***
Я проснулся, сидя на мягком сиденье в автобусе, погруженном в полумрак из-за половины завешенных окон. Всё выглядело немного расплывчато, но я считал это нормальным — во сне даже самые странные вещи кажутся обыденными. На мне почему-то оказалось зимнее пальто, и я мгновенно вспотел. Вскочив с сиденья, я огляделся — интерьер был до жути знакомым; я видел его множество раз. «Икарус», наверняка стоящий на остановке 410-го автобуса, и словно подтверждая мою догадку, сквозь окна просматривалась гладкая, асфальтированная поверхность с дорожным знаком на обочине. Сбросив пальто, оказавшись в одном свитере, окрыленный надеждой, что всё-таки всё происходящее ранее было дурным сном, я выбежал из автобуса, и остановился перед воротами, ведущими в Рай. Для меня, по крайней мере, в рай. Одна из решетчатых створок лагеря была приоткрыта, и я нырнул в щель, чуть не столкнувшись с голубоглазой пионеркой с двумя светлыми, соломенного цвета, толстыми косами чуть ли не до пола. — Ой! — взвизгнула Славя, приложив руки ко рту. — Извини... — Ничего. — улыбнулся я. На секунду показалось, что даже искренне. Я был готов с ней поговорить — ведь спешить мне некуда. Я уже дома. — Да это же ты! — улыбнулась Славя, перекинув косу на грудь, и принявшись теребить её. — Мы тебя так долго ждали! Я знаю, вновь улыбнулся я до ушей. А уж вас всех как я долго ждал... — Где Ольга Дмитриевна? — Она у себя! Как раз хочет с тобой поговорить. Да, кстати, меня зовут Славяна, но для друзей — Славя... — Я — Семён, очень приятно. — я протянул руку пионерке, и ухмыльнулся. Та немного помешкалась, но подала руку в ответ. Не теряя времени, я прошёл в ворота, и увидел справа столь знакомое здание общих кружков. Как прежде, как всегда, на дороге Лена с книжкой в руке ходила по кругу с задумчивым видом, но увидев меня, остановилась, будто пораженная молнией. Лена не сильно изменилась по сравнению с ее альтер-эго... Но всё же — пары морщинок в уголках глаз как не бывало, как и мешков под глазами, налитых синевой от вечного недосыпа и постоянного употребления алкоголя, взгляд потерял прежнюю целеустремленность, хотя тоска и переживание за судьбу всего человечества никуда не делись. Проходя мимо неё, я подмигнул: — Лен, сейчас из кустов выпрыгнет Ульяна и начнет пугать тебя саранчой, будь осторожнее. Лена что-то невнятно залепетала, выронив книжку. — Откуда ты знаешь моё имя... — Знала бы откуда — в жизни не поверила. — я поднял книжку, и ободряюще улыбнулся ей. Немного замешкавшись, она всё же приняла книгу, и обратила свой взгляд на кусты, из которых вот-вот должна была выскочить Ульянка. И действительно, рыжая фурия мгновение спустя вылетела из своего убежища, и подмигнув, улыбнулась до ушей, пряча саранчу за спиной. — Ты у нас новенький, да? — Да, да, конечно. Новее не бывает! — Ну, тогда добро пожаловать! Я — Ульяна, а это — Лена, — ответила Ульяна, тыча пальцем в свою будущую жертву. — Мы уже познакомились... — пробормотала Лена, и громко завизжала, когда Ульяна вытащила из-за спины руку с несчастным полураздавленным насекомым в сжатой руке, и с громким смехом принялась совать саранчу в лицо Лене, которая выйдя из ступора, дала резкого стрекача, уворачиваясь от хохочущей Ульянки. Я уверенным шагом направился к площади, ожидая момент истины, и он настал — я даже не вздрогнул, когда сзади меня хлопнули по плечу где-то на полдороге. — Эй! Я обернулся. Да, это была она. Алиса стояла в паре метров от меня, теребя красный галстук, повязанный на запястье. На лице застыла глупая ухмылка, но желтые, словно у кошки глаза, излучали дружелюбие и интерес. — Алиса... — я шагнул навстречу и протянул руку, не веря, что она стоит передо мной. Где-то в глубине души я