***
Я с самого утра на ногах. Ещё до того, как Мэри Маргарет просыпается на работу, я выскакиваю из лофта вместе со своим луком и её стрелами. Погода встречает хмуростью и серостью, непривычной для Сторибрука. Кажется, всё вокруг пытается подать мне знаки, которые я упорно игнорирую. Последствия смерча, созданного мной, городу удалось пережить. Сейчас лишь редкие трещины в асфальте и покосившиеся дорожные таблички напоминают о том, что произошло. Реджина постаралась на славу. Я останавливаюсь через дорогу от кафе «У бабушки», когда замечаю Руби. Она, заспанная и недовольная, устанавливает перед входом табличку с названием блюда дня и объявлением об открытии. Машу ей рукой, пытаясь привлечь внимание. У меня удаётся это лишь тогда, когда я подключаю голос и выкрикиваю имя подруги. — Привет! — заметно повеселев, отвечает она. — Куда ты в такую рань? Не заскочишь на кофе? — Ты же знаешь, что это не самая удачная идея, — отвечаю я. — Люди не будут злиться на тебя вечно, Лу, — отмахнувшись рукой, словно от надоедливой мухи, говорит Руби. — К тому же, я хочу наконец поговорить с тобой по душам. Без тебя тут такая скука! Я улыбаюсь и киваю, соглашаясь. У меня никогда не было подруг, Руби — первая. И я ужасно соскучилась по нашим разговорам. — Может, заскочу после обеда, — кричу я напоследок. Руби отвечает мне оттопыренным в кулаке большим пальцем. Когда из кафе выходит миссис Лукас, мы тут же расходимся: Руби исчезает внутри, а я, вжав голову в плечи, возобновляю движение в нужную мне сторону. Это странно и очень глупо, как одна случайная ошибка смогла разрушить весь мой крошечный мир, который я так старательно выстраивала вокруг себя. Он не был идеальным, но, по крайней мере, был стабильным и безопасным. А что сейчас? Даже почвы под ногами нет, чтоб хотя бы попытаться встать ровно. Единственные, кто остался — Таран и Киллиан. Но второй всё время так странно смотрит, словно чего-то боится. И это, в свою очередь, не на шутку пугает меня саму. А появление первого скрывает в себе только ещё больше тайн. — Эй! Не нужно быть колдуньей, чтобы понять, к кому обращён этот скрипучий, низкий голос. Я останавливаюсь на месте, хоть и понимаю — не надо. Лучше продолжить идти в сторону леса или даже ускориться, чтобы не наткнуться на конфликт. Но во мне словно два человека: один кричит о том, что не стоит, а другой, словно голодный волк, хочет крови. Я разворачиваюсь. В паре шагов от меня стоит Лерой. Он то ли уже пьяный, то ли ещё — покачиваясь, он еле стоит на ногах и указывает на меня пальцем. — Ты! Это ты во всём виновата! — Иди проспись, Лерой, — отвечаю я с жалостью. — Ты во всём виновата! Ведьма! Лерой угрожающе машет бутылкой, зажатой во второй руке. Я снова предлагаю ему успокоиться, и в ту же секунду эта бутылка летит в меня. Успеваю дёрнуться, чтобы она не попала в голову — бутылка несильно задевает плечо. Его пронзает мимолётная тупая боль. — Ты убила его! Убила! Я внимательно вглядываюсь в лицо мужчины. Он точно пьян, но, вроде, не сошёл с ума. — О чём ты говоришь? — Весельчак. Единственный, кто всегда искал положительное даже в самой чертовски плохой ситуации, не пережил всего этого. Он умер вчера, — Лерой с шумом вдыхает носом воздух, — из-за тебя. Ведьма! Те двое в палате интенсивной терапии, воспоминаю я. Видимо, одним из них и был бедный гном. — Мне очень жаль, — я поджимаю губы. Мне должно быть жаль. Но я почему-то ничего не чувствую. — Тебе всё равно на него, — словно прочитав по моему лицу, произносит Лерой. Он вертится вокруг себя в поисках чего-то, а затем, не найдя нужный предмет, с трудом стягивает с себя ботинок и кидает в меня с очередным гортанным криком «Ведьма!». Ботинок пролетает мимо меня, но сам его факт с чудовищной силой задевает мою гордость. Едва контролируя собственные действия, я вытягиваю правую руку вперёд и говорю: — Хочешь ведьму — я покажу тебе ведьму. Секунду на лице Лероя не отражается ничего, кроме злости. Потом его глаза вдруг широко распахиваются, рот открывается