Горький шоколад

Утро было прекрасным. Солнце заполняло своим светом каждый уголок дома, до которого могли дотянуться его лучи. Анжелика сидела в небольшом кабинете, изучая отчёты капитанов кораблей, привозивших зерна кофе и какао для её салона. Горячий шоколад, любимый напиток королевы, пользовался популярностью, и она могла снова спать на шелковых простынях и носить самые модные и прекрасные наряды. Теперь новая хозяйка отеля дю Ботрейи имела две кареты, шесть чистокровных рысаков, а также двух конюхов и четырех лакеев; кроме того, у нее было двое комнатных слуг, один управляющий и множество различных служанок, но за все это приходилось платить вот такими многочасовыми сидениями над счётами, докладами и договорами. - Какой прекрасный день, сударыня, - вошла в кабинет Барба. – А вы снова сидите за этими проклятыми бумагами, - в голосе служанки звучало осуждение. - Благодаря этим проклятым бумагам и тому, что я за ними сижу, у нас есть все это, - улыбнулась Анжелика, смотря на подбоченившуюся няню своих детей. Та сейчас напоминала ей Фантину Лозье, которая точно также ворчала на маленькую Анжелику, когда та уносилась куда-нибудь в лес с ватагой мальчишек. Женщина устало потёрла затёкшую шею, потом потянулась с гибкостью кошки и встала из-за стола. В одном Барба была права - она уже довольно долго сидела здесь и заслужила небольшой перерыв. - Барба, где мальчики? – спросила она служанку. - Они собирались играть в саду, госпожа. - Хорошо, я пойду к ним, - кивнула Анжелика. - Вот и славно, - улыбнулась Барба. – Вот и правильно. Не стоит упускать такой погожий день, - проговорила она вслед удаляющейся женщине. *** Флоримон и Кантор действительно были в саду. - Матушка! – подбежали они к Анжелике увидев, что женщина идёт по направлению к ним. - Мои хорошие, - улыбнулась она. – Чем вы занимались, пока я не пришла? - Мы хотели поиграть в прятки, но Кантор боится оставаться один, - пожаловался на младшего брата Флоримон. Кантор же опустил голову. Малыш действительно боялся заблудиться среди дорожек парка и что его утащит тот старик-садовник, который так странно смотрел на них с Флоримоном этим утром, но ничего не сказал, боясь, что мама и брат будут смеяться над его страхами. - Знаете, а я в детстве очень любила играть в прятки и салочки. Я была самой лучшей, меня никто не мог отыскать или поймать, - вспоминала Анжелика свои детские игры в лесах Монтелу. - Честно? - спросил Флоримон с восторгом и удивлением глядя на мать. - Да, - кивнула Анжелика. – Давайте так, я спрячусь, а вы с Кантором вместе будете меня искать. Договорились? Мальчики просияли. Они так любили, когда мама играла с ними, но в последнее время такое происходило все реже. Дети согласно кивнули. С этого момента сад наполнился веселым шумом, беготней, смехом и радостными возгласами. Анжелика пряталась за кустами и стволами деревьев, а как только сыновья замечали ее, ловко перебегала на другое место. Иногда, поддаваясь на их уловки, она позволяла схватить себя, и тогда уже сама брала одного из детей на руки и кружилась, пока в ушах не начинало шуметь, а тело переставало повиноваться, и звонкий смех непроизвольно лился сам собой. В этот момент женщина чувствовала себя снова юной шаловливой девчонкой, самой счастливой в мире. В очередной раз, когда дети окружили Анжелику с обеих сторон, отрезая ей пути к побегу, она схватила их в охапку и закружила, пока все трое они не упали на газон возле зеленой изгороди, отделяющей территорию отеля от соседнего участка, громко смеясь. Они лежали на мягкой траве, наблюдая за облаками, проплывающими белыми барашками над головой. - Матушка, а почему месье Одиже больше не приходит? – вдруг спросил Кантор. Анжелика с удивлением посмотрела на ребенка. Она и не задумывалась о том, как воспринимают ее сыновья Одиже, которого видели от силы несколько раз. - Понимаешь, мой дорогой, - подбирала слова женщина. – Люди иногда расстаются, потому что им не по пути, потому что они слишком