понимал, что это всего лишь сон, бредовое видение, но оно было настоящим, осязаемым, настолько реальным, насколько это возможно. — Эй, парень, с тобой всё в порядке? — послышался встревоженный голос Алисы. Мгновение спустя я убрал руку, сообразив, как глупо выгляжу со стороны. — Прости. — Я тебя знаю? Лицо знакомое очень... — Ещё как. — Откуда? — Широко улыбнулась Алиса, с неподдельным интересом осматривая мой невзрачный прикид. Её и до того неясные очертания начали медленно превращаться в одно мутное, расплывчатое пятно, и понял, что время, отпущенное мне, истекает. Резко рванувшись, я схватил Алису, и приник к её губам своими. Она не сопротивлялась — никогда не сопротивлялась, и я пользовался этим. — Прости. — прошептал я Алисе на ухо. — прости, что так получилось. Я хотел, чтобы всё было по другому. Её лицо разгладилось, она нежно посмотрела мне в глаза. — Я знаю. Ты всё сделал правильно.***
Я лежал на мягкой траве, и вдыхая аромат луговых трав, вспоминал дивный сон. Он был прекрасен — потому что в нем была Алиса. Хотя, может это был вовсе и не сон? Я боялся открыть глаза, чтобы не дай Бог, не разрушить хрупкую иллюзию. Откуда-то издалека, пробиваясь сквозь тихий звон, присущий полной тишине, звучал неведомый, но очень знакомый женский голос. Смутный силуэт его обладательницы, на фоне жаркого и яркого солнца, проникающего сквозь веки, зачем-то бил меня полотенцем по ноге, которая отдавала легкой, покалывающей болью. Я лишь надоедливо отмахивался — но удары девушки становились всё настойчивее, и только лишь получив пощёчину, я разозлился, и открыл глаза. Реальность оказалась намного прозаичнее — да, я лежал на траве, но чудный аромат полевых растений оказался гарью жженой резины; лучи солнца, пропущенные сквозь клубы черного дыма, нещадно жгли лицо. Моя же нога, по которой Лена била какой-то тряпкой, была окутана огнем. Я дико закричал: пламя прожгло штанину и добралось до кожи, дикая боль пронзила ногу, десятки, сотни, тысячи раскаленных игл впились в каждый нерв, заставляя меня не по-человечески, почти по-звериному рычать от невыносимой боли. Не понимая, что творю, я схватился за ногу, но лишь обжег пальцы, на которых, прилипнув к подушечкам, остались обугленные волокна ткани. — Да лежи ты спокойно! — Лена остервенело била тряпкой по огню, и спустя несколько секунд ей удалось обуздать пламя. Зверская боль не ушла, казалось, нога продолжает гореть — но состояние аффекта прошло. Потрясенно уставившись на изуродованную, кровоточащую, покрытую красными, отвратительными волдырями конечность, я не мог поверить, что это происходит со мной. Ещё мгновение назад я прижимал к себе Алису, а теперь... — Я знаю, что тебе больно, но нам нужно идти! — отчаянно закричала Лена прямо мне на ухо. — Вертолет близко! И действительно — хищная птица кружила над нашими головами, словно раздумывая, раздумывая, как нанести следующий удар. Медленно встав, я осмотрелся. Пейзаж практически не поменялся — заросший зеленью переулок, заставленный «Копейками», и «Запорожцами», несколько домов, и в том числе тот, из которого я только что вышел — были охвачены огнем. Подняв валяющийся неподалеку разрядник, я прихрамывая, вышел на середину переулка, и поднял голову. Во мне бушевал спектр самых различных чувств: от страха и непонимания до лютой, сжигающей изнутри ненависти. Я знал, что пилот видит меня, и желая немного раззадорить его, я вытянул указательный палец, и медленно провел им по шее, улыбаясь до ушей. Видимо, его этот жест оскорбил, поскольку четырехствольный пулемет на носу вертолета зашевелился, и нацелился в мою сторону. Но пилот медлил. Чего-то ждал. — Что ты делаешь?! — послышался истеричный, полный отчаяния вопль