Игры вампира

Смешанная
NC-17
Завершён
122
автор
Ктая бета
Азарата бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
93 страницы, 10 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
122 Нравится 71 Отзывы 65 В сборник Скачать

Игры с законом

Настройки текста

Пять лет спустя. Верхние этажи МГУ.

Влад       — Это кошмар, это просто кошмар, — проговорил я, запуская руки в волосы. Походил бы из стороны в сторону, но собравшийся вокруг народ не позволял разбежаться.       Впрочем, какой народ? Иные. Тёмные и Светлые. Пялятся на меня с нескрываемым любопытством, точно зная, что в присутствии Инквизиции и, главное, Наденьки, я их не прокляну. Хотя очень хочется. Очень-очень.       — Да ладно, может всё ещё наладится, — неуверенно сказал Кеша.       — Угу. Кто из нас пророк, я или ты? — вспылил я. — Кажется, всё-таки ты. Но почему-то даже мне ясно, что это добром не кончится!       Полноватый юноша немного поморщился и отшатнулся, пропуская мимо ненацеленную волну тьмы. Неодобрительное покачивание головой Светлого должно было ещё больше меня взъярить, но я, наоборот, успокоился.       Стоило только подумать, как на меня обидится за это Наденька.       Мельком взглянув на неё, я невольно улыбнулся. Она в этот момент что-то горячо втолковывала своим хмурым родителям. Гнева как ни бывало. Волшебная девушка.       — Не всегда всё заканчивается так, как мы хотим, — назидательно сказал Кеша. — Может, это, конечно, для тебя и новость, но в жизни это именно так.       Новая волна тьмы зародилась где-то в солнечном сплетении. Вот за что не люблю Светлых, так это за их нравоучения. Мне вот интересно: этот ленивый толстяк, чуть ли не с рождения опекаемый Ночным Дозором знает, каково это, испытывать настоящее разочарование? Впрочем, о чём это я, все это знают. Каждое разочарование кажется самым-самым страшным и ужасным в жизни.       Мы с ним невзлюбили друг друга с первого взгляда. Кастовый конфликт во всей красе: он, полноватый сын учительницы всегда был посмешищем для сверстников, и я, чёрный пояс по карате, сын успешного бизнесмена, которому предполагалось смеяться над такими как он… Да и я бы с радостью, благо, сила позволяет, но друзей девушки надо уважать… И не такой уж он тормознутый парень, как казалось на первый взгляд.       Что не мешало нам, порой, перебрасываться испепеляющими взглядами.       Конечно, только в фигуральном смысле.       — Представь себе, у меня в жизни тоже были разочарования, — фыркнул я.       — Да ладно? — не поверил Кеша. — Это под крылышком-то твоего отца-миллионера?..       … который никогда не бывает дома, который убил мою маму, который охрененно улыбается…       –… жаль, конечно, что он тебе в такой ситуации помочь не может, — продолжил пророк, пакостно улыбаясь. — Всё-таки деньги в этом мире решают не всё.       Угу. А ещё светлый.       Кстати, а ведь это идея… Я достал из внутреннего кармана мобильник и нажал на кнопку быстрого вызова.       — Что ты делаешь? — удивился парень. Конечно, ведь с любым иным было гораздо проще связаться мысленно. Но мой отец не был иным.       Наверное.       Скорее всего.       Во всяком случае, мне об этом он никогда не говорил.       Так что я только отмахнулся и прижал трубку к уху.       — Да, Влад? — мгновенно откликнулись на том конце провода.       Хм. А уместно ли так говорить при мобильной связи? Ох, сосредоточься, ради бога…       — Пап, — бодро произнёс я, а потом затормозил, не зная, как сформулировать мысль. — А ты что-нибудь знаешь про Иных?       — Во что вляпался? — с искренним интересом спросил родитель.       Вот за что я его люблю, так это за полное отсутствие пустой болтовни и морализаторства. Думаю, если бы я однажды позвонил ему с вопросом о том, как лучше спрятать труп, он бы приехал и помог бы мне его закопать.       Возможно, у него есть даже собственное кладбище, специально для врагов фирмы.       — Суд Инквизиции, — коротко сказал я.       — Сейчас?       — Да. Нас выгнали на перерыв, но…       — Буду через пять минут.       — Что, серьёзно? — вылупился Кеша, а потом прикрыл лицо рукой. — И почему я не удивлён?       Пожав плечами, я отвернулся. Он, может быть, уже как-то привык прикалываться над всемогуществом моего отца… А вот почему не удивлён я? Но, вообще-то, у меня было много времени, чтобы привыкнуть, что мой папа — во все бочки затычка.       Главная.       Через обещанное время в зал лёгкой походкой вошёл человек лет тридцати. На вид — обычный тёмный иной, четвёртого-пятого уровня. В модном плащике, сверкающий ровной белой улыбкой, заставляющей задуматься, сколько он потратил на стоматологов. Таким казался мой отец окружающим. Таким он казался мне сейчас. Но я точно знаю, что он притворяется.       И был благодарен ему за это.       — Ну, что натворил? — весело спросил Виктор, подходя.       Завулон кинул на нас подозрительный взгляд, но ничего не предпринял. Правильно. Хоть и присутствие незнакомого тёмного настораживало, но отстаивать свою свободу я умел.       И любил.       — Ничего, — честно признался я, с интересом рассматривая выходящего из аудитории инквизитора.       — Врёшь, — не менее весело заявил отец.       — Ничего, за что меня могли бы привлечь к суду инквизиции, — поправился я. — Просто влюбился не в того человека.       — Покежь.       Я молча кивнул в сторону Наденьки.       — Девушка… Поразительно! — я легонько пнул его в голень, чтоб не выдавал больше комментариев по данному поводу. — А так же абсолютная светлая иная… А ты у нас нынче абсолютный тёмный… Так что, старые пердуны обосрались, что ваш семейный скандал вызовет апокалипсис?       — Вроде того, — нейтрально произнёс я.       Кеша вылупился на моего папу совершенно неприлично. Ну да, слышать подобную речь от ухоженного, манерного тёмного было маловатость странно. Но, что поделать, Виктор обладает специфической способностью говорить с человеком так, как он хочет, чтобы с ним говорили. Мне, например, сейчас хочется услышать «Не сцы, сынок, прорвёмся!» Чтоб просто, грубо и бодро.       Однако то, что он подстраивается под манеру разговора, ещё не означает, что и содержимое слов вам понравится. Но так как чаще всего обращают внимание на форму, ему часто всё сходит с рук.       — А ты её действительно любишь? — спросил папа.       — Да.       — Посмотри мне в глаза и снова ответь на этот вопрос, — жёстко сказал он.       От перемены тона я невольно вздрогнул всем телом. Ах, и если бы от гнева!       Сжав челюсти, я упрямо посмотрел в тёмно-коричневые глаза. Маленькие искорки насмешливо приветствовали меня со дна чужих зрачков. Искорки, которые словно дразнились: «Я что-то знаю, ля-ля-ля! А ты это не знаешь, тра-ля-ля! Мы тебя сильнее, у-ху-ху! Сила иного? Ха-ха-ха!»       Это всегда бесило. Тот, настоящий Виктор всегда смотрел на меня из глубины его зрачка, лишь иногда выплывая наружу, захватывая тело, меняя жесты, мимику, слова. Поэтому я избегал смотреть ему в глаза… Ведь большую часть времени он притворялся обычным удачливым мерзавцем, что не вызывало такого отторжения.       — Любишь, — наконец, спокойно констатировал он. — Втрескался по уши и, похоже, на всю жизнь… О-кей, значит, работаем. Стандартная схема. Подкупить тёмных, запудрить мозги светлым, пошантажировать инквизиторов… Или наоборот? Подкупить тёмных, шантажировать светлых, запудрить мозги инквизиторам…       — А… А почему тёмных всегда подкупить? — осторожно спросил Кеша.       Зря он это спросил.       — Потому что тёмные — самые разумные, — рассеяно сказал папа, — и с ними всегда можно сойтись в цене. А вот инквизиторы и светлые принципиальные, сволочи, к ним приходится применять более коварные методы… Забавно, да, более честные отношения — с тёмными. Покажите, кто тут нынче заправляет, а то я не в курсе…       — Вот там — Гесер, — я кивнул в нужную сторону. — Глава Ночного Дозора города Москвы.       — Если это — светлый, то я — ангел господень, — заявил отец после скептического осмотра указанной фигуры.       Не удивилюсь, если так.       — Какой уж есть. Вон там — Завулон. Глава Дневного Дозора города Москвы.       — Матерь божья! — театрально схватился за сердце Виктор. — Вот это тёмный! Такой тёмный, что я даже не знаю… Чего он в Дневном Дозоре забыл. Он, случайно, нищим милостыню не подаёт?       — Что тебя не устраивает? — нахмурился я. Оба косились на нас с любопытством, но даже Великие не могут порушить щит абсолютного. А вот Наденька начала подозрительно фыркать.       — Да серые они какие-то, — махнул рукой папа. — Если бы ты мне их не показал, я бы их уверенно в инквизиторы записал. А вон тот светлый ничего, — он кивнул на Антона Городецкого. — Спокойный такой, уверенный и яркий свет… Жена его трепещет, словно на ветру, а так ничего. Из тёмных тут, похоже, вообще только я.       — А я?! — обиделся я.       — Маловат ещё… Двести лет как минимум, если не яшкаться со светлыми.       — Ну и ладно. Не больно-то хотелось. Хотя, стоп! Почему ты так решил?.. Ауры-то у них вполне репрезентативные! Да и мысли ты мои прочитать не мог, на мне же куча щитов.       — Сынок, давай я тебя как-нибудь потом расскажу о внесумеречном сканировании и про возможные обманные способы проникнуть под щит…       — Просьба посмотреть в глаза! — воскликнул я, осенённый догадкой.       — Ага. Если бы ты просто посмотрел — ничего бы не вышло, но так как ты сделал это по моей просьбе, добровольно, защита восприняла это как разрешение на проникновение… А теперь иди, перерыв, похоже, закончилися.       — Но ты же мне поможешь?       — Обязательно, ты же знаешь. Только…       — Только?       — Держись крепче за свою светлую.       Сглотнув от нехорошего предчувствия, я пошёл в зал заседания.       

* * *

      Зная, что отец ничего просто так не говорит, я, вопреки хмурым взглядам, сел рядом с Наденькой и взял её за руку. Она легонько сжала ладонь, приободряя меня.       «Ничего, милый», — шепнула волшебница мысленно. — «Даже если нам запретят встречаться, мы можем делать это тайно».       «Ох, солнце моё. Я не этого боюсь. Отнюдь не этого…»       «А чего?»       «За дело взялся мой отец. У нас… Весьма сложные отношения».       «Я могу чем-нибудь помочь?»       «Просто будь рядом, ладно?»       «Конечно, взрывоопасный мой».       В зал зашли три инквизитора. Бывший светлый, бывший тёмный и кто-то, так давно находящийся среди серых, что он реально стал таким. Шепотки в зале затихли, любопытных взглядов, направленных на нас, стало меньше.       — Посовещавшись… — начал средний.       Ну да, конечно. Обычно, судьи инквизиции не уходят совещаться в отдельную комнату, но так как одним из участников был абсолютный тёмный, они дружно решили перестраховаться и не использовать мысленную речь, во избежании подслушивания и… влияния. Они понадеялись на силу артефактов, и не зря: два месяца после инициации — недостаточный срок, даже для абсолютного, чтобы научится взламывать такую защиту. Из-за этого я, собственно, и впал в депрессию снаружи.       А Надежда просто пообещала не вмешиваться.       –… и выслушав все стороны…       Светлые были категорически против, опасаясь, что «Антихрист» плохо повлияет на их мессию. Тёмные были категорически за, желая этого же, но официально напирая на свободу любить и быть любимыми. Только Завулон протестовал, говоря, что не желает проблем; ибо знал, как на меня влияет Наденька. Да Городецкий меня поддерживал… По той же причине. Кстати, весьма драматичный момент, пора бы объявится папочке… Что, нет? Придётся помогать.       Потому что он никогда не простит мне упущение такого шанса. Вот единственное, что мне безоговорочно нравится в тёмных — это склонность к театральности. Во-первых, весьма красиво с эстетической точки зрения, а во-вторых — можно извлечь из этого нехилую выгоду, пока противник позёрствует.       — Протестую! — громко произнёс я. На зрителях лежал полог молчания, но кого это волнует?..       — Причина? — удивился серый.       — Не все заинтересованные стороны были опрошены.       — Что вы имеете в виду?       — Был опрошен Дневной Дозор, Ночной Дозор и родители Надежды Городецкой. А как же мои родители? Разве не надо опросить?       — Лидия Гарбитукова мертва, Виктор Гарбитуков не является иным, поэтому не обладает правом голоса в данной ситуации, — монотонно сказал серый.       — Протестую! — заявил громкий ироничный голос.       А в круг света, в котором опрашивают свидетелей и подозреваемых, вышел мой отец.       Надо признать, выглядел он при этом совершенно как обычный человек. Ни одной иголочки не высовывалось из его ауры, ни одной проплешины, что сигнализировало бы, что он — иной. Ничего подобного не видел даже я, нулевой, а значит, он на порядок сильнее меня.       Эх, жизнь моя жестянка… Это надо было стать самым крутым тёмным магом мира, чтобы обнаружить, что самый ненавистный тебе человек всё-таки круче.       В зале появилось некое оживление. Серый переглянулся с Завулоном, Гесером, Городецким… Все покачали головами. Значит, даже они не опознали иного.       — А, прошу прощения за этот маскарад, — улыбнулся отец. — Дрязги Дозоров давно мне наскучили, и я решил самоустраниться от дел… И от Сумрака. На мне печать Соломона.       В зале зашептались. Похоже, все здесь в курсе, что это такое. Кроме меня. Ненавижу быть новеньким.       «Печать Соломона», — решила просветить меня Наденька. — «Это высшее тёмное заклинание, направленное на блокировку способностей. Иной с такой печатью не отличим от человека, разве что живёт чуточку дольше. Особенность — снять печать может только тот, кто её наложил, не раньше, чем через сотню лет после этого события… Не говоря уж о том, что это безумно сложно. Сейчас используются другие методы».       «Спасибо, солнце моё».       Ну да, а в коридоре он подошёл ко мне вполне в ином виде… Сотня лет значит, угу.       — Печать Соломона? И за какое преступление она на вас? — уточнил серый.       — Нет, вы не поняли. Я сам её на себя поставил.       По залу пробежался шепоток.       «А твой папа знает толк в извращениях…» — оценила любимая.       «Будто я не в курсе… А ты о чём? Твой отец тоже однажды блокировал себе способности».       «Нет, я не об этом. Это же как надо было исхитрится её на самого себя наложить… Специально и не придумаешь».       «Почему-то я не удивлён…»       — Эм… — замялся серый. — Ну, раз наложили, то, наверное, можете и снять.       — Могу, — уверенно подтвердил Виктор, чем вызвал новую волну шепотков. — Но зачем? Разве того факта, что я иной, недостаточно, чтобы иметь право свидетельствовать в суде инквизиции?..       — Понимаете, это всего лишь слова, причём достаточно странные. Нам необходимы материальные доказательства…       — Доказательства? — насмешливо спросил папа. — Ну, так смотрите!       Я невольно отвёл взгляд, крепче сжимая руку Наденьки. Внутри круга творилось что-то невообразимое: Сумрак кипел, коллапсировался, смещал пласты от огромной энергии, что вылилась в него. Даже на шестом слое возникла чёрная воронка, которая медленно втянулась в пол, открывая взглядам…       Вампира.       Высшего Вампира.       Охрененно сильного и древнего Высшего Вампира.       Дуга тьмы над головой не оставляла никаких сомнений, что это мертвяк. Сила и плотность ауры… Буду считать это семейным признаком.       Но это всё фигня. Я и раньше знал, что он не слабак. Но тот Виктор, который постоянно насмехается надо мной, вышел наружу. Бешеная, невероятная уверенность в одном только движении плеча. Лёгкая вибрация пространства, которого касаются эти пальцы… Неслышный, нереальный стон наслаждения, ибо он мог принадлежать только самому миру, а ведь он не будет так делать, правда?.. Все мы, иные являемся ямками, в которые стекает сила людей. Он же — сам был его источником. Светочем. Тёмным светочем разрушения и безбашеной юности. Шлейф смерти вился вокруг него, заворачивался спиралью. А Виктор не только не уничтожал его, он в него кутался, как в плащ, полностью принимая и гордясь всеми отнятыми жизнями.       