***
Мрачные стены темницы были изъедены плесенью. То тут, то там можно было заметить чуть светящиеся пятна странного мха, который с упорством истинного паразита точил гранитный камень стен. На полу валялись несколько соломенных, насквозь прогнивших тюфяков, а в углу крыса уныло созерцала кусок хлеба, видевшего еще, наверное, Войну Гнева. Я сидела рядом с ней и точно так же расстроенно тыкала соломинкой в краюху. — Холодно, — пожаловалась я зверьку, получив в ответ сочувственный писк. Из соседней камеры, где так же под замком обосновался Алатар, послышался надсадный кашель. Маг умудрился простудиться в первые же пару часов нашего заточения и теперь отравлял и без того не сладкое пребывание в плену шмыганьем и чиханием. Сидели мы тут не так чтобы уж совсем долго, всего пару дней, но изрядно устали от раздражающих звуков, холода, голода и, чего уж таить, страха. Постоянно быть в напряжении и ожидать своих палачей каждую минуту — утомительное занятие, и на вторых сутках я сдалась, впав в некое подобие равнодушного оцепенения. Тело на такое состояние сознания не реагировало и по-прежнему требовало тепла и еды, сопровождая это все жутким урчанием в животе. Один из орков-охранников, которые обычно только скалились из-за решеток, надеясь нас напугать пуще прежнего, сам некоторое время опасливо озирался. Наверняка ожидал, что сейчас из темного угла на него нападет нечто и утащит переваривать в укромное местечко. Однако даже к подобным жутким вещам все вскоре привыкли. А я пришла к выводу, что не настолько уж и оголодала, чтобы ломать зубы о тюремную еду. Первое время Фили, Кили и Алатар выслушивали мое недовольство по поводу отсутствия мозгов в каменных головах отдельно взятых гномов и явно испытывали то ли неловкость от невозможности грубо мне ответить, то ли и впрямь их немного грызло чувство вины. Возражать мне не решались, и ввиду отсутствия предмета спора я быстро перестала ворчать. К тому же тот факт, что нас никто не навещал ни с целью помучить как следует, ни выпустить, печально помахав белым платочком напоследок, трепал нервы не хуже постоянного ожидания. Я даже заподозрила, что про новоявленных пленников, прыгнувших в Арду из другого мира, все просто-напросто благополучно забыли. От скуки острым камешком оставила автограф на стене из незабвенных: «Здесь была я. Обслуживание отвратительное, буду жаловаться!». Хотя вряд ли хоть кто-то из тех, кто окажется в тюремных застенках после меня, сможет в полной мере оценить мой неиссякаемый оптимизм. — Э-эй! — заунывно протянула я, просунув нос между решетками. — Есть тут кто? — Есть, — мрачно отозвались из соседней камеры. — Отстань, — огрызнулась я на Кили, и с его стороны в мою прилетел небольшой камешек. — Ты мне за это время надоел, как драконы Торину, — гордое молчание прерывалось только сердитым сопением. Я немного подождала, надеясь на ответную реплику, которая могла бы развеять скуку и тягостное ожидание, но, похоже, жизнерадостность младшего из братьев дала сбой. Что, впрочем, совсем не удивительно. — Э-эй! Более громкий звук породил небольшое эхо, лениво оттолкнувшееся от каменных стен и давшее весьма любопытный эффект, превративший мое безобидное восклицание в вопль оскорбленного призрака. Я оживилась и повторила. На этот раз с большим энтузиазмом. Стражи этого тухлого местечка появились спустя полчаса сего действа. Судя по тому, что они непрестанно что-то ворчали себе под нос, а расковыривать замок моей камеры заржавевшим ключом принялись с удвоенной ожесточенностью, я поняла, что завывания были слышны не только сокамерникам, в роли которых выступали молчаливый Фили, за пару дней не произнесший ни слова, убедительно умолявший меня заткнуться Кили и надсадно кашляющий Алатар. И теперь, похоже, темные силы решили покарать новоявленное привидение, а то и помочь ему