flashback
- А-АПЧХИ!! «Ну вот, началось» – думает Кёнсу, прикрывая глаза. Чонин болеет уже неделю, и теперь каждое утро начинается с громких чихов и задушенного хриплого кашля. Не то чтобы это было очень раздражающим или же Чонин был совершенно невыносим в больном виде.. даже наоборот – парень становился невероятно милым и беззащитным, как новорожденный котенок. А вот Кёнсу всегда нравились котята, знаете— но не об этом речь! Так вот, дело даже не в поведении Чонина, просто в отличие от своего обычного состояния, он начинал просыпаться рано-рано утром. Благо с дивана не встает особо, да и поубавилось в его поведении чего-то такого, что обычно вгоняло Кёнсу в краску – игривости, наверное? — явив миру нежного и спокойного Чонина. Из гостиной, Чонин отказался меняться спальными местами, раздается парад громких чихов и потом тяжелый кашель. Кёнсу входит в комнату и несет большую кружку горячего чая и стакан теплой воды, чтобы запить лекарство, потому что оно «ужас какое противное!» , и Чонин всегда хмурится и морщится, когда пьет этот несчастный сироп от кашля, а после делает страдальческую рожицу и слезно просит перестать пичкать его «этой зловонной жижей», но что же поделаешь, когда врач прописал.. Кёнсу и самой не очень-то нравится смотреть, как парень морщится и кривится, принимая очередное лекарство - и почему нельзя выпускать лекарства с нормальным вкусом? Парень на диване не перестает чихать, и из воспаленного горла вместе с чиханием рвутся хрипы и тяжелый кашель. Чонин хватает ртом воздух, тяжело дыша, оттого что нос заложен просто критически, а горло болит. Затем он чихает вновь, да так, что салфетки, засунутые в покрасневший нос - ну, надоело ему постоянно его вытирать! - вылетают, приземляясь на пол в углу комнаты. Больной протирает нос ладонью, и смотрит на Кёнсу слезящимися глазами, протягивая к ней ледяные руки.. в которые тут же вручается большая кружка горячего чая. Не сказать, что это то, что Чонин хотел: все же ручки у Кёнсу очень теплые, и держать их невероятно приятно; но даже с таким исходом Чонин благодарно шмыгает носом и припадает губами к горячему стеклу, делая глоток малинового чая. В горле тут же приятно теплеет, и Чонин жмурится уже от того, что чувствует, как в горле постепенно перестает першить. Кёнсу молча протягивает руку ко лбу, дедовским способом измеряя температуру, а потом легонько мотает головой из стороны в сторону, про себя отмечая, что температура, внезапно поднявшаяся после легкого спада на прошлой неделе, теперь спадает уже третий день. После Кёнсу все же вручает парню градусник, и он послушно запихивает его подмышку, оттягивая горло домашней майки. Подозрения подтверждаются - градусник демонстрирует доросший до 38.4 столбик. Чонин горячий, как только что закипевший чайник, и отнюдь не в том значении, в котором Чонин горяч обычно. Впрочем Кёнсу старается никогда не думать об этом "обычно". Это смущает, помним, да? Чонин ловит девичий взгляд, и выражение его лица тут же сменяется с благодарного на печальное. В глазах проскальзывает сожаление о том, что Кёнсу приходится о нём заботиться, и Чонин устремляет взгляд вглубь кружки, где плещется малиновый чай с лимоном и медом – забавное сочетание, но Чонину нравится, он не очень-то жалует черный чай, когда болеет. Он много чего не жалует, когда болеет, кстати, но не сказать, что это делает несносным привередой. Теперь, когда Кёнсу смотрит на него, опустившего взгляд в кружку с чаем, запаха которого он совершенно не чувствует, но тем не менее не перестает пытаться его унюхать, он напоминает девушке провинившегося щеночка, и от подобных мыслей Кёнсу хочется потрепать едва вьющиеся волосы и успокоить. - Выпей лекарство и ложись спать, Чонин, – произносит Кёнсу, наливая в ложку медового