Сладкое падение

      Пришлось снять номер в той же гостинице, чтобы без лишних помех устроить встречу с ним. Было уже поздно, когда раздался звонок с ресепшена, портье сказал, что Мистер Лето вернулся. Эта услуга стоила дорого, но цена не имеет значения, если дело касается Джея. Его долго не было и все это время я провел бездумно переключая каналы кабельного.       И вот раздался долгожданный звонок, оповестивший, что время моей казни настало.       Собравшись с мыслями, я постучал в дверь пятьсот семнадцатого номера, стены которого укрывали от меня причину моего помешательства, но на мой стук никто не ответил. Тогда я постучал снова — и снова тишина. Нервы были на пределе, не мог же портье меня обмануть, поэтому я постучал в третий раз. Наконец-то я услышал торопливую поступь босых ног. — Да иду я, иду, мать вашу, какого черта в такое время…       Дверь резко распахнулась. На пороге стоял он, обнаженный по пояс, узкие черные джинсы были расстегнуты, открывая нижнюю часть пресса и острые косточки бедер. Волосы свободно лежали на плечах. Злость на его лице сменилась растерянностью, растерянность — страхом. Конечно, к такому повороту событий он был не готов. — Я войду? — спросил я, пересекая линию порога, проходя в комнату.       Услышав, как через несколько секунд дверь номера закрылась за моей спиной, я обернулся. — Какого черта ты делаешь здесь? — он растерянно хлопал глазами, на ходу застегивая молнию на джинсах.       Теперь тревога охватила меня. — Ты не один? — о таком варианте я не подумал. — Да один я, просто в душ собирался.       Услышав шум воды, я облегченно выдохнул. — Я отключу воду.       На минуту он вышел из комнаты, а возвращаясь, уже застегивал молнию черной толстовки с логотипом своей группы. Что-то дьявольское было в том, как он пытался скрыть свою сексуальность, но надев кофту и заколов волосы, ему все равно не удалось спрятать ее. Она была во всем: во взгляде, ухмылке, скованных, неловких движениях. Он был пропитан ею, но, казалось, сам этого не осознавал. От вида его босых узких стоп низ живота налился тяжестью. Ничего не менялось.       Из нас двоих он очнулся быстрее и, засовывая руки в карманы джинсов, спросил: — Зачем ты здесь? — По делу, — у меня было время продумать стратегию своего поведения пока я сидел в своем номере. — У нас нет с тобой общих дел, увы, — он презрительно фыркнул. — Стоун хочет, чтобы ты перестал глупить и вернулся. — Ооо, и он послал тебя уговорить меня? — Он думает, что мы друзья. — И ты не стал его разубеждать. — Я настоял на этом решении. — С чего бы это? — Я хотел увидеть тебя.       Мои слова вызывали в нем лишь сарказм: — Боюсь, трахательная лавочка закрыта, Фаррелл. Для тебя ничего нет.       Его настрой ничего хорошего не предвещал, он все еще злился. — Не стоит, наверное, говорить то, что я сейчас скажу. Я знаю — это вряд ли что-то изменит в тебе, но все-таки, я хочу извиниться за все, что наговорил тогда. Я так не считаю и не считал, всему виной алкоголь и моя ревность, и еще… Короче, я сожалею, что ты все это услышал, если бы можно было повернуть время вспять — я бы не допустил этого. — Ну что ж, извинения приняты, теперь мне стало значительно легче. Можем на этом остановиться. — он потянулся к ручке входной двери, намекая, что мне пора. — Но все-таки я пришел, прежде всего, как человек, которому не безразлична твоя судьба. Ты хотя бы представляешь, какие неустойки тебя ждут за нарушение контракта? — Колин, не ломай комедию, я в жизни не поверю, что тебя это волнует, к тому же мой агент выбил приемлемые условия. — он привалился спиной к двери и, понимая, что