разные. Мы поссорились с месье Одиже, и он ушел, и боюсь, что уже не вернется. - А с нашим отцом вы тоже расстались из-за ссоры? - задал следующий неожиданный вопрос уже Флоримон. Анжелика мгновенно побледнела, переводя взгляд с одного маленького личика на другое. Она ничего и никогда не говорила своим сыновьям о их отце, даже сейчас, когда они жили в этом доме. Сначала считая их слишком маленькими, чтобы понять, а потом просто не зная, как начать такой сложный разговор. И вот настал день, когда дети сами начали задавать вопросы. - Флоримон, Кантор, - вздохнув и собравшись с духом, проговорила женщина. - Это было очень давно, нас разлучили плохие люди, и мы ничего не смогли с этим поделать. Анжелика отвернулась, желая скрыть тоску и боль, словно говоря о том ужасном времени, она вновь возрождала его, и сердце тоскливо отозвалось на разбуженные этими словами воспоминания. Тут она почувствовала, как ее ладонь обхватили детские пальчики, чуть сжимая. - Матушка, я всегда буду с вами и буду вас защищать от всех, кто захочет причинить вам зло, - произнес Флоримон. - Дорогой мой, сейчас никто не хочет причинить мне зла, – успокаивающе улыбнулась Анжелика. – Все это осталось в прошлом. Женщина не помнила, чтобы кто-то в последнее время ей угрожал. Все дела с Двором чудес были улажены, и Деревянный зад обещал, что никто не тронет ни ее, ни ее детей. Наоборот, бродяги быстро нашли дорогу к ее дому и три раза в неделю получали горячий суп, хлеб, одежду. Не так давно она вытащила из тюрьмы Легкую ногу, который стал слугой при детях. Он ничего не делал, только рассказывал ребятам истории, сказки, в которых знал толк. - Мне сняться сны, - пожал плечами Флоримон, опуская голову, словно признавался в чем-то постыдном. – Плохие сны. Там много людей и они кричат. Я не могу увидеть их лиц, но мне очень страшно и хочется убежать. - Не бойся, мой хороший, это просто плохие сны. Они снятся всем, - обняв сына за плечи и поймав его полный тревоги взгляд, сказала Анжелика, размышляя о том, может ли ребенок помнить что-то о том времени, когда жил в Ньельской башне. - Я и не боюсь, матушка, - ответил мальчик, и в его глазах промелькнула такая серьезность и решительность, словно он на миг стал взрослым. – Клянусь вам, я обязательно стану очень сильным и никому не позволю нас разлучить. - И я, - подтвердил Кантор. - Мой рыцари, мои дорогие мальчики, - обняла сыновей молодая женщина. На глаза Анжелики навернулись слезы. Все тревоги и заботы ушли на второй план, ведь с ней были её сокровища, её дети – здоровые и счастливые. Она была не одна. - Почему, ты плачешь, мама? - спросил Кантор, когда отстранился от матери. - Я не плачу, - быстрым движением руки утерла слезы женщина. – Просто я очень счастлива, что у меня такие храбрые защитники, - погладила младшего сына по голове Анжелика. Глубоко вздохнув и взяв себя в руки, она снова улыбнулась: - Ну что, мои птенчики? Вы голодны? - Да, - хором ответили мальчишки. - Пойдемте, - вставая с травы и подавая руки сыновьям сказала женщина. – Напечем блинов, и я приготовлю вам горячего шоколада. - Ура, шоколад! – подпрыгнул от радости Кантор. – Матушка, можно я спою? - Пой, мой хороший, - кивнула ему Анжелика. - Сейчас самое время петь. И мальчик запел звонким, еще детским голоском песенку про маленького пастушка, потерявшего барашка. *** Легкие шаги молодой женщины и возбужденные голоса двух шаловливых детей стихли вдали, и Жоффрей де Пейрак лишь невероятным усилием воли заставил себя остаться на месте, хотя казалось, что и тело, и сердце его стремились туда, к ним. Всего-то и нужно было преодолеть несколько метров живой изгороди, за которой он стоял и наблюдал самую красивую и удивительную картину в мире. Ради этого чудесного видения стоило рискнуть своей жизнью, неизвестно за какие заслуги сохраненной ему Всевышним. Анжелика с сыновьями играла с задором маленькой девчонки и ласково разговаривала с мальчиками, которые смотрели на нее восхищенными