Лены. — Вернись! Внезапно, к моему полнейшему изумлению, на застекленной кабине вертолета открылась боковая форточка, и оттуда вылетел небольшой белый сверток, спикировав на траву прямо передо мной. Если бы они хотели убить меня, то более оригинальный способ придумать сложно — мои руки сами потянулись к свертку. Вертолет тем временем завис надо мной, отведя турель в сторону, словно ожидая, пока я распакую посылку. Дрожащими руками я развернул сверток, в котором лежала обмотанная тряпками армейская рация, и чуть не выронил её, когда она резко зашипела, из динамика донесся самодовольный мужской голос с легким, почти незаметным оттенком немецкого акцента. — Эй, придурок, прием! Живой там? Путаясь в регуляторах и кнопках, я наконец нажал нужную. — Кто ты такой? — Тот, кто спасет твою несчастную задницу. Habe Еs? Прости, что чуть не поджарил, а то нужно было создать видимость, что гоняюсь за врагом советишен пипл... — Это раскаяние? Минуту назад ты ещё поливал меня из пулемета. — оскалился я. Человек на той стороне немного помедлил, словно собираясь с мыслями, и продолжил на чистейшем русском, даже без намека на акцент. — В общем, слушай, парень. Познакомимся потом. Нет времени паясничать, весь район оцеплен, сюда чуть ли не целую армию согнали, и каждый тут жаждет твоей крови, даже не думая взять тебя живым. Но я смогу вывести вас за пределы района, если ты будешь делать в точности то, что я скажу. — И почему я должен тебе верить? — Потому что кроме меня, тебе сейчас никто не поможет. Ну как, помогут конечно. Умереть только. Ну что, согласен? Опустив рацию, я вопросительно посмотрел на Лену, стоявшую рядом, и слышавшую весь разговор. Она немного помедлила, и кивнула. Нам ничего другого не оставалось, кроме как довериться этому человеку, и я поднес рацию ко рту. — Да, мы согласны. — Гут, камерад! — в голосе собеседника прорезались радостные нотки. — Ну что, смотри. На параллельной улице справа, если смотреть с твоей стороны, колонна автомобилей с тремя десятками человек, так что туда не суйся. Вперед — тоже, разворачивайся и иди до проезжей улицы, там перегородили дорогу, но я стрельну туда НУРСом разок, а ты, воспользовавшись суматохой, перебегай дорогу и забегай в ближайший двор, чтобы тебя не заметили. Давай, Сэм! Пошёл! Времени мало. Словно подстегиваемый его словами, я развернулся, и тяжело вздохнув, направился в сторону проезжей улицы, иногда посматривая на вертолет, парящий сверху прямо надо мной — а вдруг пилот ведет нас в западню? У меня возникали сомнения насчет его намерений, но делать нечего — сами мы отсюда не выберемся. Когда до конца переулка оставалось метров двадцать, рация, уже прицепленная на ремень, зашипела. — Пускаю ракеты. Будь осторожнее. Я поднял голову, и в подтверждение его слов, от крыльев вертолета оторвалось несколько продолговатых крылатых снарядов, и оставляя за собой белые клубы дыма, пронеслись над моей головой. Метрах в пятидесяти справа от меня грохнул мощный взрыв, чуть не разорвавший барабанные перепонки, стекло в ближайшем доме жалобно взвизгнуло и треснуло напополам. Немедля припустив, мы добрались до углового дома. — Пиздец... — пробормотал я, когда моему взору открылся вид на огненный ад, охвативший несколько полуразрушенных домов и сломанных, горящих деревьев. Из люка 80-го «БэТэРа», стоящего посередине улицы наполовину вылез охваченный огнем механик-водитель, и пытался сбить с себя пламя, закладывая мои уши диким криком, полным отчаяния и ужаса. Плотная дымовая завеса не давала в полной мере рассмотреть происходящее, и я с Леной рванулся через улицу, обогнув бронетранспортер и несколько обугленных трупов, забежав в ближайший двор за железными воротами. — Так, что дальше? — Дальше