цвета сироп от кашля. По комнате сразу расползается густой запах трав и меда, и он был бы даже немного приятным, если бы само средство не было настолько отвратительным на вкус. В голову Кёнсу сразу врываются воспоминания о том сиропе из далекого - но на самом деле не такого далекого, - детства, который давала ей мама: у того сиропа был чудесный ягодный вкус, эх, его бы сейчас дать Чонину. Только вот он детский, а значит на взрослого парня его действие окажется совсем совсем легким, а Чонина нужно поставить на ноги как можно быстрее.. Хотя вопрос о вкусе еще открыт, поскольку удивителен сам факт, что Чонин чувствует вкус лекарства с таким-то насморком, как у него. Или может он просто знает, что лекарство гадкое и потому уже на автомате чувствует его горечь? Чонин поднимает на Кёнсу взгляд, и та протягивает ему ложку горького мутно-золотистого сиропа, сочувственно заглядывая в глаза. Он еле-еле находит в себе силы все же проглотить горькую субстанцию так, чтобы его не стошнило, и тут же выхватывает из чужих рук стакан воды, жадно выпивая его до дна. Несколько шустрых теплых капель сбегают с уголков рта, стекая по шее за ворот насквозь мокрой от пота майки. Не сказать, что она становится намного мокрее от этого, и Кёнсу тут же задумывается над тем, что Чонину пора переодеться. Она берет со стоящего рядом стула чистую футболку и протягивает ее парню, что тут же начинает стягивать с себя старую. Кёнсу тактично отворачивается, хотя единственная, кому это нужно – она сама, ведь Чонину совершенно все равно, смотрит на него кто-нибудь или нет. Кёнсу покидает гостиную, когда Чонин закрывает глаза и, кажется, засыпает. Дверь за ней тихо прикрывается и.. «Кёнсу-я!» – хриплый больной голос Чонина звучит на удивление громко в тишине квартиры. - Ну вот, а ведь все так хорошо начиналось..flashback #2
- Кёнсу-я! А пойдем на каток? – Чонин приземляется на диван рядом с соседкой, тут же опуская руку ей на плечо, приобнимая. – Пойдем же? Кёнсу удивленно отрывается от прочтения книги, что была бы совсем не лишней, если вспомнить о приближающейся сессии. До нее есть еще приблизительно месяц, но ведь никогда не поздно начать готовиться, верно? - Чонин, я не умею кататься, – Кёнсу вновь утыкается в томик по антропологии, отвечая тихо и спокойно, будто бы ей все равно, но утерянная секунды назад маска безмятежности и спокойствия все же не возвращается на лицо. Чонин замечает слегка закушенную нижнюю губу – ага, кто-то смущен! хотя, казалось бы, чего смущаться это же всего лишь катание на коньках.. нет ничего страшного в неумении этого делать. – Иди один. - Но я хочу с тобой! – Чонин дует губы, зная, что это оружие работает почти без осечек. – Ну, давай! Мы так мало времени проводим вместе! От такого заявления брови Кёнсу взметываются вверх в удивлении, и она все же отрывается от книги, аккуратно закрывая ее и откладывая на диван рядом. - Мы же живем вместе Чонин! Мы все время проводим вместе! — книга приземляется на диванную подушку как раз между парнем и девушкой, и Кёнсу, перебирая пальцами старый плед, поворачивает голову в сторону Чонина, кое-как встречаясь с ним взглядом. Зрительный контакт длится всего мгновенье, а Чонин все еще дует губы и смотрит в глаза так просяще, будто он щеночек, а она ест ветчину прямо у него на глазах – и это далеко не первый раз, когда Чонин косит под собаку, Кёнсу пора бы обзавестись иммунитетом к таким трюкам.. Девушка поджимает ноги под себя, и замерзшие пальчики ног оказываются под пледом, в тепле. Девушка слегка тушуется, когда Чонин придвигается еще ближе, едва не выскуливая «ну Кёнсу-у-у» – ну точно щеночек. С этим пора что-то делать. - Я хочу сходить с тобой на каток, – продолжает канючить Чонин, придвигаясь еще ближе. Еще немножко и места между