состояться в загробной жизни. Я ойкнула и попыталась забиться в дальний угол узилища, однако в последний момент передумала, потому что в мою больную головушку пришла совершенно самоубийственная мысль. Я склоняюсь к тому, что ее зарождению поспособствовала не только природная нехватка наполнения черепушки, но и вынужденная голодовка вкупе с лютым холодом. Поэтому я изобразила, что испугалась — хотя, если уж быть честной, особенно притворяться не пришлось, сердце предательски подкатило к горлу, а ладони мгновенно вспотели, — и собралась с остатками сил. Один из орков, невысокое, отожравшее себе неплохое пузо существо в грязных замасленных доспехах, вошел внутрь камеры и остановился, оценивающе глядя на меня. Суетливости и излишней злобности я не заметила, однако предположила, что это издержки сытой и вполне хорошей жизни на должности обычных стражников, которых не пытаются выпихнуть подальше от темной твердыни. С одной стороны, это должно было сыграть мне на руку — против быстрых противников из этой братии у меня не было шансов и в лучшие мои дни, не говоря уж о ситуации, в которой я оказалась нынче. Второй прислонился к косяку и с любопытством смотрел на меня, словно на диковинную зверушку. Я робко улыбнулась и помахала гостям ручкой, вызвав промелькнувшее в их глазах удивление. Наверное, они ожидали, что пленница начнет или плеваться в их сторону, или вопить от испуга. Конечно, если бы сила Духа Горы была сейчас со мной, я бы не стала с ними церемониться и преодолела свое неприятие убийства, но сейчас беспомощность жгла нутро. А загнанная в угол крыса, как известно, вдвойне опасна. Издав боевой вопль, я рванулась вперед, к открытой двери, которая сулила мне если не спасение, то хотя бы призрачную попытку наконец-то поесть, а еще лучше — попить. Причем желательно кровушки того негодяя, который заточил меня в этом негостеприимном месте, да еще и посмел — возмутительно! — про меня забыть. Поскользнулась на отсыревшем полу, ударилась коленкой, вскочила, пнула рванувшего мне навстречу орка в причинное место, чуть не разбила нос об косяк камеры, едва вписавшись в проем, и выскочила в коридор. Захлопнуть глухо лязгнувшую дверь успела в самый последний момент, когда пузатый стражник врезался в нее своим весом. Как мне удалось удержать ее на месте, так и не поняла — видимо, отчаяние придало мне толику силы. Словно во сне щелкнула амбарным замком, который пришлось закрывать обеими руками, и отскочила как можно дальше от камеры. Как раз вовремя: бывшие тюремщики, а теперь уже узники, просунули свои загребущие лапы между решеток, и мне едва удалось увернуться. Подозреваю, что если бы они меня сцапали, то вряд ли удалось выбраться из крепкой хватки. — Бинго! — вяло выдохнула, только сейчас понимая, насколько я обессилела. Казалось бы, прошло всего двое суток, однако жуткие условия содержания выжрали мои силы почти подчистую. — Так… Мне нужны ключи. — Ты их в руках держишь, — любезно просветил Кили, возбужденно приклеившийся к решеткам. Гномы оживились, хотя в первые мгновения моей диверсии опешили ничуть не меньше, чем проштрафившиеся стражники. Даже Алатар, несмотря на свое состояние, подскочил, как ужаленный. — Открывай уже, быстрее! — Ни тебе «спасибо», ни «молодец», — пробурчала я, трясущимися руками перебирая тяжелую металлическую связку, схваченную мною с пола не иначе как в бессознательном стремлении что-нибудь спереть. Да такими ключами убивать можно. — Никакой благодарности. Сейчас… Дотянуться до замка на камере Кили я не успела. Просто почувствовала движение сзади, почти неощутимое, но словно ледяная волна прошла по коридору, и волосы в буквальном смысле встали дыбом — настолько страшно мне стало. Я видела, как побелел Кили, к которому я была обращена лицом, и мне совсем не захотелось поворачиваться, чтобы увидеть, что за жуткое нечто решило поиграть в Морозко. И это «что-то», видимо, расстроенное тем, что я его игнорирую, медленно и вкрадчиво положило мне руку на плечо. Я завопила.***