в немом крике, а руками он хватается за собственное горло, словно пытается высвободиться из оков, созданных невидимым продолжением моей руки, которое крепкими клешнями смыкается у мужчины на шее. Он не кричит и не просит о помощи — он просто замирает. Его глаза закатываются, губы продолжают шевелиться, но с них ни слетает ни одного звука. Лицо медленно багровеет, затем белеет и в конечном итоге начинает приобретать оттенок синевы. Не без удовольствия представляю, как его лёгкие наполняются тяжестью свинца от нехватки кислорода. — Я могу убить тебя на месте, — говорю я тихим, но твёрдым голосом. — Но не буду. — И опускаю руку. Лерой падает на колени и громко откашливается. — Потому что я не ведьма. И мне очень жаль твоего друга. — Он был мне братом, — хрипло произносит Лерой. — Всё равно. Лерой больше ничего не произносит. Он с трудом встаёт на ноги, хотя, кажется, после моей импровизированной встряски уже успел немного протрезветь, разворачивается и уходит прочь. Я слежу за его удаляющимся силуэтом, пока тот не скрывается за поворотом, а затем опускаю взгляд на свою руку. Ещё бы мгновение — и она окончательно сомкнулась бы на шее человека, ничего мне не сделавшего. Я бегло оглядываюсь по сторонам. Кажется, никого нет. Если повезёт — этот инцидент останется между мной и Лероем. Поправляю ремень колчана, крепче сжимаю второй рукой деревянный лук, разворачиваюсь и припускаю в сторону леса чуть быстрее, чем нужно. Там, среди зелёных полуразрушенных деревьев — следов бесчинства моей магии — я чувствую себя в безопасности. Точнее, что в безопасности другие — от меня. Прежде чем снова потренироваться в стрельбе, некоторое время я просто сижу на корнях мощного и старого дуба, переломанного пополам, и рву на мелкие кусочки подобранный лист неизвестного мне растения. Перед глазами продолжает стоять лицо Лероя: точнее, страх, за секунду изрезавший его лицо. Последнего человека, смотрящего на меня точно так же, я убила в Придейне. И сегодня чуть не повторила собственную историю. — Что ты здесь делаешь? Голос знакомый, но я всё равно вздрагиваю. Киллиан выходит из-за моей спины. Его взгляд бегает по моему лицу, по рукам, теребящим ни в чём не повинную траву, по луку и колчану со стрелами, лежащим по ногами. — Ты следишь за мной? — я встаю, вытираю ладони о джинсы и скрещиваю руки на груди. — Твоя подруга Руби налетела на меня, стоило только перешагнуть порог таверны. Она сказала, что ты выглядела странно, и что будет неплохо, если я проконтролирую, чтобы ты ничего не натворила. — Это называется кафе, — поправляю я, — а не таверна. Из какого ты века? Киллиан пожимает плечами. — Не важно, до тех пор, пока я всё так же чертовски хорош. — И с каких это пор ты общаешься с моей подругой? Да и вообще с местными? — После того, как тебя объявили главным врагом народа, я больше не считаюсь потенциальной угрозой, — отвечает Киллиан. Он подходит ближе и протягивает ко мне руку, но я отклоняюсь. — Что такое? — Ничего. Иди к дороге, сорви подорожник и возвращайся обратно. — Зачем это? Какое-то заклинание? — в глазах Киллиана искреннее замешательство. — Нет. Просто сразу приложишь, когда я тебя ударю, — спокойно сообщаю я. Киллиан приподнимает бровь. — Хм. Даже не знаю, что именно смутило твою эксцентричную подругу. Обычное утро Злой Принцессы: пара оскорблений и угроз на завтрак и тренировка со смертельным оружием вместо утренней прогулки. — Если ты пришёл издеваться, то встань в очередь, — я поднимаю лук с земли и его краем касаюсь подбородка Киллиана, поворачивая лицо мужчины точно на себя. — Будешь за шестью гномами. — Мне казалось, их семь. — Было семь. Самый весёлый из них помер вчера в палате интенсивной терапии. Даже скептически ко всему настроенный Киллиан хмурит брови и поджимает губы, когда слышит о смерти. Я перехватываю лук поудобнее, вытаскиваю из колчана одну стрелу и отхожу, ища глазами подходящую мишень. — Так вот почему тот пьяница чуть не прибил тебя бутылкой второсортного поила? Я оборачиваюсь