ними совсем не останется. - Я не умею кататься, Чонин! – негодующе вскрикивает Кёнсу, чувствуя полную безысходность – ну почему же она не научилась кататься раньше? – Возьми Чанёля или Сехуна и идите. - Но я хочу с тобой! – для полной картины не хватает только топота ногами. Чонин жмется ближе и кладет голову на хрупкое девичье плечо, упираясь в него подбородком. Кёнсу от таких действий застывает, будто ее окунули в жидкий азот. Чонин продолжает нашептывать ей на ушко – что, к слову, стремительно краснеет, мольбы и слабые аргументы. Вдоль позвоночника девушки безостановочно носятся мурашки, будто болиды на гонках в пустыне, поднимая волосы на затылке дыбом. Кёнсу задерживает дыхание и звучно сглатывает, когда Чонин, кажется, сам того не осознавая, пододвигается ближе, едва касаясь горячими губами открытой кожи шеи. Девушка сначала стремительно бледнеет, а потом покрывается красными пятнами от смущения и чего-то еще. Чего-то непривычного и непонятного. Единственный способ прекратить это – согласиться на приглашение Чонина, что она и делает едва ли не пища: - Да, хорошо, я пойду с тобой, только прекрати! – Кёнсу пытается вжать голову в плечи и от лишнего движения — или же совсем не от этого? — губы Чонина мажут по белой коже девичьей шеи, задерживаясь на какое-то мгновенье. Кёнсу съезжает по спинке дивана ниже, выскальзывая из-под настойчивых прикосновений Чонина, и натягивает теплый плед до самой макушки, скрывая за ним горящие щеки. - Отлично! – отвечает Чонин, и энтузиазма в его голосе намного больше чем обычно. Мгновение спустя, теплый комочек из пледа и девушки сжимают в порывистых крепких объятьях, покачивая из стороны в сторону, а, еще мгновенье погодя, Кёнсу слышит быстрые шаги и захлопывающуюся дверь в ванную. Последнее, что слышит Кёнсу перед тем, как из ванной раздается звук льющейся воды это громкое и счастливое «Пойдем в пять, позови Бэкхён и собирайся!». Кёнсу переводит взгляд на часы и понимает, что на сборы у нее всего полтора часа и обычно этого было бы более чем достаточно – Кёнсу всегда хватало и получаса на то, чтобы одеться и может быть даже накраситься, если было настроение.. однако сегодня настроения для макияжа не было особо, как и для похода на каток: на улице минус десять, и выходить из дома не хочется совсем. С губ слетает тихий вздох безысходности. Нет, полтора часа явно мало для того, чтобы настроиться. «Просто отлично» - думает Кёнсу, разваливаясь на диване и типная ногами воздух от нечего делать.- «ладно, нужно позвонить Хённи.»***
- Ну уж нет, ты не можешь надеть это на каток! Ты же простудишься в два счета! – едва не взвизгивает Чонин, когда, выходя из душа через час, видит Кёнсу на диване в той же одежде, которая была надета на ней час назад: черный пуловер и обычные темные джинсы. И вообще, откуда ей знать, что надевают на каток, она ни разу там не была. Вот Бэкхён, когда-то в детстве занимавшаяся фигурным катанием, частенько ходит на каток одна и не считает нужным постоянно таскать с собой подругу, в отличие от некоторых. Кёнсу пару раз видела это большое помещение. Снаружи. Конечно же, она ни разу не входила в само здание – ей-то, что там делать? А раз это помещение, то там наверняка не так холодно, как на улице, верно? Родители Кёнсу никогда не считали навык катания на коньках или роликах чем-то особо важным, а сама Кёнсу не особо интересовалась подобным. Ее не звали на каток друзья, потому что их было не так уж много, да и они туда не ходили особо, а Бэкки, занимавшаяся на тот момент фигурным катанием, и так постоянно пропадала на катке - проводить там еще и свое свободное время ей не хотелось. Сама же Кёнсу больше любила тепло и чай в компании неплохой книги. Нет, Бэкхён, конечно, предлагала ей научить ее кататься, но Кёнсу