Паутина Белого Паука. Источник.

Ева помолчала, рассеянно положила ладонь Илье на лоб, но сама обратилась к Исаие: - А ты не станешь предлагать? - Нет, - ровным голосом отозвался Исаия. Было что-то в его взгляде, обращенном к сестре, что-то почти провокационное. Ева не поняла. Она опустила глаза, смешавшись. - Ну ладно, - пробормотала на грани слышимости. Илья хотел что-то сказать, но Ева, не глядя на него, вдруг с неожиданным для самой себя интересом спросила: - А почему? - После всего в этом нет необходимости. Ты так не думаешь? - Я понятия не имею, как думать. - А что тут думать? – почесал нос Илья. – Просто соглашайся и все. - Посмотрим, - с сомнением покосилась на него Ева. Еще прошлым вечером она верила, что, наконец, примирилась с положением вещей и разобралась в отношениях с братьями, но приезд матери спутал ей все мысли. Вернулся страх, зашевелилось чувство вины, и ощущение неправильности снова подняло свою голову. Ева считала себя человеком рассудительным и последовательным, и от того разочарование в себе только крепло и еще больше все запутывало. С заходом солнца Измаил стал прощаться. Обменявшись с Надеждой Тимофеевной теплыми улыбками и по-дружески кивнув близнецам, он пригласил Еву составить ему компанию в непродолжительной прогулке. - Конечно, Ева тебя проводит! – не дав и слова сказать дочери, заверила восторженная мать. Еве ничего не оставалось, как со вздохом обуться. Измаил предложил девушке руку, и когда Ева замешкалась, сам положил ее ладонь на сгиб своего локтя. Так они и вышли – словно пара на свидании. Едва оказавшись на улице, Ева первым делом спросила о солнце. - Ты разве оборотень? – недоумевала она. – Или есть другие виды дневных вампиров? Измаил задумчиво посмотрел в сторону куцей березовой рощицы, небо над которой еще несло на себе нежно-лиловый след скрывшегося солнца. По лицу его прошла гримаса – прошла и скрылась слишком быстро для глаза, слишком неуловимо. Но выражение его лица перестало быть… Ева перебрала в уме несколько определений и остановилась на одном: человечный. Да, определенно, при матери Измаил казался до чертиков человечным. Сейчас же он вроде бы остался прежним. И в то же время нет. Некая чуждость вернулась к нему – проявилась во взгляде, в улыбке. - Видеть тебя в славе дня – удовольствие. Ради этого я выйду под солнце с радостью. - Рада за тебя, - фыркнула Ева. К такому Измаилу она привыкла. – Но я спросила не об этом. Или это секрет? - Секрет, - улыбнулся он ей улыбкой блаженного и все-таки конченного психа. – Я не оборотень. Ной и твои братья – единственные в Агарте. - Значит, ты какой-то другой вид дневного вампира? - Нет, моя дорогая девочка, других дневных не существует. Мне, по крайней мере, таковые неизвестны. - Тогда как? – нетерпеливо допытывалась Ева, сама не зная зачем. Горячий ветер поднялся между двух типовых девятиэтажек, прокатился по двору, подняв клубы пыли, и обдал Еву песчинками с ног до головы. Девушка раздраженно зажмурилась, но в глаза все равно что-то попало, и она с остервенением начала их тереть. - Есть один трюк, - неопределенно произнес Измаил, терпеливо подождав, пока Ева очистит глаза; после чего он снова положил ее руку на сгиб своего локтя и повел дальше вдоль домов. – Когда уедет твоя мать, надеюсь, ты вернешься в общину. Сообразив, что дальше расспрашивать бессмысленно, Ева оставила этот вопрос. - Да, вернусь. И спасибо, что пришел и… помог. Мама от тебя в полном восторге. Никогда ее такой не видела. - Я сделаю все, чтобы ты чувствовала себя комфортно, - Измаил вдруг остановился и бережно заключил ладони Евы в свои. – Какая бы помощь тебе ни понадобилась, я буду рядом. Я приду к тебе под солнцем, отменю любое дело – и это будет мне в радость. Пожалуйста, помни об этом, - с трепетной нежностью он поцеловал кончики ее пальцев. Ева моргнула. Она могла поклясться, что всего лишь моргнула, но этого оказалось достаточно, чтобы Измаил исчез, словно видение. Он был быстр. Чудовищно быстр. Ева не стала оглядываться и искать его глазами. Она привыкла к подобным фокусам от братьев. Кроме того, нечто другое требовало ее внимания: в ладонях, что были сложены лодочкой, теперь находился некий предмет. Как только Измаил ухитрился вложить его ей столь незаметно? - Подарок из Твери, значит? – удивленно пробормотала она, разглядывая… носовой платок. Льняной, приятно шероховатый, с восхитительной вышивкой по краю. Носовой платок. Или салфетка, что роли особо не меняет. Ева невольно улыбнулась: из своей деловой поездки князь вампиров привез ей носовой платок. Шутит он так, что ли? И все же подарок ей понравился. Была в нем какая-то прелестная простота. Ева поднесла платок к лицу. Так она и думала: ткань пахла морозом и мандаринами. Измаилом. … Свой отъезд Надежда Тимофеевна запланировала на следующий день. Трястись полночи в автобусе ей показалось удовольствием сомнительным, и потому Исаия предоставил