Паутина Белого Паука. Источник.

- Впервые вижу, как в клубе кто-то ест, - рассеянно произнес Илья, перекрывая шум музыки и разговоров. Перед Евой стояла большая тарелка спагетти, почти красных от томатов, с мясным соусом и вкраплениями специй. Пахло от блюда потрясающе, хотя Ева предпочитала минимум приправ. Есть соль, есть перец и есть сахар – остальное излишнее извращение. Они с братом все же остались и теперь сидели за маленьким двухместным столиком в углу, откуда открывался хороший обзор на сцену. Предупредив администратора об особом статусе гостей, Ной ушел. Только с его уходом Ева почувствовала, что может расслабиться. В клубе царил сумрак. Стены и потолок пестрели светильниками и лампами, но свет, что они давали, был ненавязчив и тускл, словно сияние далеких звезд за завесой тумана. Единственным ярким пятном была сцена – именно на ней скрестились софиты. Илья и Ева сидела за открытым столиком, но были и отдельные кабинки, скрытые от посторонних глаз многослойными газовыми драпировками. В сочетании с бесчисленными зеркалами это создавало ощущение легкости и бескрайности – словно находишься отрезанным где-то в далеком космосе. - Здесь многолюдно, - заметила Ева, накручивая на вилку спагетти. - Ага, - отозвался Илья, разглядывая толпу. То тут, то там он ловил внимательные, въедливые взгляды своих соплеменников. Не столько на себе, сколько на Еве. Многие из них уже видели ее в общине, другие заметили паука на груди. Девочка была в центре вампирского внимания, сама того не подозревая. Илья решил, что не станет ей ничего говорить. - Тебе не вредно столько есть? – спросил он, смерив двойную порцию на ее тарелке откровенно завистливым взглядом. – Станешь жирной и страшной. - Кровососов не спрашивали, - беззлобно парировала та, с удовольствием и некоторым злорадством отправляя вилку в рот. – А что ты там говорил про разницу в силе? Илья моргнул, не сразу сообразив, о чем его спрашивали. - Просто прикинул, как бы выиграть при следующем вызове. - «При следующем»? – напряглась Ева. Илья снисходительно на нее посмотрел: - А ты как думала? Мне придется драться. Это очевидно. - Надеюсь, что в ближайшее время ничего такого не случится, - поморщилась девочка от его отношения. - И тем не менее ты приказала Изе испить из тебя, - улыбнулся Илья очень безобидной, очень невинной улыбкой. Ева ни на грош ей не поверила. - Ты подслушивал? Улыбка стала шире: - Мне было интересно, о чем ты говоришь с ним, когда меня нет рядом. - А это еще что должно значить? - Кстати, - без перехода спросил Илья, - что ты нашла в том косоглазом? Ева уставилась на брата. Он смотрел в ответ. И пусть взгляд его был мягче, сила в нем подавляла. Ева опустила глаза в тарелку. - Не называй его так. - И все же? - Это уже не имеет значения. - Уже сдалась? Ева дернулась как от удара. Во взгляде, который она подняла на брата, была такая болезненная ранимость, что он пожалел, что вообще раскрыл рот. Однако, вопреки тому, что увидел Илья, голос ее прозвучал уверенно, если не сказать зло: - Я не стану бегать за тем, кому и в помине не нужна, ясно? - … Ясно. В полном молчании Ева ела, не чувствуя ни сладкого соуса, ни острых томатов – лишь горечь на языке. Илья наблюдал за ней – мягко и ненавязчиво, и, несмотря на окружающий шум, слушал, как отчаянно металось в ее груди раненое сердце. - Больше я такой глупости не допущу, - клятвенно пообещала Ева. Не брату – себе. – Раз уж мне так не везет на взаимности, пусть тогда влюбляются в меня, а не наоборот, - и тут же горько усмехнулась: - В меня ведь можно влюбиться? Илья не ответил. Он смотрел на нее, такую грустную и упрямую в этом тусклом свете фальшивых звезд, на округлые щечки все еще детского лица, на грустные глаза, полные непролитых слез. Можно ли в нее влюбиться? Илья вдруг вспомнил: ему было семь лет, когда родилась Ева. Увидев ее, крохотную, с желтоватой кожей, он с ужасом подумал, какая же она страшная. Позже то же самое высказал вслух Исаия. Отец рассмеялся, а мама объяснила, что желтизна пройдет, и Ева со временем вырастет в красавицу. «Тогда, чур, я на ней женюсь!» - поспешил застолбить Илья и долго не мог понять причину смеха родителей. Годы спустя они с Изей, пьяные, прокрались домой, едва переставляя ноги. Исаия заперся в туалете, где, кстати, потом отрубился, а Илья побрел к своей кровати. Которую вновь оккупировала Ева. Было жаркое, влажное лето – ненавистное ей время. А кровать Ильи – единственная, что стояла на сквозняке между окнами спальни и зала. Ева спала, отбросив руки за голову и спустив одну ногу к полу. Чернильными ручейками пряди волос прилипли к влажной коже ее щеки и шеи, а старая застиранная футболка, принадлежавшая когда-то Илье, задралась к самым плечам, открыв простые, белые трусики, мягкий животик и нижнюю часть полушарий растущей груди. Да, у Евы уже в одиннадцать грудь была больше, чем у многих однокурсниц Ильи. И тогда он впервые подумал, что мать была права – Ева вырастет красавицей. Илья подобрал с пола отброшенную простыню и навис над сестрой. Ему страшно хотелось окончательно задрать ее футболку и посмотреть, какая она без одежды. В конце концов, мораль возобладала: Ева морщилась от присутствия на теле покрывала, а Илья занял кровать Исаии. Вот только, в отличие от брата, заснул он с трудом. - Я бы влюбился, - пожал он плечами и улыбнулся вмиг покрасневшей сестре. И глядя на то, как она отчаянно прячет глаза и борется со смущенной улыбкой, Илья не стал озвучивать то, что вертелось на языке. «Я бы влюбился… если бы уже не любил».