так просто я не уйду, устало потер глаза. — Твои приемлемые условия — это как принять обезболивающее перед казнью. Ты понимаешь, что сколько бы денег ты не заплатил по неустойкам, твоя карьера все равно обречена? После такого тебя не возьмут даже рекламировать стиморол. Неужели из-за меня ты не можешь потерпеть до конца съемок? — Сними корону, на меня свалился контракт, который я ждал. — Но не в ущерб другому проекту! — Получается, что для меня это важнее. — Получается, что для тебя важнее избавиться от меня! Избежать встреч любыми, даже такими способами. Неужели твои чувства ко мне такие сильные? — Были сильные, я полагаю, но теперь уже нет. — Значит, Майерс сказал правду? Ты любил меня? — О Боже, еще Майерс сюда лезет, это ведь он сказал тебе, что я здесь? Стоун тебя не посылал? — Не важно, кто мне что сказал, главное, что сейчас я здесь. Почему ты никогда не говорил, что любишь меня? — Наверное потому, что чувствовал, что твоя цель, цитирую: «Потрахать меня до конца съемок» — Я… Джей, я не понимал, что я чувствую и не верил, что такое вообще возможно между мужчинами. — И правильно, что не верил, все уже прошло и достаточно быстро. — он обхватил себя руками, как тогда и отвернулся. — Я не верю тебе. — А ты поверь. Все, что было — ушло. Более того, я даже признателен тебе, что ты освободил меня от отношений, где меня просто использовали для секса. Так низко я еще не падал.       Злые слезы обожгли глаза. — Ты считаешь, что все то, что было между нами — для тебя «низко пасть»?       Он резко повернулся и, смотря прямо в глаза, ответил: — Да, я так считаю! Связь между нами стала ошибкой, самой глупой и плачевной в моей жизни, такой же ошибкой, как и твое существование. И теперь, спустя время, я понимаю, что ты чувствовал ко мне, когда смотрел на меня, когда говорил все это, теперь и я чувствую то же самое, сейчас мне так же противно осознавать все, что было между нами. И я надеюсь, об этом нашем… падении… никто никогда не узнает.       Как будто перекрыли кислород, стало нечем дышать. Милый, добрый, мой самый нежный Джей произносил все эти ужасные слова — так непохоже на него. В страшном сне я не мог бы представить, что со мной он будет таким холодным, таким чужим. Боль цепкими когтями впилась в сердце. Желая сделать ему так же больно, я произнес: — Да, пусть все это так… Так отвратительно, как ты говоришь, но все же в этом деле тебе нет равных. И, знаешь, я бы сейчас отдал все, чтобы ты еще раз отсосал мне или можем полноценно трахнуться на прощание, если захочешь. Я все время вспоминаю, как мы делаем это, и мне, знаешь, так не хватает…. — Заткнись! Просто заткнись, Фаррелл!       В какое-то мгновение я почувствовал, как резкая боль пронзила челюсть, я неосознанно увернулся от удара, но его кулак все-таки задел мое лицо. Физическая боль отрезвляла и переносилась намного легче, чем душевная. Он накинулся на меня, нанося удар за ударом. Выворачиваясь, я схватил его сзади, фиксируя руки, прижимая к себе, не давая вырваться. — Просто заткнись, заткнись…. Заткнись… — бессильно шептал он. — Мои слова до сих пор ранят тебя. Прости за то, что тебе все еще больно, я знаю это, потому что чувствую то же самое. Я тоскую, я понимаю, как сильно виноват и напрасно обидел тебя, но я прошу, вернись. — Ненавижу… — он пытался вырваться, но у меня все-таки получалось сдерживать его. Во рту чувствовался вкус крови, я глотал ее, но она все прибывала и прибывала. Я понял, что от удара щека разбилась о зубы. Но я был только благодарен за эту боль, хотя бы так он мог отплатить мне, хоть эта плата не шла ни в какое сравнение с той болью, что причинил я тогда и причинял сейчас снова.       