пробирайтесь через дома параллельно улице Крылова к парку Тренева. Тут всё намного хуже, чем я думал, похоже придется раскрыть себя. Но не выходи обратно на Крылова! Ни в коем случае. — Ладно. Вертолет загудел, и накренившись носом вперед, полетел параллельно улице. — Интересно, кто он такой, — задумчиво проговорила Лена. — может, спросишь его имя? Он всё-таки рискует своей жизнью ради нас. Мысленно я согласился с ней, и нажал кнопку на рации. — Как тебя зовут? Рация зашипела, и пилот, словно нехотя, ответил. — Томас. Мы двигались достаточно медленно — порой нам приходилось пробираться по крышам, врываться в чужие дома и пробегать через них. Звуки происходящего впереди боя становились всё громче, грохотавшая канонада из пулемета и ракетных установок на вертолете, периодически сменяясь очередями из КПВТ, клубы черного, пахнущего кровью и смертью дыма, окутавшего улицу — всё это вызывало резкое чувство дежавю. Я уже был на войне. Много раз, уже и не сосчитать, сколько, и это не вызывало каких-то особых чувств, кроме остервенелого желания выбраться живым из этого ада. А вот Лена чувствовала себя как раз наоборот — несмотря на сжатые губы и устремленный взгляд, ей приходилось нелегко. — Значит так, слушай внимательно, — рация зашипела, из динамика донесся тревожный голос Томаса. — я немного разбавил это царящее уныние ближе к парку Тренева, пришлось раскрыться, и теперь мне нужно уходить, иначе велик шанс, что собьют, они уже поднимают второй вертолет. Выбирайся из города, и уезжай в Зую, остановись там у трассы в каком-нибудь кафе. — Понял. А как я тебя там найду? — Я сам тебя найду. Удовлетворившись ответом, я прицепил рацию к ремню. Дело оставалось за малым — выбраться из города. Когда мы забежали в очередной дом, хозяева которого предварительно слиняли в подвал(скорее всего), меня одернула Лена. — Может, стоит сбросить вещи и переодеться? Идея была здравой, и положив разрядник на пол, я начал рыться в шкафу. Выудив оттуда белую накрахмаленную рубашку с красным галстуком, и черные брюки, я слегка замешкался — всё это было до боли знакомым. — Где-то мы это уже носили, да? — усмехнулась Лена, копаясь в тумбочке. — И правда. — задумчиво ответил я, теребя в руках галстук. Воспоминания нахлынули, смывая своим потоком всё, о чем я должен был думать в этот момент. — Но ничего нелья вернуть. — прошептал я. Одинокая слезинка прочертила щеку, и упала на ленточку, оставив мокрый след. — Что? — Нет, ничего. — сбросив куртку, пахнущую дымом, я кинул её на кровать, и принялся осторожно снимать штаны, сжимая зубы от нестерпимой боли, когда приходилось отрывать прилипшую к месту уродливого ожога ткань. Наконец я справился, и надел джинсы, затянув их ремнем. Рубашка оказалась несколько великовата, но это даже лучше — жарко не будет. Лена уже стояла одетая в белую футболку, черную юбку чуть выше колен, и белые гольфы с туфельками. Я же, чтобы завершить образ, взял с комода квадратные очки, подошёл к зеркалу. На меня посмотрело хмурое, осунувшееся, трехдневной небритости лицо, застывшее в выражении вечной скорби и тоски. В уголках век появилось несколько новых морщин. Плюнув на руку, я зализал волосы назад, и надел очки, немного сгладив образ мученика за грехи всего человечества. Теперь же мы выглядели как пара пионеров. Почти. — Нам придется оставить всё оружие и вещи, кроме сумки, здесь. — обратился я к Лене, крутящейся у зеркала, смотрясь в него и так, и сяк — то улыбнется, то задницей вильнет. Но услышав меня, сразу повернулась. — Я и сама это сказать хотела, — пожала она плечами. — Как-то будет глупо идти по улице с оружием наперевес. — Ты умница. — я чмокнул её в щеку, и поднял разрядник, прикидывая, насколько глупой будет