глазами. Во времена Тулузы, когда родился Флоримон, Анжелика решила сама выкормить его грудью, боясь, что новорожденного может постичь та же участь, что и самого Жоффрея. Но позже мальчик был отдан на попечение няни и кормилицы, и уже гораздо меньше времени проводил с родителями. Так что он даже и предположить не мог, что Анжелика станет такой чуткой и любящей матерью. Казалось, что не было разлуки, на которую их обрекло жаркое пламя костра на Гревской площади. Мужчина жадно всматривался в тонкий силуэт жены, мелькающий среди деревьев. Анжелика осталась такой же - чудесным видением, хрупким эльфом, и лишь когда она с детьми оказалась достаточно близко, чтобы он мог рассмотреть их лица, Жоффрей замер. Да, черты лица молодой женщины не изменились, колдовские изумрудные глаза сияли весельем, но в ее волосах цвета темного золота, словно окрашенная серебром, блестела седая прядь. «Какие страдания выпали на твою долю, ангел мой? Что заставило твои волосы побелеть?» - спрашивал себя Пейрак. Часто ли за эти долгие годы думал он об Анжелике? Терзался ли тревогой за судьбу своей семьи? По правде сказать, зная психологию прекрасного пола, он понимал, что любая женщина сочла бы себя вправе упрекнуть его за то, что он не посвятил все свое время горьким сожалениям и безутешным слезам. Но он был мужчина и по характеру был склонен всегда жить настоящим. К тому же единственная задача, которую он тогда себе поставил - выжить - оказалась невероятно трудной. Он помнил времена, когда физическая боль становилась столь мучительной, что огонек его мыслей потухал и он полностью утрачивал способность думать. Тогда он осознавал только одно - что он голоден, немощен, гоним, что это смертельное кольцо вокруг него сжимается и ему нужно во что бы то ни стало из него спастись. И он брел дальше. Воскресший сохраняет лишь смутное воспоминание о том, как он шел по царству мертвых. И когда в Фесе он вновь обрел здоровье, ему не хотелось возвращаться к пережитому и думать о том, что осталось в прошлом. Его поступление на службу к султану Марокко было залогом того, что у него есть будущее. В самом деле, стоило ли выживать, если бы этого будущего у него не было, - если бы он так и остался отверженным, для которого нет места под солнцем? К счастью, теперь он мог ходить как все. Но однажды вечером в Фесе, вернувшись в покои, отведенные ему во дворце Абд-эль-Мешрата, он с удивлением увидел в свете луны хорошенькую девушку, которая ожидала его, сидя на подушках. У нее были прелестные глаза лани, под легким тюлевым покрывалом - алые, как спелый гранат, губы, а прозрачная туника позволяла без труда различить безупречно красивое тело. Жоффрей де Пейрак, бывший хозяин Отеля Веселой Науки, где галантные дворяне и благородные дамы Лангедока поклонялись любви, был в это время настолько далек от мыслей о любовных забавах, что поначалу подумал, будто перед ним служанка, которой вздумалось над ним подшутить. Он уже собрался было ее выпроводить, когда девушка сказала, что святейший Абд-эль-Мешрат поручил ей услаждать ночи его гостя, который отныне может отдавать женщинам часть своих сил, полностью восстановленных благодаря его, Абд-эль-Мешрата, стараниям. Сначала он рассмеялся. Он смотрел, как она расстегивает свою тюлевую чадру, как одно за другим снимает покрывала со свойственной ее ремеслу искусной простотой, одновременно кокетливо и непринужденно. Затем по тому, как стремительно и неистово вдруг забурлила в его жилах кровь, он понял - в нем проснулось желание. Как умирая от голода на тяжком пути в Париж, он тянулся к хлебу, умирая от жажды - к источнику, так и сейчас его неудержимо потянуло к женщине, и, слившись с этой шафрановой, благоухающей амброй и жасмином плотью, он окончательно осознал, что, жив. Именно в ту ночь он впервые за долгие месяцы вспомнил Анжелику, и воспоминания эти были столь остры и пронзительны, что он так и не смог уснуть. Женщина, молодое, красивое животное, спала на ковре, и сон ее был так