на Киллиана через плечо. — Ты видел? — И слышал, — что-то в его словах вызывает холодок, пробегающий по спине. — В какой-то момент я подумал, что ты действительно его придушишь. — Да. Я тоже так подумала. Тонкий, но гибкий ствол неизвестного мне дерева - то, что нужно. Я размещаю стрелу так, чтобы её наконечник смотрел точно в выбранную цель, и натягиваю тетиву. На выдохе выпускаю её. Стрела разрывает воздух еле слышным шелестом, но пролетает мимо ствола дерева. — Ты же, вроде, хорошо стреляешь, — произносит Киллиан. — Как видишь, все остатки таланта остались в Придейне двадцать восемь лет назад, — я опускаю руки. — Попробуй ещё раз. — Трава шелестит под ногами Киллиана, когда он наклоняется, вытаскивает ещё одну стрелу из колчана и подносит её мне. — Держи. — Спасибо. Проделываю всё то же и снова стреляю. Стрела царапает самый край ствола дерева. — Больше концентрации, красавица, — голос Киллиана раздаётся слишком близко. Я не заметила, что он остановился прямо за моей спиной. — Я пытаюсь. Не получается, — я завожу щекочущие щёку волосы за ухо. — Всё дело в стрелах — они не мои. Мои сжёг Голд. — Зачем крокодилу понадобилось сжигать твои стрелы? — Если бы я знала, — произношу на выдохе. Киллиан приносит ещё одну стрелу. В этот раз он сам вкладывает её мне в нужную руку, придерживает локоть, когда я поднимаю его, натягивая тетиву, и переносит непослушные волосы, которые треплет ветер, на другое плечо. — Дело не в стрелах, а в тебе. Ты не веришь в себя. — Говорит однорукий пират, живущий ради мести, — поджав губы, говорю я. Киллиан никак не реагирует на сказанные мной слова, и лишь продолжает: — Ты пытаешься отгородиться от прошлого, включая то место, где умела управляться с луком. Но то была ты: пусть и обозлённая на весь мир, готовая рвать глотки и убивать, если потребуется. Ты пытаешься сделать вид, будто всё то случилось не с тобой, именно поэтому у тебя не выходит. Но ты больше, чем просто плохое воспоминание, Лу. Я, продолжая держать лук в боевом состоянии, поворачиваюсь на Киллиана. Он смотрит точно мне в глаза, не отрываясь. От такого взгляда становится так странно: внутренности скручивает, а рука, прежде никогда не дрожащая, идёт мелкой рябью. — А до тех пор, пока ты не можешь поверить в себя, я буду верить в тебя. Моей веры хватит на двоих. Никто раньше никогда в меня не верил. Сколько себя помню, единственным человеком, пытающимся удержать себя на плаву, всегда была я сама: одна против целого мира. Одиночка. Я отпускаю тетиву. Неожиданный порыв ветра ударяет в лицо вместе с тем, как она возвращается в обычное прямое состояние. Стрела врезается в ствол дерева, но не останавливается, когда наконечник входит в молодой прочный стебель. Она проходит насквозь, оставляя за собой дыру, в диаметре едва ли превышающую четвертак, и застревает в следующем стволе, более толстом и прочном. Губы непроизвольно расплываются в самодовольной улыбке. Я поворачиваюсь к Киллиану. Он смотрит на меня со странным прищуром. Его голубые глаза при ярком солнечном свете выглядят ещё таинственней обычного. На таком близком расстоянии я могу разглядеть в них вкрапления чистого золота. — Отлично, красавица, — произносит он, удовлетворённо кивая. Расстояние между нашими губами можно измерить парой лихорадочных вдохов и одним глубоким выдохом. — Почему ты здесь? — спрашиваю я. — Ты знаешь, — Киллиан едва заметно пожимает плечами. — Крокодил. Его взгляд на мгновение соскальзывает с моих глаз на мои губы, но тут же возвращается обратно. — Нет, — я качаю головой. — Почему ты здесь? Я делаю акцент на последнем слове: понижаю голос и добавляю в него горькую нотку настойчивости. Киллиан не любит играть по моим правилам — это я уже давно поняла. Но сегодня что-то меняется — на его губах всё та же полуулыбка-полуухмылка, но теперь она настораживает меня, а не завораживает. — С тех пор, как я перестал делать то, что хочет король, и стал пиратом, я делаю то, что хочу, — отвечает Киллиан. Он делает шаг назад, отдаляясь от