идея взять его с собой. — С чего вдруг такие телячьи нежности? Неужели перед лицом возможной смерти ты наконец решил быть со мной поласковее? — фыркнула Лена, расстегнув молнию на сумке, и принялась запихивать туда «Скорпион». — Да что ты начинаешь-то? — Да потому что я люблю тебя, дурень ты конченный, а ты продолжаешь жить в мире снов и иллюзий! — вспыхнула Лена, в глазах заплясали злобные огоньки. Злилась она редко, но когда чувства брали верх над разумом... — Тебе не кажется, что сейчас не время и не место? — спокойно ответил я, складывая всё в шкаф, и достав зажигалку из кармана. — Разберемся с этим позже. Чиркнув зажигалкой, я поджег клочок бумаги, и приложив его к оставшейся одежде в шкафу, подождал пока разгорится пламя. Тяжелее всего было расставаться с разрядником — но я понимал, что не смогу взять его с собой. Захлопнув шкаф, я обернулся к Лене. — Нам пора. — Да, идем. — неожиданно легко согласилась Лена, и закинув сумку за спину, направилась к выходу.***
Разбавить «уныние» у Томаса вышло просто на пятерочку. Вся улица Крылова была охвачена огнем, большинство домов повреждено, или разрушено до основания, дымовая завеса, окутавшая весь район, надежно маскировала нас, и нам удалось проскользнуть в центр города прежде, чем его блокировали. Пробираться пришлось по параллельным, не перекрытым улицам, где всё было относительно спокойно, хоть и по ним часто проносились машины скорой помощи и милицейские экипажи, громко визжа сиренами. Порой проезжали и черные «Волги», с мигалками и мужчинами в деловых костюмах за рулем. Подойдя к большой толпе, перегородившей улицу, я увидел за ней стоящего на крыше автомобиля милиционера с «матюгальником», мы вошли в толпу, держась за руки, краем уха прислушиваясь к полицаю. — Товарищи! Граждане! Сегодня наш тихий и спокойный город, сердце Крыма, подвергся атаке террористов и врагов народа, и я прошу вас максимально способствовать поимке преступников! Но когда он вытащил из кармана смятый листок с отпечатанными на нем нашими фотографиями, мое сердце екнуло, и провалилось куда-то вниз. — Вот террористы! — забрызжал слюной милиционер, размахивая листком. — Если кто увидит их, немедленно доложите ближайшему патрульному экипажу! Не вздумайте взывать к их совести и чести, и тем более, попытаться задержать самостоятельно — это очень опасные преступники! Толпа всколыхнулась, недовольно загудев. — Вы лучше у себя там порядок наведите! Я видела, как боевой вертолет целый квартал сровнял с землей! Или вы хотите сказать, что за его штурвалом сидели вот эти дети?! — стоящая рядом со мной сгорбленная бабка с косынкой голове и полосатой сумкой в руках, заголосила, словно резаная, тыкая в сторону милиционера скрюченным пальцем. — Боже, да что это творится-то, а? Сталина на вас нет, окаянных! Вот при нем был порядок! А сейчас что... Знала бы она, что этот квартал с лица земли стер потомок тех, с кем недавно она воевала. Медленно и осторожно я начал прокладывать путь сквозь шумевшую толпу, чувствуя, как волосы встают дыбом. До технологии цветной печати Союз ещё не добрался, и определить, что у девушки на фотографии фиолетовые волосы, было невозможно. Но тревожное чувство, что нас могут узнать, не давало покоя. — Сталин ваш был диктатором не лучше Гитлера! — выпалил очкарик весьма интиллигентной наружности, обращаясь к бабке. Явный представитель будущего креативного класса, ухмыльнулся я. — Ах ты фашист проклятый! Не за это мы воевали! — тут голос уже подал сухой старичок с клюкой, лет семидесяти на вид. — Нет, видала, Клара Евгеньевна, какое поколение растет?... Очкарик, которого обступили крепкие мужики, получил от одного из них тычок в грудь, и наверняка раскаялся, что решил вступить в