— С-сейчас бы чаю, — зубы отстукивали всем известный ритм. — Не найдется? Ангмарец, мрачно наблюдающий за сжавшейся у камина мной, едва заметно качнул головой. — Ах, да, вы же мертвецы, вам есть не надо, — пробурчала я. — Мы не всегда были такими, — голос у него был уже знакомым, хотя слышала его я иначе, когда пришлось побегать в теле Короля-Чародея. — Когда-то мы были людьми. — Да-да, — величайшими из властителей, — фыркнуло мое безумие. — И променяли все это на золотые безделушки. — Ты мало смыслишь в том, что произошло, — назгула было невозможно разозлить или вывести из себя. — Власть и сила — вот то, к чему стремятся все без исключения. — Ложь, — возмущению не было предела. — Не суди всех по себе. — Опровергни, — брови Ангмарца чуть приподнялись. Это была первая попытка выразить эмоции. — Скажи, Дух Горы, разве ты не наслаждалась тем, что можешь влиять на течение времени, подземных рек и мифриловых жил? Держишь сотни, тысячи жизней в своей горсти и можешь стереть их из этого мира одним лишь движением руки? Разве тебе не доставляло радости ощущать себя не просто частью чего-то невероятного, а его властителем? — Одинокая Гора не подчиняется мне, — я была уязвлена, потому что стоило только ему заговорить, вкрадчиво, осторожно, почти ласково и с некой мечтательностью в низком голосе, как глубоко в душе шевельнулась досада: а ведь он прав — наслаждалась. Силой, положением, причастностью к чудесам и той мощи, что крылась в Горе. — Она… сотрудничает. — Мы оба знаем, что это не так, — каждое его слово было подобно гвоздю, который забивали в крышки гроба моего благоразумия и веры в себя. — Как знаем и то, что Король-под-Горой, Торин, сын Траина, был ослеплен жаждой золота и неуемным желанием власти. Как и многие, многие до него, девочка. Города возвышались и разрушались, сама история двигалась лишь благодаря стремлениям живых мыслящих существ. Низким, временами перерастающим в чудовищные, но неизменно имеющим под собой опору из жажды властвовать и держать в руках силу. Этой страсти подвержено любое живое существо. Можно отрицать и бороться с пагубным чувством, но искоренить его не хватит сил ни у кого. Для этого следует уничтожить свою человечность, саму сущность духа. — Или преодолеть, — сдаваться так просто я не собиралась. — Найти то, что будет куда важнее, чем сила и власть. А золото — лишь способ достижения первого и второго, и не больше. — Либо их следствие, — Король-Чародей, в фривольной позе сидящий у стола, подпер щеку кулаком. — Но в этих словах есть правда. Именно поэтому ты еще жива. — Отсюда поподробнее, — я поудобнее устроилась на шкуре волка, постеленной специально для меня. — Чего ты от меня хочешь? Мой побег провалился с таким треском, что его слышали даже в Гондоре — можно было не сомневаться. Потому что вслед за орками в темницу спустился никто иной, а сам Ангмарец, который, как выяснилось чуть позже, имел на меня особые виды. И был уверен, что я, сломленная и потерянная, тихонечко скулю где-нибудь в углу узилища. Так что вид запертых охранников и Духа Горы, пытающегося отпереть дверь камеры своих друзей, поверг его в состояние, близкое к изумлению. По крайней мере, мне так хотелось думать, потому как по лицу этого существа нельзя было сказать, что ощущает призрак в данный конкретный момент. Я понимаю, почему моя отчаянная попытка тогда увенчалась успехом — орки, будучи уверенными в том, что их жертва обессилена, а также чувствующие поддержку своего грозного господина, просто не ожидали такой подлости от безобидной девчонки. Если бы они заходили в камеры к Фили или Кили, и уж тем более к Алатару, то наверняка вели себя совсем иначе. Да и вовсе пришли