меня, и разводит руками. — Только не говори мне, что тебя не радует моё прекрасное общество. Его резкая перемена в лице и голосе немного смущает. Это как если бы он вдруг понял, что за нами кто-то следит. Но я верчусь вокруг себя и, что и следовало ожидать, не вижу никого и ничего подозрительного. — Подай стрелу, — требую я вместо ответа на его глупое заявление. Киллиан выполняет просьбу. Он берёт стрелу за середину и подкидывает в мою сторону. Я ловлю её, размещаю на луке и оттягиваю тетиву, но вместо того, чтобы снова попробовать поразить дерево, я поднимаю руки вверх, наклоняю прицел чуть в сторону и выпускаю стрелу в небо. Чириканье птицы в один момент сменяется тишиной. Глухой удар о землю и шелест травы обозначает падение бездыханного тела. Лук выпадает из моих рук, когда вдруг становится невыносимо тяжёлым. Я смотрю на дрожащие пальцы и мне кажется, будто они испачканы в крови. Я знаю — это всего лишь игры воображения, но всё равно задерживаю дыхание, чтобы успокоиться. — Эта птица тоже перешла тебе дорогу? — неуместная попытка Киллиана пошутить оборачивается тем, что я зажимаю рот ладонью, чтобы не всхлипнуть. — Эй, Миллс? Ты в порядке? Слышу, как Киллиан подходит ближе, и вытягиваю руку в сторону, с трудом выдавливая из себя надрывное «Нет». Не хочу, чтобы он был сейчас рядом — вдруг и его какая-то часть меня пожелает убить. Не доносится ни слов, ни шагов в ответ. Кажется, словно Киллиан позади меня совершенно не двигается. Я выжидаю. И он тоже. Мы оба: не звери и не охотники — просто слишком осторожны после всего, что пришлось пережить. — Это просто секундное явление, — подаёт голос Киллиан. Кажется, даже ветер перестал шелестеть листьями — голос Киллиана звучит в абсолютной звенящей тишине. — Ты не понимаешь, — я качаю головой. — Это не первый знак. — Знак чего? — Того, что возвращается старая Лу. Та, которая создала оружие, способное насмерть поразить свою жертву. Я убила троих людей, Киллиан. И эта птица … — Всего лишь птица, — перебивает мужчина. Я разворачиваюсь. Киллиан стоит в паре шагов от меня и водит пальцами по своему металлическому крюку. — Всего лишь птица, — с усмешкой повторяю я. Наклоняюсь, поднимаются лук с земли и перекидываю его через голову так, что тетива по диагонали пересекает грудную клетку, прилегая слишком плотно. При каждом вдохе, особенно глубоком, тонкое эластичное плетение впивается в кожу и обжигает даже через одежду. — Я поняла, что убью её, как только услышала, как она хлопает крыльями, пролетая над головой. Даже на мгновение не усомнилась в том, что выпущу в неё стрелу. И сейчас не чувствую вины, хоть и должна — только страх за то, что в следующий раз это будет не птица. — Я тоже убивал людей, — говорит Киллиан. Кажется, он не шутит. Его брови сходятся на переносице, образуя глубокие морщины на лбу. Сейчас как никогда хорошо я вижу каждый год, проведенный Киллианом в море. Его возраст читается в том, каким мудрым в некоторые моменты бывает его взгляд. — Это не одно и то же. — А в чем между нами разница, Лу? Я открываю рот, чтобы объяснить ему: он — пират, а я — жертва обстоятельств. Но успевают вовремя поджать губы, останавливая саму себя. Это слишком жалко даже для меня. — Не важно, — отмахиваюсь я. Дёргаюсь к колчану, но Киллиан опережает меня, подхватывая его крюком за кожаную ручку. Так мы и замираем, не отрывая взгляда друг от друга: Киллиан, неожиданно серьёзный и хмурый, и я, разгоряченная, словно кипящая смола. И словно что-то щелкает. Я сокращаю расстояние между нами, хватаю Киллиана за воротник, притягиваю его к себе и целую. Обещание самой себе в том, что тот поцелуй возле лофта был первым и последним рассыпается под нашими синхронными вдохами. Боязнь того чувства, разрывающего лёгкие изнутри, когда Киллиан рядом, тает при соприкосновении его мягких губ с моими сухими и немного потрескавшимися. Я не понимаю, что со мной происходит. Кажется, мужчина в таком же замешательстве. Когда мы отстраняемся друг от друга, и я прижимаюсь лбом ко лбу Киллиана, он выдыхает так тяжко, что моё сердце на мгновение замирает. — Словно все, что я чувствовал до встречи с тобой, было ненастоящим, — шепчет он. — Это невозможно. — Я просто чертовски привлекательна, — шучу я в стиле самого Киллиана. Он улыбается и прикусывает губу. И мне снова хочется его поцеловать. Там, где его ладонь лежит на моей талии, кожа под одеждой горит огнём. Жалеть о том, что у Киллиана нет возможности обнять меня двумя руками, слишком эгоистично, и всё же я не могу об этом не думать.***