спокоен, что он даже не слышал ее дыхания. Он лежал на подушках и вспоминал. Когда в последний раз он сжимал в объятиях женщину, то была она, Анжелика, его жена, его милая фея из болот Пуату, его зеленоглазый кумир. Теперь все это терялось во мгле минувшего. Ему и прежде случалось ненадолго задумываться о том, что с нею сталось, но он за нее не тревожился. Он знал: она живет в Монтелу, в своей семье, и ей не грозят ни одиночество, ни нужда. Ведь в свое время он поручил Молину, своему давнему компаньону в Пуату, позаботиться о финансовых делах юной графини де Пейрак, если с ним самим что-нибудь случится. Она с обоими детьми наверняка укрылась в провинции. Внезапно он почувствовал, что не в силах смириться с этой разлукой, с тем, что между ними пролегла бездна молчания, глухое пепелище. Он желал ее, и желание это было так сильно, что он рывком сел на своем ложе и огляделся в поисках какого-нибудь волшебного средства, которое помогло бы ему сейчас же, в одно мгновение, перенестись через окружающие его руины и вернуть ушедшие дни и ночи, когда, запрокинув голову, она лежала в его объятиях. Жоффрей де Пейрак старался отогнать наваждение, за которое немного презирал себя. Прежде он всегда умел вовремя освободиться из-под власти чувств, считая, что с его стороны было бы слабостью позволить любви занять в его жизни главенствующее место в ущерб его свободе и его трудам. Неужели ему придется признать, что Анжелика своими тонкими ручками и белозубой улыбкой околдовала его? Но что он мог поделать? Помчаться к ней? Не будучи пленником, он, тем не менее, понимал, что несмотря на почет, которым его окружили, он не волен отвергнуть покровительство таких могущественных особ, как султан Мулей Исмаил и его визирь Осман Ферраджи. Они держали в своих руках его судьбу. Он справился с собой, выдержав и это испытание. Время и терпение, говорил он себе, в конце концов помогут ему вновь обрести ту, которую он никогда не сможет забыть. Поэтому, снова оказавшись на берегу Средиземного моря, он первым делом послал гонца в Марсель, чтобы узнать, что сталось с его женой и сыном, а возможно, и двумя сыновьями. По зрелом размышлении он решил ничего не сообщать о себе своим прежним друзьям из французской знати. Они наверняка давным-давно о нем забыли. И он снова обратился к отцу Антуану, капеллану королевских галер в Марселе, и попросил его поехать в Париж и отыскать там некоего Дегре. Ловкий и умный молодой адвокат, который с немалым мужеством защищал его на колдовском процессе, внушал ему доверие. Через какое-то время, когда он давал роскошное празднество в своем дворце на Крите, ему доложили, что вернулся гонец, которого он посылал во Францию. Тотчас забыв обо всем, что занимало его за мгновение до этого, он оставил гостей и поспешил навстречу слуге-арабу: “Входи быстрее! Говори!.." Слуга отдал ему письмо отца Антуана. В нем священник кратко и нарочито бесстрастно сообщал о результатах розысков, произведенных им в Париже. Он узнал от адвоката Дегре, что бывшая графиня де Пейрак, вдова дворянина, который, как все считают, был сожжен на Гревской площади, исчезла, никто не знает ни о ее судьбе, ни о судьбе ее сыновей. Увидев, что глаза хозяина вспыхнули гневом, гонец пал ниц, окаменев от страха. Жоффрей де Пейрак судорожно сжимал в кулаке письмо. Неужели весь этот смехотворный процесс о колдовстве, который чуть было не привел его к костру, стоил жизни Анжелике и их детям?! Ему хотелось немедленно отправиться в Париж и выяснить все лично, но он прекрасно понимал опрометчивость этого поступка. Немного успокоившись и решив не делать поспешных выводов, граф послал еще одного гонца, но на этот раз в Монтелу. Если Анжелика действительно укрылась в родном замке, то управляющий Плесси должен об этом знать, но, когда и оттуда пришел ответ, что Анжелика не появлялась в родном доме с того самого времени, как свадебный кортеж забрал молодую невесту в Тулузу, Жоффрей не на шутку забеспокоился. Тогда ни