бы не вдвоем, а сразу десятком, так как узнать тяжесть кулаков гномов им пришлось на собственной шкуре. Как и то, что братья прекрасно умеют убивать и голыми руками. Ангмарец сразу сообразил, что к чему. Меня схватили за шкирку и куда-то поволокли, несмотря на все сопротивление. Замедлились и застряли мы только один раз — в дверном проеме, когда я растопырила руки и ноги, как Жихарка, цепляясь за все выпуклости и впуклости стен. Но даже это не стало помехой для Короля-Чародея. Он просто рявкнул мне в ухо своим фирменным воплем назгула. Я оглохла, ослепла, да и вообще перестала что-либо соображать, печальной тряпочкой болтаясь в призрачных руках моего тюремщика. Странностью стало то, что страха не было. Только потом я поняла, что на самом деле это была крайняя степень испуга, когда он перестает восприниматься как что-то реальное. Мне казалось, что это просто дурной сон, он скоро закончится, а я проснусь в теплой постели рядом с родным сопящим — или храпящим, в зависимости от того, на каком боку, — чудом, и все страхи ночи сгинут под теплым касанием разума Одинокой Горы. Однако минуты тянулись за минутами, а реальность вполне себе отчетливо давала знать, что все происходящее — правда. И тот факт, что мне оставалось жить, скажем, еще пару-тройку часов, проведенных в жутких муках, становился неоспоримым. Про опытных палачей темной армии мне рассказывали предостаточно. Все пошло иначе. Меня притащили в небольшую комнатку, жарко натопленную, с массивным дубовым столом, простым, немного обшарпанным. У дальней стены стояла широкая кровать и пара стульев, больше ничего. Никаких пыточных инструментов, крови и вывернутой наизнанку кожи предыдущих жертв. Однако самым важным оказался именно камин, к которому я, только ощутив, как ослабла хватка, ломанулась с упорством голодного медведя. Огонь приветственно загудел, и реальность снова накрыла меня с головой, вырывая из странного, похожего на транс, состояния. Я поджала под себя ноги, обхватив плечи руками и поежившись, и обернулась к Ангмарцу, которому по всем законам жанра надлежало бы меня убить и вывесить мою голову за ворота. Сейчас он выглядел, как самый обычный уставший человек. Осунувшееся лицо, темная простая одежда, словно он был не воином, а землепашцем. Так можно было бы подумать, если бы не холодный, спокойный и полный осознанной силы взгляд, которым он буравил меня, будто хотел изучать анатомию по моей далеко не самой худощавой тушке. Я хотела было просветить его касательно этого, но язык отказался меня слушаться. Пришлось промолчать, что в моем случае было вопиющей слабостью — с помощью постоянной болтовни хотя бы получалось найти выход или справиться со страхом. Здесь же такой возможности у меня не было. Зато был кувшин с водой на столе, который я заметила чуть позже. Наверное, у меня был такой жуткий взгляд, что Король-Чародей не стал допускать актов вандализма и собственноручно — Махал, Фили мне не поверит! — наполнил небольшую кружку и протянул своей пленнице. Я не замедлила этим воспользоваться и вцепилась в предложенное, как в усы своего возлюбленного. Залпом осушила, выдохнула и выжидающе уставилась на назгула. Не просто же так он меня не убил, верно? — Этот мир негостеприимен, — неторопливо начал Ангмарец. — Он не жалует тех, кто приходит с иных реальностей. Ты думаешь, что одна такая? Нет, таких было достаточное количество. Никто и никогда не задумывался, каким образом они попадают к нам, если только сами вала не способствовали этому. Те, кого они призывали, надеясь взвалить на последних всю тяжесть своих же ошибок, выдерживали чуть дольше, чем проваливающиеся в Арду случайно. Нож разбойника, болезни, да просто неудачливость — всегда заканчивается одинаково. Такие, как ты, не приспособлены к жизни здесь. Но, — он внимательно посмотрел на меня, машинально