ей свою комнату. Сам он вынужден был выйти на работу: отпуск закончился, и начальник жаждал поскорее ввести своего вампирского сотрудника в штат: иногда среди их клиентов попадались вампиры, и всякий раз для менеджеров это был тяжелейший стресс. Вампирам отчего-то не получалось так легко вешать лапшу на уши, расхваливая залежалый товар или навязывая лишние услуги, как обычно прокатывало с людьми. Степан Федорович возлагал на Исаию большие надежды. Надежда Тимофеевна наварила густые щи, использовав самую большую кастрюлю скорее по привычке, чем по незнанию. Измаил упоминал, что им, вампирам, подходят помимо крови лишь некоторые напитки, не содержащие жиры. Надежда Тимофеевна помнила об этом, но все равно сготовила на четверых. После мать с дочерью поужинали под трагические стоны Ильи: он особенно скучал по маминой стряпне. Мать сына жалела, а Ева только закатывала глаза и требовала прекратить цирк. Илья взял себе за привычку каждый раз устраивать стенания, когда она ела. Не знавшая этого Надежда Тимофеевна долго и самозабвенно возмущалась черствостью дочери, а Илья с удовольствием ей поддакивал. Это был удивительно уютный вечер. После совместного просмотра телесериала, что никогда не пропускала Надежда Тимофеевна, пришла пора ложиться спать. Ева собиралась лечь на диване, но Илья настоял, чтобы она перебралась в его комнату. Мол, нехорошо, если он будет лежать на кровати, когда как она мучиться на неудобном диване. - Я-то вряд ли буду спать, - заметил он логично, но Ева все равно заподозрила подвох. Тем не менее, мать сына поддержала, и Ева уступила. Комната Ильи была на два квадратных метра больше комнаты Исаии и имела выход на лоджию. Кровать стояла вдоль длинного подоконника – простая полуторка с обитой войлоком спинкой. На стене перед кроватью висел небольшой телевизор. В другом конце комнаты высился массивный шкаф-купе с зеркальными дверцами. На нескольких настенных полках вперемешку размещались диски с фильмами и мотки цветных проводов, игрушечные модели автомобилей и кофейный топиарий в виде сердца – подарок Лары на День Влюбленных. Было там много чего еще, но Ева особо не присматривалась – глаза слипались, она хотела спать; и отключилась, едва голова коснулась подушки. Илья еще долго смотрел телевизор. Время от времени он прислушивался к ровному дыханию матери, уже собирался встать и всякий раз останавливался. Голод вампира мало походил на людской голод. В животе не урчало, слюни не текли, под ложечкой не тянуло. Вместо этого Илья чувствовал холод – не в руках и ногах, а в груди. Словно кто-то выжрал его сердце, оставив черную, сосущую дыру мертвого холода. И тогда Илья начинал задыхаться. Глотку раздирало от острой, невообразимой жажды. Клыки ныли по горячей плоти, по живительной крови, что закроет дыру в груди и восстановит сердце… пока его снова что-то не сожрет. В третьем часу ночи Илья не выдержал: рывком сорвавшись с дивана, он в доли мгновения оказался перед дверью собственной комнаты. Беззвучно повернув ручку, Илья вошел, тут же прикрыв за собой дверь. Холод давил в висках, где-то внутри невидимые когти раздирали нутро расползающейся тьмой. Илья пропустил момент, когда приблизился к кровати. В сумраке ночи он смотрел на Еву, вытянувшуюся на дальней стороне постели, будто она ждала его, Илью, оставив ему свободного места. На ней смялась и задралась его старая футболка, простые белые трусики обхватывали сочные бедра. Ева не признавала стринги, столь любимые Ларой. Эта неуместная мысль отвела Илью от грани безумия, позволив ему ненадолго подняться над собственным голодом. Он присел на кровать, тронул сестру за плечо. Она не проснулась. Ему вдруг вспомнилось, как однажды, в далеком прошлом, они с Изей вернулись домой пьяные. Исаия тогда ушел и заснул в туалете, а Илья обнаружил Еву в своей кровати – вспотевшую от невыносимой жары, с задранной к самой груди футболкой. Да, кажется, именно тогда он впервые подумал, каково это было бы – прикоснуться к ней, как к любовнице. Той ночью Илья ничего не сделал, конечно. В реальности, по крайней мере. А вот сон был ярким. Во сне он позволил себе окончательно поднять дразнившую его футболку. Да, там, во сне, Илья сделал еще очень и очень многое. А на утро выгнал Еву из их с Исаией комнаты, запретив впредь к ним лезть поспать. Ева глубоко, тяжело вздохнула. Глаза ее были по-прежнему закрыты, с боку, на шее, пульсировала жилка. Пульсация бегущей крови, пульсация самой жизни. Илья хотел ее. Голод был невыносим. С ногами забравшись на кровать, он склонился над спящей сестрой. Коснувшись губами ее шеи, он вдруг сменил положение и поднялся к ее полуоткрытому ротику. Целуя ее, Илья запустил ледяную руку под проклятую, дразнившую его футболку и тут же ощутил, как от холода у Евы набух сосок. Он провел по нему большим пальцем, сгреб в пятерню все полушарие груди. Тело Евы напряглось, и она с коротким вздохом проснулась.