полемику о личности Иосифа Виссарионыча. Воспользовавшись смутой, распихивая возмущенных горожан, мы вырвались из толпы, обступившей будущего хипстера. До площади оставалось не так много, и мы, взявшись за руки, мило улыбаясь друг другу, пошли к парку, врезаясь в обтекающий нас поток студентов и пенсионеров, идущих из центра. Выйдя к парку Тренева, я бодро зашагал к оранжевому «Жигули» у обочины, за рулем которого сидел усатый толстый мужик в матерчатом пиджаке, и с умным видом читал газету. — Здравствуйте! — постучался я в окошко, и попытался улыбнуться. Но получилось не очень. — До Зуи сколько будет? — Три рубля. Едем? — мужик лениво покосился на нас, отложив номер «Комсомольской правды» на заднее сиденье. — Едем. Как настоящий джентельмен, я сначала открыл заднюю дверь, и призывно махнул рукой. — Карета подана! — Благодарю. — кротко улыбнулась Лена, слегка присев в неком подобии реверанса, и села в «карету». Прыгнув на переднее сиденье, я наблюдал за тем, как водитель, положив руку на прозрачный набалдашник с застывшей в нем розочкой — обязательный атрибут любого уважающего себя советского таксиста, переключил КПП на заднюю передачу, и сдал на трассу. Спустя минуту мы наконец поехали вперед, под аккомпанемент давно убитого заднего моста. Лена почти сразу заснула — но я её не винил, после всего пережитого за сегодняшнее утро и я бы сам с удовольствием прикорнул. Но к сожалению, позволить это себе не мог, и мне оставалось только подперев голову, полусонным взглядом осматривать окрестности, время от времени высовывая голову наружу, чтобы хоть как-то освежиться. Мы уже выехали из Симферополя, и городской пейзаж сменился цветущим зеленым, изредка чередуясь с деревушками, возле которых паслись стада коров и коз. Один раз проехал красный «Икарус», на табличке маршрута которого я ожидал увидеть столь привычное число «410». Слишком уж много воспоминаний было с ним связано. — О чем задумался, парень? — подал голос таксист, задымив сигаретой. И я вспомнил, что мне дико хочется курить. — Курить можно? — Травись на здоровье. — хмыкнул мужик, протянув пачку «Беломора». — Спасибо, у меня свои. — в ответ я достал смятую пачку импортного «Марльборо», и вытащив одну, чиркнул зажигалкой. Чтобы хоть как-то скоротать время, я решил ответить на вопрос таксиста: — Да вот думаю, кто мог совершить такое. Куча людей погибла, в конце концов... — Да талибы это, зуб даю. — мужик усмехнулся сквозь усы. — У меня сын сейчас в Афганистане служит, говорит, новое оружие, ну то, что по телику показывают, получили, и гонят душманов по всем фронтам. Может, пробрались сюда как-то и теперь отомстить пытаются. — Возможно. — задумавшись, ответил я. В моей реальности война в Афганистане, длившаяся десять лет, закончилась разгромом СССР и позорным выводом советских войск, а здесь же всё было по-другому. Предсказать развитие событий, последующее за этим я не мог, и в конце концов, решил не забивать этим голову — проблем и так было выше крыши. — Интересно одно — как они вертолет достали, — ухмыльнулся я. Таксист лишь махнул рукой. — А черт его знает. Может, когда собьют, узнают, да нам расскажут, простому люду. Хотя, если душманы вертолет умудрились угнать... О, приехали уже. Вот твоя Зуя. И действительно — я увидел дорожный знак с названием деревни. Протянув руку назад, я затормошил Лену, которая не сразу разлепила заспанные глаза. — Что, уже? — Да. — деловито отсчитав три рубля, я вложил их в широкую ладонь таксиста, и открыл дверь. — Удачи! — Я помахал рукой ему на прощание, и огляделся в поисках кафе. Долго искать не пришлось — на противоположной стороне трассы стояло белое двухэтажное здание с табличкой «Закусочная», возле которой ютился «ЗиЛ-131» с голубой кабиной. Перебежав дорогу, мы зашли в здание общепита. Посетителей было не так много — в основном, водители грузовиков, да детвора. Пройдя к началу раздаточной линии, я схватил коричневый пластиковый поднос, и нагрузил его тарелкой с бледным супом, похожим на щи, и двумя стаканами чая в каноничных гранчаках. Лена взяла себе все, до чего дотянулись руки — и первое, и второе, и третье, от чего загроможденный тарелками поднос вилял из стороны в сторону вместе с ней. Подойдя к кассе, где сидела весьма злобного вида сухопарая старуха, в очках с линзами толще, наверное, чем Великая Китайская Стена. Я протянул рубль, и стал ожидать реакции с её стороны. Она последовала не сразу — отложив книжку, она открыла кассу, и начала рыться в поисках сдачи. — За меня и её. — уточнил я, указав на Лену. — Почему не в школе посреди белого дня? Дармоеды... — проворчала она, и протянула сдачу. Я же, легонько кивнув, усмотрел стол в углу, и направился туда. Спустя минуту мы уже сидели, тыкая ложками в массу, именующуюся супом, впрочем Лена сразу её отложила, и принялась за второе. — Ну что, теперь ждем этого Томаса. Он так рвал за нас задницу, что не прийти просто не может. — я откинулся на спинку стула, и внимательно посмотрел на Лену, уплетающую пюре с разварившимися сосисками. — Я хочу поговорить о другом. — она неожиданно резко отодвинула тарелку с пюре, и выразительно посмотрела на меня своими зелеными глазами. — О чём же? — О том, что ты ведешь, как полнейший мудак уже два года. Может, через час мы погибнем, и я хочу сгладить все недосказанности между нами, пока не стало слишком поздно. — Послушай... — замешкался я, но Лена изо всей силы ударила крохотным кулачком по столу, от чего он зашатался. — Нет, это ты меня послушай, дорогой. И очень внимательно. Если ты думаешь, что я — наивная влюбленная дурочка, то глубоко ошибаешься. Да, я люблю тебя. И готова ради тебя на многое. Да, тогда я пошла на панель, но не потому что ты так захотел, а потому что я понимала, что нам нужны деньги на первое время. Ты не представляешь, как мне было тогда мерзко... Когда ты зажата между двумя потными, вонючими жлобами, один тычет членом тебе в вагину, а другой — в задницу, то поверь, рука сама собой тянется за веревкой и мылом. Я же перетерпела всё это. — И откуда в тебе появилось столько прагматизма, Лен? — оскалился я. — Тогда и появилось. — Резко ответила Лена, отвернувшись. — Я делала для тебя всё, терпела все твои прихоти, и я хочу получить взамен то же самое, а не фонари под глазом и ежедневные пьянки. Я понимаю твои чувства насчет Алисы, но прошло уже два года... Я резко дернулся вперед, привстав, и уперев руки в стол, но Лена отреагировала спокойно, равнодушно смотря прямо мне в глаза, на её устах застыла ядовитая улыбка, от чего я ещё больше взбесился. — Не вздумай её упоминать больше. Ни-ко-гда. — по слогам, отчетливо и громко проговорив последнее слово, я уселся за стол, заметив, что на нас уже бросают заинтересованные взгляды. — А что так? Не пора ли жить своей жизнью, Сем? — Нет. Для меня она будет жить вечно. — прошептал я, уставившись на опустевший поднос. — Я обещаю, что исправлюсь, и давай закончим. Просто... дождемся Томаса, и послушаем, что он нам скажет. С момента окончания разговора мы сидели в полной тишине, изредка перекидываясь дежурными фразами, и выходя лишь покурить. Я с вниманием орла, выслеживающего добычу, следил, как открывается и закрывается входная дверь, через которую сновали различного рода посетители. Дело было к вечеру, раскаленное помещение слегка остыло, и я расслабился. — Да куда же он делся? — Лена вздохнула, и закрыла лицо рукой, подперев второй рукой подбородок. — Я бы особо не рассчитывал, что