Плевать на людей, пялящихся на улице. Плевать на тех, кто что-то кричит в спину, и на тех, кто почти осмеливается преградить мне дорогу. Это не их город. Он принадлежит моей матери. Да, она причинила вред моему другу — но с этим я разберусь чуть позже. Единственное, что имеет значение в данный момент — это то, что по факту город и мой тоже. Поэтому после того, как мы с Киллианом прощаемся, я иду в больницу и пересекаю её порог с гордо поднятой головой. Пусть только попробуют, пусть только дадут мне хоть одну маленькую возможность, и я покажу им, что лимит моего страха исчерпан. Теперь бояться будут они. — Вот это сюрприз! — Таран, морщась от боли, садится в койке, когда я распахиваю дверь его палаты. На его лице улыбка, по которой я уже успела соскучиться. Таран светится, как новенькая монета. Никогда в жизни я не видела лица добрее. — Ты же вроде только по ночам приходишь. — Я устала строить из себя пустое место, — я присаживаюсь на самый край кровати, боясь причинить Тарану неудобства. Он тут же протягивает ко мне руки, хватает за плечи и обнимает. Когда-то давно от него всегда пахло одинаково: сырым деревом, грязью и картофельными очистками, которыми он обычно кормил свиней. Но сейчас я не чувствую ничего, кроме едкого запаха лекарств и хозяйственного мыла. — Как твои рёбра? — По крайней мере, все на месте, — горько усмехается Таран и от этого морщится ещё сильнее. — Хотя, уже лучше. Врач сказал, что пара дней — и буду как огурчик. А ты чего это … снова стреляешь? — Это вынужденная мера, — произношу я и тут же замолкаю. Что ещё мне ему сказать? Что моя мать, оказывается, Злая Королева — прототип Рогатого Короля, вселявшего в нас страх долгие годы? Что я обладаю магией, способной нанести непоправимый вред? Что сам Таран домой больше не вернётся и никогда не увидит Айлонви? Что стоит ему покинуть Сторибрук, как он попадёт в мир, которого даже я страшусь? — Что тебя беспокоит? — Таран хмурит брови. Его ладонь, сухая и тёплая, ложится на мои, сложенные в замок. — Не знаю, как сказать тебе, — я прикусываю губу до тех пор, пока во рту не ощущается металлический привкус, а мысли не проясняются. — Но ты не сможешь вернуться домой. Я думала, его лицо перекосится гневом. Думала, что он испуганно сожмёт мою ладонь и потребует объяснений. Думала, что он просто мне не поверит. Но вместо этого Таран лишь произносит: «А», его рот дёргается в пародии на гримасу разочарования, но глаза остаются всё такими же безучастными. Похоже, он прекрасно знал, что именно я ему скажу. — А? — переспрашиваю я, тряхнув головой. - Всё, что ты можешь сказать - а? — А чего ты от меня ждала, Лу? Я не был дома уже, — Таран на мгновение замолкает и поднимает глаза наверх, словно пытается сосчитать, — уже столько, что даже успел забыть, как выглядит собственный дом. Да что тут дом! — Таран всплёскивает руками. — Я не помню лица Айлонви! Того самого лица, которое когда-то считал самым красивым в мире — сейчас я даже не скажу, какого цвета у неё глаза! Щёки Тарана вспыхивают алеющими пятнами, придающими его светло-карим, практически медовым, глазам искорку бешенства. — Я знаю, что ты был в плену долгое время, — осторожно начинаю я, — но ты говоришь так, словно тебя не было в Придейне чуть ли не полвека. — Может и так, - всё, что произносит Таран. Я смотрю на него, не отрываясь, а парень смотрит куда-то сквозь, не фокусируя взгляд на чём-то определённом. В голове всплывают слова Мэри Маргарет о том, что у Тарана сейчас