Паутина Белого Паука. Источник.

Ева не спросила, что он делает. Ева вообще редко задавала глупые вопросы. Сонная, она, тем не менее, быстро сообразила, что брат неспроста залез к ней в кровать и запустил ледяные руки ей под футболку. Еще когда он настойчиво предлагал ей свою комнату, она заподозрила неладное. Но прежде, чем Ева что-либо сделала или сказала, Илья поцеловал ее, проникнув меж губ языком. Он умел целоваться, умел одним лишь поцелуем заставить девушку постанывать и нетерпеливо тянуться к его брюкам. О, да, ему нравилось возбуждать в них желание. Но Ева не поддалась. - Мама! – беззвучно прошипела она, перехватив его руку. Еще час назад Илью это заботило. Однако сейчас, когда голод душил его и рвал изнутри, мысль о возможности быть застигнутым матерью казалась ему пустяковой. Он снова потянулся к сестре, и та снова его остановила, уперев ладони в грудь. - Если ты меня укусишь, завтра она увидит. - Пусть увидит, - прохрипел Илья. – Пусть все они увидят, чья ты. Ева поспешно закрыла ему рот ладонью. - Тише, - взмолилась она, бросая панические взгляды на закрытую дверь, - пожалуйста, тише. Илья мотнул головой, прихватил ребро ее ладошки зубами, поцеловал запястье и сгиб локтя. Он спустился ниже, к плечу, борясь с потребностью кусать и оставлять метки по всему ее телу. Голод бил в висках леденящим пульсом. - Илья, ты не… - Ева запнулась на полуслове: зрачки брата горели алым, алчным желанием. Собственное имя, услышанное им от его маленькой Евы, сработало, как катализатор: рывком переместившись на пол, он упал на колени перед сестрой. Ева приподнялась и села в кровати, Илья обхватил ее за щиколотки и спустил ноги вниз, подтянув к самому краю – к себе. Странно улыбаясь в сумраке ночи, он мягко развел ей колени, поцеловал правое и провел влажную дорожку языком туда – к внутреннему бедру, где так зазывно бился пульс. Клыки погрузились в нежную плоть в считанных сантиметрах от края трусиков. От острой боли Еву бросило назад, выгнуло дугой. Крик застрял в горле всполошившейся птицей. Мертвой хваткой удерживая ноги сестры, Илья жадно пил хлынувшую в рот кровь. Горячая и густая она орошала губы и ласкала нёбо, живительным теплом наполняя мертвое сердце и разбегаясь огнем по холодным венам. От невероятного ощущения, словно заново воскресаешь, Илья издал тихий стон. Ева над ним металась не то от боли, не то от удовольствия. Странное пограничное состояние отличалось от уже ставшего привычным наслаждения. Ева могла даже сказать, что это в некотором роде походило на их с Исаией первый раз, когда она отказалась от укуса. Да, ей было больно, но вместе с тем удивительно хорошо: эта сила рук Ильи, его горячий язык у самого края ее трусиков, страх, что их могут обнаружить – все это будоражило, почти сводило с ума. Илья уже убрал клыки подальше от раны и просто жадно вылизывал ее, посылая каждым движением маленький электрический разряд Еве пониже живота. Она не могла сдержать стона – это было слишком сильно, слишком ярко, слишком…необходимо. Ева сгребла к себе подушку и впилась в нее зубами, заглушая нетерпеливые звуки, которых никак не должно было быть от близости с родным братом. - Ты сладкая, - вдруг услышала она над собой. Сдвинув подушку, Ева встретилась с его взглядом, полным темного, пугающего вожделения. Илья забрал у нее подушку и поцеловал перепачканным ртом. Ева чувствовала на языке медный вкус собственной крови и не знала, куда деть руки. Укус на бедре пылал калейдоскопом ощущений, а тело вздрагивало от каждого прикосновения Ильи. Он ласкал ее везде: оглаживал талию и бедра, водил еще холодными ладонями по животу и шее, массировал грудь и поигрывал с сосками. Кровь из укуса тонкими дорожками продолжала скользить по горячей коже, вызывая щекотку и смутное беспокойство. Если кровь не останавливается, это плохо. Так можно и скончаться. Но прежде чем Ева даже просто осознала эту мысль, Илья все заметил и