поглаживающую игольчатую шерсть шкуры, — тебе удалось сделать невозможное. Думаю, это из-за покровительства Одинокой Горы, твоей связи с одной из самых крепких, наполненных ворожбой твердынь. Да и тот факт, что твой жених, — в темных глазах промелькнула откровенная насмешка, — протянул нить между вами еще задолго до появления в нашем мире, дает тебе возможность прочнее держаться за жизнь здесь. Но ты по-прежнему чужак, и своей до конца никогда не станешь — Арда приняла тебя, но слишком настороженно. Однако, — Ангмарец подался вперед, как коршун, — это дает тебе ряд преимуществ. Например, ты можешь напрямую влиять на ход событий, которые были предначертаны. Знаешь, как небольшой камешек на дороге, попавший под копыто лошади полководца. Животное оступилось, тот упал, шею свернул — и война проиграна. — Ну спасибо, — буркнула я. — Булыжником меня еще никто не называл. Но, может, хватит разглагольствований? Я уже поняла, что для всех тут как бельмо в глазу, мешаюсь, лезу не в свои дела и не даю исполняться великому предназначению своими дурацкими поступками. Этим ты меня не удивишь. Что требуется от меня, чтобы ты отпустил нас, желательно в полной комплектации и живыми? Надо признаться, слова балахонистого меня задели. Я и раньше чувствовала иногда себя не своей тарелке просто потому, что на грани сознания брезжило понимание — я немного другая. Отличаюсь от жителей этого мира. И далеко не в лучшую сторону. Однако всегда старательно гнала такие мысли прочь, да и ощущала себя в Арде лучше, чем в своем родном мире. Возможно, потому, что такие путешественники — чужаки везде, где бы ни были и куда бы ни попали, однако именно здесь я нашла себя. Мне не было нужды притворяться, носить маски и выдавливать из себя эмоции. Они и так хлестали через край. — Жизнь, — коротко ответил Ангмарец. Я выпучила глаза. — Кому? — не поняла. — Мне, — ласково, как слабоумной, пояснил он. — Да тебе и так неплохо, — буркнула я, лихорадочно пытаясь сообразить, где успела так сильно провиниться. — Неплохо? — впервые услышала в его голосе что-то, похожее на возмущение. — Только благодаря тому, что ты проводила свои эксперименты в области запрещенной магии, я смог немного освободиться от уз, которые связывают меня с Тёмным Властелином, и перестать быть его марионеткой. И я не говорю про практически бестелесное существование. — Тебе что, девушек не хватает? — ляпнула первое, что пришло в голову. Эх, язык мой болтливый! Доведет он до могилы. По крайней мере, именно об этом я подумала, когда увидела выражение лица Ангмарца. — Поняла, беру свои слова обратно! Только ты подумал, как я это все осуществлю? — Меня это мало волнует, — мрачно ответствовал Король-Чародей. — Таковы мои условия. «Да, конечно, — съязвил внутренний голос, — ты нас только отсюда выпусти — а потом можешь мечтать об исполнении этого желания хоть всю ту вечность, что у тебя останется». В какой-то мере мне было его жалко. Он попал в ловушку, пусть и по собственной глупости, алчности и поддавшись желанию получить в свои руки силу, но все же был человеком. Но своя шкура куда дороже, к тому же я понятия не имела, как можно было бы честно завершить эту сделку. Поэтому помялась для вида, изобразила душевные терзания и мучения, и ответила: — Договорились. А сроки? От его улыбки мороз прошел по коже. Так скалятся только те существа, в которых не остается ни жалости, ни сочувствия, ни сопереживания. Я очень надеялась, что эта жуткая гримаса была маской, попыткой меня напугать, но внутренний голос истошно вопил о том, что мы в очередной раз вляпались, и кого считать виноватым в этом — неясно. Ангмарец прожил очень долгую жизнь. И как король, и как тень Тёмного Властелина, и ума ему было не занимать. Длительное заточение в образе Назгула не притупило ни остроты разума, ни умения делать определенные выводы. И