Абд-эль-Мешрат, ни сам Мулей Исмаил не смогли отговорить его от поездки во Францию, хотя и пытались. Арабский лекарь, сокрушенно качал головой, но с восточной мудростью предоставил своему другу самому принимать решения, уповая на милость Аллаха, по воле которого творятся все деяния. Жоффрей стал готовить план, желая как можно безопаснее и незаметнее попасть на родину, откуда его изгнали. Мысль о том, чтобы все же отыскать хоть какие-то следы жены и детей, не давали ему покоя ни днем, ни ночью. И вот он сошел на французский берег... Первое, что решил сделать Пейрак – это отыскать отца Антуана, и через него выйти на Дегре, который мог стать хорошим помощником в поисках. Прибыв в Париж, Жоффрей узнал от шпионов, посланных вперед, что бывший адвокат стал полицейским, и это очень осложнило дело. Обращаться к Франсуа Дегре стало опасно - кто знает, не захочет ли тот выслужиться перед своим начальством, хотя этого вряд ли можно было ожидать от отважного адвоката, который в свое время взялся за абсолютно безнадежное дело тулузского колдуна, но рисковать Жоффрею не хотелось. Но тут, казалось, сама судьба решила смилостивится над ним: весь аристократический свет Парижа с жаром обсуждал последнюю сплетню: некая мадам Моран выиграла у принца Конде отель дю Ботрейи, поставив на кон свою честь. Какой скандал! Пейрака мало волновали досужие разговоры, но тут фигурировал отель, который Жоффрей некогда построил для них, для нее, и он тут же послал своих людей осторожно разузнать об этой загадочной мадам Моран. Моран – это имя было так же неотрывно связано с ним, как и сам отель, и когда посланный человек вернулся, сообщив, что мадам Моран – довольно успешная владелица салонов, где подают горячий шоколад, и имеющая двух малолетних детей, Жоффрей уже почти не сомневался, что это и есть Анжелика. Мужчине хотелось как можно скорее убедиться в этом, но он понимал, что нельзя вот так просто появиться на пороге отеля, не подвергнув опасности жену и сыновей. Нужно было действовать осторожнее. Наведя справки, Пейрак выяснил, что особняк по соседству с отелем пустовал уже давно. Судьба уже второй раз улыбалась ему. Купив дом за немалую сумму, почти не торгуясь, он стал наблюдать за жизнью своей необычной супруги. Жоффрей никогда бы не подумал, что его молодая жена способна заняться коммерцией, причем довольно успешно. Да, определенно Анжелика была умна и способна на многое, имела собственное мнение и железную хватку, но очевидно было и то, что молодой и красивой женщине невероятно трудно было пробиться в мире мужчин и поставить себя так, чтобы тебя воспринимали серьезно, а не как очередную кокетку, годящуюся лишь на роль любовницы. Анжелика выбрала для себя не самый легкий путь, и Пейрак мог лишь догадываться, через что ей пришлось пройти, чтобы добиться того, что она имеет. Это внушало уважение, но и добавляло сомнений: «Нужен ли Анжелике, самостоятельной, живущей собственной жизнью, внезапно воскресший муж?» Он мало что мог ей предложить сейчас. Он жил одинокой жизнью морского волка, пирата, изгнанника. У него было много врагов, которые, узнав о любой слабости Рескатора, тут же попытались бы воспользоваться ею. Она же жила в достатке, окруженная поклонниками. Возможно, она уже забыла свое первое замужество, навязанное ей отцом... Только то, что Анжелика вернула себе отель дю Ботрейи, пусть и таким своеобразным способом, давало надежду, что где-то в глубине своего сердца она еще хранит память об их любви. Так взволновавшая его сегодня сцена семейной идиллии заставила Пейрака по-новому взглянуть на свою жену, но все же не давала ответов на все мучающие его вопросы. Жестокие удары судьбы научили его осторожности, поэтому Пейрак не собирался раскрываться перед Анжеликой до тех пор, пока не поймет, чего желает и чем живет его удивительная жена. Мужчина вдруг увидел в саду своего бывшего слугу Паскалу. И ему пришла в голову мысль, что старик-баск вполне еще может послужить своему прежнему хозяину.