным членом семьи. Но сдерживаюсь, потому что знаю — ещё рано. Она провожает меня до самого мотеля. Всю дорогу мы говорим обо всём сразу, цепляясь за темы, интуитивно приходящие в голову. Раньше я думала, что Реджина Миллс — это больше образ холодной и неприступной стены, чем человек, но сейчас понимаю — она намного реальнее, чем все в этом городе, вместе взятые. Когда мы прощаемся, она берёт с меня обещание, что теперь мы больше никогда не будем отдаляться друг от друга. И я соглашаюсь, потому что мне кажется это равносильной платой за всё, что она сможет мне дать. И, если повезёт, включая материнскую заботу. Поднимаюсь к своему номеру с единственным желанием — рухнуть лицом в подушку и уснуть. Не представляю, как я до сих пор вообще стою на ногах. Но все мои мечты рушатся при взгляде на дверь номера. А, точнее, на мою сумку, стоящую рядом с ней К двери прикреплена записка. Почерком миссис Лукас выведено: «Извини, Лу, но тебе лучше съехать». Прекрасно! И как это понимать? Я перечитываю записку снова и снова, пытаясь разглядеть между строк причину моего выселения. Когда этот бесполезный процесс мне надоедает, я сминаю записку в кулаке, с силой пинаю сумку, разворачиваюсь и кидаю комок бумаги в другой конец коридора. Прижимаюсь спиной к стене и сползаю вниз до самого пола. Куда теперь идти? К Реджине? Или напроситься к Эмме? И там, и там меня, скорее всего, примут, вот только это будет напрягать и меня, и их. Конечно, я могу остаться и в коридоре, но зная миссис Лукас, она не остановится перед тем, чтобы треснуть меня метлой или чем посерьёзней. Для ночёвок на улице слишком холодно. А других мотелей в Сторибруке нет. — Как там говорил Киллиан? — рассуждаю я вслух. — Тысяча чертей? Тысяча грёбаных чертей! Почему?! Я толкаю стоящую рядом сумку: скорее символично, чем сильно — но, несмотря на это, та отлетает от меня и врезается в противоположную стену. Я вздрагиваю, а потом появляется ещё кое-что, привлекающее моё внимание. Запах гари. Записка, которую я скомкала и выкинула, кажется, уже давно горит ярким маленьким пламенем. Я подскакиваю на месте и бегу к ней. Тушу, с силой втаптывая огонь в деревянную поверхность пола, затем возвращаюсь к комнате за сумкой, подхватываю её подмышки и убегаю прочь, как преступник, который не хочет, чтобы его позорно застукали на месте преступления. Ноги сами приводят меня к дому Реджины. Я стучу костяшками пальцев два раза, и дверь открывается практически сразу же, что странно. — Лу? — удивлённо спрашивает Реджина. — Могу я …, — мне неловко озвучивать такую просьбу вслух даже перед своей билогической матерью. — Миссис Лукас выселила меня из мотеля. Могу я остаться на одну ночь? Обещаю, завтра же утром я … — Конечно, — Реджина делает шаг в сторону, позволяя мне пройти в дом. Она рада, что я пришла. Или мне хочется, чтобы она была рада?***
Ночью я невероятно хорошо спала: ни странных звуков, ни слишком твёрдой подушки и слишком тяжёлого одеяла. А с утра меня ожидал ещё и удивительно вкусный домашний завтрак. Точнее, меня и Генри. Мальчишка обрадовался моему приходу, и это было так странно — чувствовать себя желанным гостем. Всё омрачил выход на улицу. Вспомнив о том, что случилось вчера, я прошу Реджину отвезти меня в больницу, чтобы якобы проверить, как там Киллиан, но перед тем, как пойти в его палату, я прохожу по коридорам и заглядываю в другие. Люди там в основном в сознании и более-менее в порядке, однако когда на ресепшне я слышу, что у двоих пациентов в крыле интенсивной терапии состояние лишь ухудшилось за эту ночь, мне становится нехорошо, и вкусные яблочные конвертики, приготовленные Реджиной, подкатывают к горлу, норовя выйти обратно. Палата Крюка — мой пункт назначения. Мы с Генри, за которым Реджина попросила приглядеть, пока сама отойдёт по делам, устраиваемся на кресле и стуле напротив спящего Киллиана и принимаемся листать его книгу сказок. Пользуясь случаем, я рассказываю ему о вырванных страницах из истории про Королеву Червей. — Это странно, — шёпотом отвечает Генри. — Они были! Я читал их, точно! — Ты помнишь, о чём там говорилось? — Немного, — Генри хмурит