сам. - Похоже, я увлекся, - он провел пальцами по участку под раной, заставив Еву содрогнуться. Крови было не так уж и много. – Она останавливается. Твое тело заживляет укус. Быстро. Почувствовав себя неловко под пристальным взглядом брата, Ева попыталась свести ноги вместе, но Илья не позволил, перехватив ее за правую щиколотку. - Ну, нет, никуда ты от меня не денешься. Хватит уже, - тон его из игривого перетек в мрачный. Но потом он опомнился и улыбнулся: - Я люблю тебя. - Это… нечестно, - выдавила Ева, помолчав. - Нечестно будет, если меня оставят без десерта, - осклабился Илья. В следующую секунду он был в ногах сестры. Коротким рывком он разорвал на Еве трусики, заставив ее сердце подскочить к самому горлу. - Чтобы не беспокоить укус, - шепот на ее коже, руки на ее бедрах, и его язык в ней. Ева подавилась воздухом, спрятала лицо в ладонях. Боже, она ощущала его движения, ощущала эту горячую, влажную ласку. Илья ласкал ее так, словно играл на музыкальном инструменте, и каждое его действие отдавалось музыкой для его ушей – как она стонала! Как отзывчиво, как тихо и сладко сквозь сжатые до боли губы. А как дрожало ее тело – изнывающее и напряженное, готовое открыться ему, готовое отдаться. И запах ее крови так дурманил, и вкус ее лона, и звук ее голоса – вся она словно неидеальное совершенство. Илье нравились высокие и худощавые, он всегда предпочитал блондинок. Но какая из них сравнилась бы сейчас с его Евой! Любовь к ней – чистая и незамутненная – клубилась в груди разгоравшейся бурей. Не выдержав, Илья прервался и сгреб сестру в объятия: - Люблю тебя. Люблю, слышишь? Он снова целовал ее, покрывал поцелуями лицо и шею, плечи и ключицы, а она хранила молчание и только вздрагивала, роняя тихие стоны. Он вошел в нее поспешно и нетерпеливо, протолкнулся, игнорируя сопротивление мышц. С первым толчком Ева всадила ногти ему в лопатки, зарылась лицом ему в грудь – сделала все, чтобы не завопить в голос. Ей было больно. Ей было страшно. Но голова кружилась от острого удовольствия, соски горели от непрерывного трения, и так хотелось нового поцелуя со вкусом собственной крови, и, боже, как хотелось кричать в голос! Ева потеряла счет времени. Перед глазами все расплывалось, в паху оглушительно хлюпала их влага, а Илья все никак не останавливался. Он менял позы и места, то вдавливая Еву в кровать, то ставил на колени, то задирал ей ноги, то почти баюкал на весу; спину девушки то холодила стена, то жестко встречал пол, то обволакивала широкая грудь брата. Он изливался в нее снова и снова, словно хотел восполнить взятую кровь. Бедра девушки онемели, она уже не чувствовала боль от укуса. Происходившее с ней походило на наркотический дурман, когда уже не знаешь ни кто ты, ни где ты, и лишь одна мысль все бьется в голове: как хорошо. - Я… больше… не могу, - хрипло простонала Ева в самое ухо Илье. Тот, ухмыльнувшись, резко подхватил ее под бедра, сел в кровати, спустив ноги, и, совершив еще несколько глубоких фрикций, вздернул сестру повыше для завершающего штриха: метки. Он укусил ее в грудь чуть левее подвески паука, пару раз жадно втянул кровь и плоть, пока не образовался ярко-розовый засос. И лишь после этого Илья позволил себе кончить. Долгое время после Ева приходила в себя. Она сидела в руках брата, на его бедрах, вся липкая от его спермы. Лицом уткнувшись ему в шею, она вспоминала, как надо дышать. - Мне надо помыться, - вяло произнесла она, не сделав и попытки пошевелиться. - Отнести тебя в ванную? – провел Илья рукой по ее волосам. - Потом, - подумав, вздохнула Ева. Сейчас и в ближайшие часы она вряд ли сможет даже пальцами пошевелить. Довольно рассмеявшись и не выпуская ее из объятий, Илья осторожно забрался на кровать, устроив сестру между собой и подоконником. Полюбовавшись ее раскрасневшимся личиком, он беззаботно вздохнул: - Позже надо будет повторить. - Чудовище, - буркнула Ева и моментально провалилась в сон.