вежливо отказывалась, не понимая, зачем ей это. Придерживая полотенце, обмотанное вокруг крепких смуглых бедер, Чонин скрывается чужой комнате, пока Кёнсу как-то заторможено провожает его взглядом. Кое-кто до сих пор не привык к созерцанию полуобнаженных юношеских тел едва ли не ежедневно. Красивых таких тел, надо сказать. Хотя Кёнсу, в общем-то, старалась как можно реже натыкаться на Чонина в те моменты, когда он выходил из душа. Парень отчего-то имел странную привычку расхаживать в одном набедренном полотенце последующие после душа час-полтора. Иногда, конечно, он и вовсе находился в этом состоянии практически полной наготы весь день.. Стоит ли говорить, что Кёнсу не высовывала носа из комнаты в такие вечера. Она просто не может привыкнуть к этому, ладно? Чонин возвращается в поле зрения спустя пару минут, и в руках у него любимый свитер Кёнсу, да-да, тот самый вязаный балахон, и пара вязаных носочков. Чонин становится перед девушкой, натягивая на хрупкую фигуру в пуловере еще один теплый свитер, а Кёнсу, сама смущаясь своих действий, разглядывает парня в сотый раз за их совместное проживание - цифра, конечно, могла бы быть и больше, но Кёнсу все еще стесняется смотреть на соседа слишком долго.. Чонин стоит близко и все расправляет, разглаживает невидимые складки на объемном свитере, а пока он занят делом, взгляд Кёнсу, благодаря их позе, утыкается прямиком в крепкий голый пресс соседа. А если быть точнее, то даже чуть ниже: совсем близко к аккуратному пупку, от которого вниз тянется полосочка темных жестких волос. Она скрывается за влажной тканью банного полотенца, и Кёнсу всеми силами отводит взгляд от этой опасной зоны. Кёнсу, где-то на уровне инстинктов, решает, что безопаснее будет продвигаться взглядом вверх, а не вниз. Так она и поступает. К крепкой груди Чонина прилипли капельки воды, и кожа влажно блестит, подчеркивая мягкое перекатывание мышц под ней. Взгляд натыкается на напряженный от прохлады сосок, Кёнсу закусывает губу, пытаясь отвести взгляд. Это у нее получается только спустя мучительно длинное мгновение, а крепкая грудь исчезает из-под прилипшего взгляда девичьих глаз. Кёнсу заторможено вертит головой, выискивая взглядом соседа, и тот находится у нее в ногах, сидящим на полу так, - на коленях, если быть точнее - что красиво контрастирующее с кожей белое полотенце слегка сползло с тазовых косточек, являя их взору девичьих глаз. Ткань медленно, но верно сползает, и Кёнсу становится нестерпимо жарко, пока она наблюдает за этим, но оторвать взгляд не представляется возможным.. Чонин медленно и сосредоточенно натягивает на девичьи ножки теплые вязаные носочки поверх уже имеющихся тонких, а потом секунду придирчиво оглядывает свое творение. После он быстро проводит коротким ногтем на указательном пальце по облаченной в ткань пяточке, удерживая ступню другой рукой. Девушка мгновенно выходит из своего маленького транса, надеясь, что Чонин не заметил этого секундного - минутного? часового? - отбытия в другую вселенную. Кёнсу вздрагивает и пытается вырвать и захвата ногу, едва сдерживая смех, когда Чонин уже настойчивее щекочет девичью пяточку. Носок не является серьезной преградой щекотке, и Кёнсу изгибается как схваченная за хвост змея, пытаясь избавиться от этого забавного ощущения. Заканчивается все тем, что Кёнсу катается по дивану от смеха, на глазах выступают слезы, склеивая длинные ресницы, благо, не накрашенные, а пухлые губы растягиваются в настолько широкой улыбке, что Чонин даже замирает на мгновение, любуясь. А затем, поймав нужный момент, вскакивает на ноги, придерживая белое полотенце на бедрах, и уносится в чужую комнату, одеваться. До выхода осталось минут десять от силы, его волосы кое-как высохли, но не идти же ему в набедренном полотенце.