лоб. — Там точно было что-то про маму, кажется … Генри замолкает, когда Крюк начинает ворочаться. Я замечаю, что тот уже не спит. Не знаю, как долго, но его лицо слишком напряжено для спящего человека. — Ваш шёпот подымет даже мёртвого со дна морского, — бурчит Киллиан, разоблачая себя. Сначала он открывает один глаз, потом другой. Трёт переносицу, морщит нос и прежде чем с его губ слетает очередная глупость, я прошу Генри сходить за кофе. — Красавица, — слабый голос Киллиана разносится по помещению в такт тиканью настенных часов. — Мне казалось, что между сном и пробуждением должен идти страстный поцелуй. Разве не об этом написано в сказках? Я захлопываю книгу, убираю её в рюкзак Генри и скрещиваю руки на груди. — Губу закатай. — Поверь мне, есть более приятное занятие, в котором могут участвовать мои губы, — парирует пират. Я устало закатываю глаза. — Господи, что я до сих пор здесь делаю? Киллиан улыбается одними губами. Ёрзает на месте, пока не принимает более удобное положение. Его рука без крюка смотрится настолько неестественно, что мне так и хочется попросить его вернуть железяку на место. — Просто я тебе нравлюсь. Я отрицательно качаю головой. — О, нет! Мне нравится смотреть на море, есть вишнёвый пирог и делать вид, будто я работаю. А ты … К тебе я, скорее, просто не испытываю ненависти. Мои слова повисают в воздухе. Выражение лица Киллиана не меняется совсем: он продолжает смотреть на меня, прищурившись, и моргать так медленно, словно сейчас заснёт. Возможно, это всё вина обезболивающих, или ему просто скучно со мной. — Мне кажется, и с этим можно работать, — наконец произносит он. Я фыркаю, но меня выдаёт улыбка, которую я не могу скрыть. — Как твоя нога? — интересуюсь я. Киллиан приподнимается на локтях, насколько это возможно, задирает уголочек одеяла и демонстрирует мне перегипсованную конечность. — Что ж, — протягивает он, с глухим вздохом опускаясь обратно на спину, — по крайней мере, она на месте. — Да брось, — я машу рукой. — Тебе не привыкать. Крюк не отвечает, и лишь смотрит на меня, словно что-то ждёт — то ли объявления о том, что это шутка, то ли извинения. Я расслабляю руки, скрещиваю пальцы в замок и внимательно осматриваю Киллиана. В больничном халате белого цвета и хлопковой светло-голубой футболке под ним он выглядит слишком … просто. Сейчас тени по его глазами, оставшиеся от чёрных штрихов подводки, делают его похожим на тяжело больного мученика, и культя вместо левой руки только усугубляет это. Я не знаю, почему меня к нему так тянет. Во всех историях, описанных в книжке Генри, главные герои влюблялись друг в друга с первого же взгляда, ну или, максимум — в этот же день. Например, те же Белоснежка и Прекрасный, или Ариэль и Эрик. Разве что Белль и Румпельштильцхен не совсем тот случай: девушке нужно было время, чтобы разглядеть за чудовищем его хорошую сторону. Мне не нравится Киллиан. То есть, нравится, но не в общепринятом смысле. Просто он такой же, как и я. Мы отрицательные герои своей и любой другой истории. Таким, как мы, «долго и счастливо» не светит никогда. — Что? — наконец спрашивает Киллиан. — Не знаю, — я пожимаю плечами. — Просто не привычно не созерцать твоих чёрных кудрей на груди. Слава Богу, в этот момент входит Генри. Он протягивает мне один из пластиковых стаканчиков с дымящимся напитком, второй оставляет себе. — Мама спрашивает, мы идём или нет? — передаёт Генри. Прежде чем ответить, я перевожу взгляд на Киллиана. По его лицу невозможно прочитать, хочет ли он, чтобы я осталась. — Мама? — вместо этого переспрашивает он. — Вы что, теперь разговариваете? — Что-то типа. — А что Кора? — Я не видела её со вчерашнего дня. Киллиан мрачнеет. Он поднимает взгляд к потолку и шевелит губами, словно что-то вспоминая. Затем вдруг подскакивает на месте так неожиданно, что я чуть не выливаю на себя свой же кофе. — Мне нужно идти, — говорит он, но, как и предполагалось, все его попытки заканчиваются ничем. — Нельзя, — говорю я. Осторожно ставлю кофе на стул, подхожу ближе к Киллиану и для убедительности толкаю его в плечо, как бы сильнее прижимая к кровати. — Постельный