планировать сделки. Я была ему не чета в этом. Ответа сразу я не получила. Он лишь молча постукивал пальцами по толстой столешнице, чего-то ожидая, а мне оставалось только подавленно глядеть на огонь, весело трещащий в камине, словно и не решалась сейчас судьба нескольких живых существ. Стены нашего узилища были очень толстыми, и сквозь них не проникало ни звука — тем более тут, в подвале, — но движение за дверьми я почувствовала раньше, чем створки распахнулись, и дюжий орк втолкнул внутрь мрачного Фили. Заметив меня, гном чуть наклонил голову, а серые глаза едва заметно облегченно потеплели. Впрочем, мимолетная радость быстро омрачилась угрюмостью: наследник Короля-Под-Горой вскинул голову, в упор глядя на Ангмарца. — Я бы потребовал залог, — задумчиво сообщил наш тюремщик. — Но это слишком неэффективно, — долгий взгляд в мою сторону. — А потому я одновременно определю тебе срок и обеспечу честность нашей сделки. Не успела я и глазом моргнуть, как в полутемном помещении повеяло леденящим холодом, и теплый свет, струящийся из камина, словно утек в пятно бездны, появившейся из ножен на поясе Ангмарца. Я уже знала, что это такое, но лишь понаслышке — моргульский клинок. На редкость мерзкая штука, судя по рассказам. Вскрик застрял в горле, когда темное, без блеска, лезвие плавно вошло в правое плечо Фили. Я зажала рот руками и зажмурилась, закусывая губу — казалось, будто это мне вогнали проклятую сталь в тело. Но Фили только лишь вздрогнул, да на скулах заиграли желваки, когда он удержал рвущийся наружу стон — за него это сделала я, не стесняясь охватившего меня отчаяния. — Да чтоб ты сдох, — с ненавистью выплюнула, подхватываясь на ноги и бросаясь к гному. — Твое пожелание немного запоздало, — равнодушно обронил Ангмарец, задумчиво посмотрел на рукоять кинжала, оставшуюся в его руках, и пожал плечами: — Ты же не думала, что я дам себя обмануть? Ответом ему было злобное шипение, а я лихорадочно общупывала полуприкрывшего глаза Фили. Орк, с оружием наизготовку стерегший пленника, мерзко ухмыльнулся, с наслаждением втянул носом едва ощутимый запах крови, уже почти истаявший. Ангмарец нетерпеливо дернул плечом, и охранника как ветром сдуло, даже дверь почти не хлопнула. Я внимательно осмотрела порез на рубашке гнома и с удивлением обнаружила, что раны, из которой в моем воображении должна была хлестать кровь, нет. Только небольшой белесый шрам. Мне оставалось только удивленно вскинуть брови — видимо, не так уж и много я знала о темных клинках. — И сколько? — глухо спросила я, судорожно вцепилась в руку Фили и почувствовала ответное пожатие. В уголках губ любимого притаилась едва заметная ободряющая улыбка, а я чуть не расплакалась: он понимал, в какой ситуации оказался, но даже сейчас старался меня ободрить. Даже не подозревая, что на такую сделку, пусть и по незнанию и собственной глупости, я согласилась сама. Выходит, что… с его помощью выторговала нам жизнь? Всем, кроме него самого. — Сколько у нас времени? — До новолуния, — коротко отрезал Ангмарец. — Этого будет достаточно. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что произойдет, если ты нарушишь обещание? — Нет, — мрачно буркнула я, лихорадочно пытаясь подсчитать утекающие мгновения. Получалось, если я правильно успела рассмотреть небо в широкую темную клетку тюремной решетки, чуть больше месяца. Мало, слишком мало, чтобы найти ответ на вопрос, над которым сам Ангмарец, обладающий огромными познаниями в области темной магии, наверняка бился не один век. — Как только осколки Тьмы дойдут до его сердца, мрак захватит его душу. — И тело, — педантично поправили меня, а со стороны Фили послышался полный сарказма смешок. Я недоуменно и виновато вскинула на него глаза. — Ты закончил ее пугать? — звук родного голоса словно придал мне сил, а то жалкое существо, которые