На могиле у Альфреда маки: черные, словно ночь внутри незакрытых глаз. В детстве братик всегда молчал: нежно трепал по холке, открывая, как рыба, рот. Только, видимо, братик знал: точно чувствовал, что его ждет. Города подрываются из — из пучины уставшей Земли. Если дальше катиться вниз, то только не вне, внутри. Альфреда тайные знаки — подсказкою: белый атлас.
На могиле у Вани одна хризантема: он бы смеялся, глупый. В детстве было совсем неплохо, как Оленька говорила. Страшно немного, с Наташкой разлука, но все это было, было. А сейчас все светло и бело, под пеплом трех тысяч войн. И где-то соловушка пела... о том, что пора домой. Зарыли Ивана в экосистему, одетого в шелковый пурпур.На могиле у Артура ветка рябины: ровно тринадцать ягод. В детстве с Диланом говорили о великих чужих мирах. Видно, маленькими забыли, что их всех ожидает крах. Страны смыты одной волной, мир задыхается морем. Если ты бы остался со мной, мы б... потонули оба. Артур сгорел в крематорной кабине, облачение — черный бархат.
На могиле Франциска лилии: с алою каплей крови на каждом из лепестков. В детстве папочка не вернулся: не вернется уже никогда. То был сон, но сейчас — проснулся? — вкруг бумажные города. Их, (не)хрупких, сметает ветром; они рвутся в чужих руках. Если мир этот станет пеплом, он сгинет в дыму и стихах. Франциска в лазурном пустили и — по морю свирепому, синему, по морю без берегов.На могиле у Австрии пусто: терновник растет колючий. В детстве, кажется, было детство. Ну и, видимо, это все. Потому что в груди не сердце — Венский мрамор и колесо. Мир тонул, города горели, а страны дышали ядом. Только в Австрии не успели — с людьми оказаться рядом. Родерих не пришел.