режим, пират. — Мне надо, — настаивает Киллиан. Хочется пошутить про малую нужду и утку под его кроватью, но что-то в его лице заставляет меня задавить глупую шутку в зародыше. — В чём дело? Неужели, есть что-то, что может так испугать бесстрашного Капитана Крюка? — Киллиан, в чём дело? — повторяю, не дождавшись ответа. — Не могу сказать, красавица — отвечает он, глядя мне точно в глаза. — Ты возненавидишь меня. А мне этого, как ни странно, совсем не хочется. Как только он замолкает, в палату входит Реджина. Её лицо пугает меня ничуть не меньше лица Киллиана: брови сдвинуты к переносице, на губах играет странный оскал, взгляд мечется от предмета к предмету, словно хочет разнести всё в пух и прах. — Мама? Всё в порядке? — спрашивает Генри. Реджина глядит на меня. — Тебе нужно исчезнуть, Лу, — тихо произносит она. Её голос дрожит. И тут я различаю странные крики, доносящиеся из коридора. Моё имя звучит особенно отчётливо. Чуть тише — имена Реджины и Коры. Это словно проклятье: родовое, наследственное, приобретённое по глупости, выменянное в сделке — не важно. Я приоткрываю рот в немом вопросе. Реджина закрывает дверь изнутри. Киллиан хватает меня за руку чуть выше кисти. У него до странности мягкая кожа для человека, орудующего мечом. — Все знают, что смерч — твоя вина, — говорит Реджина. Меня будто парализовало. Вот почему миссис Лукас выселила меня! Но кто мог рассказать? Те, кому я открылась, так бы не поступили! В палате ощущается отчётливый запах старых бинтов. Наверное, именно так пахнет отчаяние. — Отпусти, — требую я у Киллиана. Затем обращаюсь к Реджине: — Как мне исчезнуть? — Подумай о месте, где хочешь оказаться. Представь, как появляешься там. Позволить магии завладеть воображением. Ясно. Только вот проблема — мне некуда перемещаться. Во всех мирах не существует места, где я почувствую себя в безопасности. Хватка Киллиана не слабеет. Он притягивает меня ближе, заставляя наклониться, и шепчет: — Лес … Кора рассказала мне, что где-то в северной его части есть склеп. Найди его … Я постараюсь выбраться отсюда, чтобы тебе помочь. Его дыхание пахнет персиковым желе, которым на завтрак кормят больных. Я молча киваю. Прежде чем исчезнуть, я прошу Реджину вылечить Киллиана. Я знаю, что она умеет. Последнее, что чувствую, прежде чем на смену запаху бинтов и гула недовольных голосов приходит свежесть леса и пение птиц — пальцы Киллиана, хватающиеся за мою руку, как за спасительный трос.***
Кора достаёт из специальной коробочки сердце Киллиана Джонса. Женщина уверена, что раньше оно было темнее. Что-то изменилось, определённо. Но это её не волнует, до тех пор, пока пират в её власти. Она склоняет голову максимально близко к бьющемуся органу и шепчет: — Надеюсь, ты не забыл о своей миссии, Крюк … Многое вышло из-под контроля. Луиза больше не станет мне доверять после случившегося, если только мы не намекнём ей, что Реджина на порядок хуже. Тот парень, которого мы привезли с собой. Пленник … Таран, кажется. Пора им воспользоваться. — Я не буду этого делать, — раздаётся внутренний голос Киллиана через сердце в ладонях Коры. — О, нет, дорогой. Будешь. А иначе я лишу тебя возможности самому отомстить Румпельштильцхену. Молчание. Даже если Киллиан в этот момент пытает побороть самого себя, Кора уже заранее знает, кто победит, и каков будет ответ пирата. — Что я должен сделать? — Расскажи ей про семейный склеп Реджины в северной части леса. Скажи, чтобы она спряталась там, а ты, как только выберешься, найдёшь её. Сделай всё, чтобы она тебе доверилась. И уговори зайти внутрь склепа. Дальше — лишь формальности. Кора опускает взгляд на тело юноши под своими ногами. Он без сознания, изрядно побит и потрёпан, но всё ещё жив. Именно его сердце бьётся вторым у Коры в коробке. — Ты меня понял, Крюк? — В ответ лишь сухое и грубое да. — Вот и прекрасно. Не подведи меня. Женщина кладёт сердце обратно в коробку и осторожно накрывает крышкой. Беглым взглядом осматривает склеп и Тарана, проверяя, выглядит ли всё так, словно кто-то в спешке пытался спрятать тело от посторонних глаз, и исчезает в неизвестность, окутанная фиолетовой дымкой.