сейчас в панике металось где-то в груди, замерло, придавленное гранитной плитой напрасной надежды. — Если на этом аудиенция, — гном издевательски поклонился, не смущаясь тем, что я практически висела на нем, — закончена, то, может, пожелаете нам дальней дороги? — Разумеется, — не остался в долгу Ангмарец. — Надеюсь на удачное завершение сделки. Для обеих сторон, — ухмылка снова заставила меня поежиться, как будто мне за пазуху запихнули сосульку. — Лошадей дать не забудь, — флегматично поправил ворот сбившейся рубашки Фили, заодно осторожно отцепил меня от него же. — Припасы тоже не помешают. И оружие верни. В ответ послышался только пренебрежительный смешок. А мне показалось, что Фили выбрали в качестве залога для исполнения моей части сделки совсем не из-за того, что у него на руке серебрился брачный браслет.***
Я сидела возле костра и в задумчивости рисовала тонкой палочкой на земле причудливые завитушки. Это помогало привести мысли в порядок: в голове царила жуткая неразбериха, и для того, чтобы начинать планомерно искать выход из очередной откровенно паршивой ситуации, стоило хотя бы разложить данные по полочкам, а все панические и истерические мыслишки вымести прочь. Последние исчезать упорно не желали, и метались от уха к уху, пытаясь забиться в отдаленные уголки сознания, чтобы потом выползти на свет в самый неподходящий момент. — Тебе стоило бы поспать, — Фили неслышно, словно кот к сметане, подошел со спины и сел рядом, перед тем набросив мне на плечи плащ. Я зябко поежилась, только сейчас понимая, что замерзла, и благодарно моргнула. — Завтра выедем на тракт и уже будем двигаться, не останавливаясь. Я привалилась к нему и положила голову на плечо. В душе царила какая-то опустошенность, будто меня выпотрошили. Наверное, мне стоило метаться по поляне, спотыкаясь о мирно храпящих Кили и Алатара, стучаться головой о дубовые стволы и воздевать руки к небу в гневном требовании открутить все выступающие части Ангмарцу за столь жестокую гарантию выполнения сделки. Но эмоций не было, только мысли, наскоро приведенные в порядок, начинали сухо щелкать, как счеты, перебирая варианты. Взрослею, что ли? Или потрясения последних нескольких суток насовсем выбили из меня способность сопереживать? — Ты не боишься? — все-таки спросила я. Фили вздохнул и обнял меня, прижимая к себе. — Боюсь, — чуть помедлив, признался он. — Сложно удержать в себе храбрость, когда чувствуешь, что рядом с твоим разумом есть что-то чуждое, — он замолчал, подыскивая слова, — враждебное, но не настолько, чтобы совсем потерять голову от ужаса. Она выжидает. — Тьма? — на всякий случай уточнила я. Гном кивнул. — Прости, — слезы сами собой навернулись на глаза, в груди словно заворочалось что-то очень острое, болезненно царапая по ребрам. — Я не знала, что так получится. Думала, что смогу обмануть его… Фили промолчал, прекрасно понимая, что слова здесь не нужны. Заключил в кольцо рук и легонько прикоснулся губами к встрепанной макушке. Мне оставалось только уткнуться носом ему в грудь, стараясь плакать как можно тише, чтобы никого не разбудить. — Мы справимся, — он все-таки заставил меня поднять голову и посмотреть ему в глаза. Подозреваю, что просто испугался, что я добросовестно промочу его насквозь. Как только эта мысль пришла мне в голову, то от смешка уже удержаться было нельзя. — Ты же не будешь сомневаться в моих словах? — дождавшись согласного всхлипа, дернул меня за нос: — Вот и славно. А теперь спать. Я даже не стала с ним спорить, но отпускать не собиралась. Спать — значит, спать. Только рядом с ним, и неважно, что могут подумать наши спутники. Поэтому свернулась калачиком под теплым боком и закрыла глаза. Усталость сказалась сразу же, хотя и было опасение, что сон не придет, и темные волны накатили в то же мгновение, забирая в беспамятство.