нет сердца, и я задумываюсь: какого это? Неужели, он совсем ничего не чувствует, или все эмоции проходят сквозь него, как белый луч луны: светят, но не греют? — Я верну тебе сердце, ладно? — говорю я в конце концов. — И домой тебя отправлю — чего бы это не стоило. — Не думаю, что мне там найдётся место, — отстранённым тоном заявляет Таран. Он переводит взгляд на меня, и что-то в нём заставляет моё сердце сжаться. — Дело в том, что после твоего ухода, я тоже ушёл. — Что ты несёшь? — я начинаю заводиться. Недомолвки меня уже порядком достали. Ну почему люди не могут объясняться напрямую? — Ты моя сестра, — Таран легко пожимает плечами, будто раздумывает, какие джинсы надеть сегодня. — Я не мог сидеть, сложа руки, зная, что ты … тебя … ты просто испарилась! Сестра. Сейчас это слово уже не так режет слух. А вот тогда, когда мы жили в Придейне, я бы приняла это за высшую степень оскорбления. Я любила Тарана. Он тоже любил меня, но совсем по-другому. — Я не сразу попала в Сторибрук, как ушла от вас, — сообщаю я. Но Таран не выглядит удивлённым — он лишь кивает. — Знаю. Или ты думала, что я и правда смог просто взять и отпустить тебя? Я следил за тобой. Вышел сразу же, как ты сказала, что уходишь. До самого домика твоей старой семьи следил за тобой. Видел, как ты вышла оттуда с раскрасневшимся от слёз лицом. Видел твои дрожащие руки и взгляд, бегающий по округе в поиске чего-то. Я уже почти вышел к тебе, когда вдруг появившийся из ниоткуда фиолетово-зелёный дым поглотил тебя, не оставляя и следа. — Погоди, — я отстраняюсь, чтобы лучше видеть Тарана. — Ты что делал? Следил за мной? — Да. — Да? Ты дурак? — я вспыхиваю, разбиваясь о непробиваемую тупость своего друга. — Что, если я скажу тебе, что слежка — это ещё не самое печальное? Я качаю головой. Таран на год меня старше, но сейчас я чувствую себя его мамочкой: так и хочется надавать подзатыльников и поставить в угол. — Рассказывай мне всё. И я тебя прошу — больше никаких тайн. — Ладно. Только помни, что я делал всё из лучших побуждений, — произносит он и как ни в чём не бывало принимается за свою, как оказалось, недолгую историю. В основном, она состояла из одного единственного пункта: Неверленда. Несколько раз я пыталась перебить Тарана, чтобы вставить свой нелицеприятный комментарий, но парень поднимал ладонь вверх, давая мне понять, что выслушает лишь в самом конце повествования. К его счастью и моему собственному сожалению, когда Таран наконец закончил, я была слишком поражена, чтобы кричать или возмущаться. — Ты был в Неверленде, — констатирую я то, что Таран сообщил мне минутой ранее. — Ты точно дурак. — Я не знал, где тебя искать. То, что унесло тебя прочь, определённо было магией, и … — И ты дурак, — повторяю я. — Потому что только дураки решают начать поиски с этого проклятого места. В ответ он почти незаметно покачивает головой из стороны в сторону, словно не понимает саму суть моего негодования. Его самого совершенно не смущает тот факт, что Неверленд, расположенный катастрофически близко к Придейну, является заброшенной землёй Потерянных Мальчиков и их предводителя Питера Пэна — одного из самых опаснейших и коварнейших злодеев. Даже Рогатый Король побаивался его — а этот человек предпочитал смотреть на казнь невиновных вместо вечернего моциона. — Как бы глупо это сейчас не звучало, но твой похититель спас тебя, — сообщаю я. — Питер бы превратил тебя в одного из своих потеряшек. — У меня нет сердца, — грустно отмечает Таран. Весь рассказ он разглядывал свои ногти, а сейчас поднимает глаза на меня. — Это не очень-то похоже на спасение. Таран непреклонен. Я не знаю, что он сейчас чувствует, как не пытаюсь представить себя на его месте. — Я найду его. Обещаю. И не важно, кто конкретно посмел его забрать. Я больше не пытаюсь контролировать гнев — в этом нет смысла, пока люди вокруг такие сволочи. Только когда Таран касается моего предплечья, я замечаю, что сжимаю светло-голубой пододеяльник с такой силой, что побелели костяшки пальцев.