Я не помню, сколько длилось наше противостояние, но вот я почувствовал, как напряжение уходит из его тела, постепенно я стал ослаблять хватку. Я держал его просто, чтобы держать, я чувствовал тепло его тела под тонкой тканью кофты, чувствовал — как босые ноги наталкиваются на мои ботинки, чувствовал — как он дышит злостью, и мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. — Прости… Прости… Прости меня… — я глубоко вдыхал запах его волос, прижавшись губами к затылку, моя хватка давно ослабла и я просто обнимал его за плечи. — Знаешь, можешь хоть убить меня — я не буду сопротивляться.       Но настойчиво высвобождаясь из моих рук, он отошел в сторону. Не знаю в который раз я видел этот, полный боли, обвиняющий взгляд и снова всему виной мои слова. — Я сейчас уйду отсюда, — он открыл стеклянную дверь, ведущую на террасу, — а когда вернусь, тебя уже не должно здесь быть. — не смотря на застывшие в глазах слезы, его голос, как и тогда, был твердым и холодным.       Когда он вышел, я бессильно рухнул на диван, закрывая лицо руками. Мозг судорожно соображал, что еще предпринять: я решительно не собирался уходить, нужно было бороться до конца. Через стекло я видел, как он стоит на фоне пасмурного серого неба, безуспешно пытаясь подкурить сигарету, но, то ли ветер тушит огонь зажигалки, то ли дрожь в руках не дает ему этого сделать. Босые ноги стоят, переминаясь на холодном полу, а сигарета все еще не подкурена. Холодно из-за ветра и дождя.       Взяв плед с дивана, я открыл дверь и вышел вслед за ним. Не слыша, как я вошел, он все также продолжал мучить зажигалку, стоя спиной ко мне. Почувствовав прикосновение ткани пледа и моих рук, он замер. Я обернул его плечи. — Ты же не куришь?       Я чиркнул своей зажигалкой, поднося ее так, чтобы он прикурил. Затянувшись, он ответил: — Последнее время не могу удержаться.       Я вернул руки на место, осторожно продвигая их, обхватывая полностью его плечи, все крепче прижимая к себе. Он не сопротивлялся, а наоборот легко и как-то отчаянно прильнул ко мне, продолжая курить. — Здесь холодно, погода испортилась, — произнес я, касаясь губами его шеи и волос, погружаясь в его запах, в атмосферу его бытия. — Я боялся, что ты уйдешь. — Я бы не посмел после всего, что натворил.       Он лишь усмехнулся, выпуская дым.       Я взял его руку, сжимающую сигарету и поднес к своим губам, делая затяжку. Никотин разлился по легким расслабляющим эфиром, во рту почувствовался его вкус, перенесенный сигаретой с его губ. Казалось, вместе с дымом я выдохнул какую-то часть боли, что была во мне.       Мы молча курили одну на двоих сигарету и каждый раз, делая затяжку, я старался коснуться губами его пальцев. Но вот сигарета закончилась, лаконичным щелчком он отправил ее вниз с балкона, выдыхая дым от последней затяжки, высвобождая вместе с ним очередную порцию боли. — Ты можешь не возвращаться в проект, я не буду настаивать, главное — вернись ко мне. — Зачем? — спросил он безразличным тоном. — Без тебя меня нет. Ничего нет. — Неужели ничего? — Пустота внутри с тех пор, как я не вижу тебя. Раньше я многого не понимал, не хотел верить, что все так серьезно. — Я ненавижу тебя, ты забыл? — Зато я люблю так сильно, что твоя ненависть не имеет значения. — Я не верю тебе.       Я развернул Джея, чтоб видеть его лицо. — Придется.       Притянув его за плед, я осторожно коснулся губами его губ, он не сопротивлялся, лишь закрыл глаза, отвечая на поцелуй. От его близости закружилась голова. — У меня ноги замерзли, — сказал он, разрывая наши объятия, — пойдем внутрь.