он появится. — задумчиво ответил я, гоняя вилкой кусок капусты по пустой тарелке. — в конце-концов, не забывай, что не так легко оторваться на вертолете, бросить его где-нибудь, и скрыться от преследования. Если конечно он не бесплотный призрак. — Да знаю я, просто мы торчим уже здесь шесть часов. Надоело... Тут дверь в очередной раз заскрипела, я обернулся, и увидел высокого человека в джинсах, кроссовках и белой толстовке с накинутым на голову капюшоном, скрывающим его лицо. В мерцающей полутьме блестели его глаза, явно выискивающие кого-то, и я догадывался, кого. Но на всякий случай положил руку на рукоятку «Скорпиона», спрятанного в сумке. — А, вот вы где. — проговорил человек, откидывая капюшон. Моему взору открылось статное, мужественное лицо, Томасу на вид было лет 35-40, гладкие русые волосы зачесаны назад; словно вырезанные в камне черты лица застыли в выражении вечной, вымученной улыбки, но голубые глаза светились дружелюбием. Наверняка на нем лучше всего бы смотрелся нацистский мундир, ухмыльнулся я, отметив, как он похож на настоящего арийца, образом которого поголовно грезили его предки-фашисты. Я встал, и протянул руку немцу. — Ты, я так понимаю, Томас? — Ja, камрад. Томас Гесс. А ты Семён? — протянул он руку в ответ. Я утвердительно кивнул, и он обратил внимание на Лену. — А вы — Елена? — Да, очень приятно! — сучка аж зарделась, растянув пасть до ушей. Глядя на её похотливый взор, остановившийся где-то в районе пояса Томаса, я почувствовал маленький, почти незаметный укол ревности, и перевел тему разговора: — Так кто ты такой? — Сначала уйдем отсюда, все разговоры потом. — уклончиво ответил Гесс, и махнул рукой, приглашая выйти из столовой на улицу, где нас уже ждала белая двухдверная «Нива». Забравшись на заднее сиденье с Леной, я дождался, пока Томас сядет на водительское сиденье. На языке крутилась куча самых разнообразных вопросов, и мне не терпелось получить на них ответы. — Так всё-таки, кто ты... — нетерпеливо начал я, но Томас лишь надоедливо отмахнулся: — Ох, готт, да что у тебя свербит-то так? Не беспокойся, Сэм, я отвечу на все твои вопросы, но чуть позже. Сначала нам нужно выбраться, причем как можно скорее — нас ищет весь Крым, и в первую очередь — меня. Доберемся до Керчи, где нас встретят мои люди, и переправят на Кубань потому что все сухопутные выезды с полуострова сейчас заблокированы. Откидывайся на спинку, обними свою девушку, и спокойно спи. Я тебя разбужу. И ничего не бойся, если бы я хотел тебя убить, не громил бы для этого центр Симферополя. Только если похитить. — подмигнул он, обернувшись. — Ладно. — разочарованно отозвался я, и посмотрел на Лену. Она положила голову мне на плечо, и прошептала на ухо: — А он классный. — Угу. — раздраженно буркнул я. Она явно почувствовала мои волнения, поцеловала в щеку. — Не бойся, дурачок ты мой маленький. Я тебя не променяю даже на дико красивого фашиста. Слишком уж много мы с тобой пережили. Удовлетворившись ответом, я откинулся на спинку сиденья, и обнял Лену, прижав её к себе. Меня раздирали противоречивые чувства — эти два года я убеждал себя, что она мне безразлична, что полюбив её, я оскорблю память Алисы. Но этим вечером что-то изменилось, развернув наши отношения на сто восемьдесят градусов. Возможно, потому что смерть дышала нам в спину, а может, это и должно было случиться с течением времени — я не знал. Конечно, до полноценных чувств было далековато, но процесс уже был запущен, и идти наперекор зову сердца я просто не мог — не знал, как. Погруженный в раздумья, я не замечал, как веки потихоньку смыкаются, и в конце концов, свесив голову на грудь, убаюкиваемый сопением Лены и шумом двигателя, провалился в нирвану.