Я отводил взгляд, старался на него не смотреть, крепче сжимая руку Наденьки. Но всё равно, это дурацкое магическое зрение, синхронизация с Сумраком, не давали мне упустить не детали. Например, что кроме шлейфа на нём ничего не было: вихрь уничтожил всю одежду. Или то, что его волосы мгновенно отрасли на невиданную длинну, около трёх метров, как показала мне интуиция. И сейчас, они бордово-чёрным потоком струились по ставшему более тонким и низким телу, складываясь в кучку на полу.       Я крепко стискивал зубы, стараясь дышать. Эта сила. Эта обманчивая хрупкость тела. До ужаса, до тёмных кругов перед глазами, хотелось схватить его за шею так, чтоб ногти впились в гортань, стукнуть об стену, показать МОЁ превосходство. Подчинить. Подмять. Или убить.       Потому что никто не смеет вызывать во мне страх.       Надежда погладила мою руку тыльной стороной ладони, успокаивая. Я медленно выдохнул, стараясь взять себя в руки. Так нужно для дела. А потом он уйдёт.       Подчинится.       — Кажется, мне надо будет посетить парикмахрескую, — я не смотрел, но видел, как он пропустил прядку волос между средним и указательным пальцем. — Достаточно убедительные доказательства?       — Кхм… Пожалуй, — кашлянув, согласился серый. — Вальмон, принеси, пожалуйста, нашему гостью что-нибудь из одежды…       Тёмного инквизитора как ветром сдуло. И так же ветром придуло буквально через полминуты. И как вы думаете, что он принёс?.. Разумеется, чёрный шёлковый халат. Он, может быть, и стал инквизитором, но тёмной тяги к эстетике не потерял.       — Благодарю, — кивнул Виктор, позволяя накинуть себе на плечи халат. При этом он как-то умудрился развернуться, чтобы волосы не попали под одежду. — Продолжим?       Тембр голоса тоже изменился. Стал ниже, глубже, появились рычащие нотки. Не отпускай меня, Наденька, просто не отпускай…       «Не отпущу», — пообещала она.       — Да, — совсем взял себя в руки серый. — Назовите свой возраст и сумеречное имя.       — Возраст? Хм… — произнёс Виктор, присаживаясь в воздух, как в кресло. — Это очень сложный вопрос. Скажем так, я был свидетелем битвы Гильгамеша и Энкиду. Вместе с другими жителями Урука, мы с интересом наблюдали это эпохальное событие.       Он легко улыбнулся, слушая шепотки в зале. Он не врал, не мог врать, находясь в этом круге, и все это знали. Снятие с самого себя Печати Соломона казалось невероятным, но так как возраст в три тысячи лет был ещё невероятнее, то он вполне укладывался в рамки удивительности. Вася из второго подъезда так сделать не мог. Доисторический вампир? О-кей, почему бы и нет…       — Допустим. Сумеречное имя?       — Эхунзен.       В этот раз, похоже, о чём идёт речь поняли только серый и Гесер.       — И вы вампир.       — Да. С формальностями закончили?       — Пожалуй. Вы ознакомлены с сутью вопроса?       — Конечно. И поэтому у меня есть один вопрос к вам.       — Да? — немного опешил серый. Он как-то не привык, что у кого-то возникают вопросы к инквизиции.       — Какого чёрта? — любезно спросил Виктор.       — Конкретнее, — пришёл в себя серый.       — Какого чёрта вообще состоялся этот процесс? Как я понимаю, вы перепугались, что сойдутся вместе абсолютный тёмный и абсолютная светлая.       — Совершенно верно. Этот союз может привести к самым неожиданным последствиям…       — Вот я и спрашиваю, какого чёрта, — всё так же любезно отвечал отец. — Ведь это абсолютно не ваша юрисдикция… Думаю, похожий эффект был бы, если бы вы решали, кому родится иным, а кому — нет. И писали законы для вспышек на солнце.       — Вы говорите так, будто нулевым закон не писан, — нахмурился серый. — А ведь они тоже иные, пусть и более сильные.       — Закон не писан для любви! И, насколько мне известно, Договор не запрещает встречаться представителям разных направлений. Ваши попытки это запретить, пахнут лицемерностью и трусостью! Вы, вы все, и тёмные и светлые просто пересрались, что в мире появилась сила, неподконтрольная вам! Да ещё и которая посмела объединиться! Разве вы, вот все вы, не видите, что ведёте себя как люди во время охоты на ведьм?..       — Неправда, мы никого не убиваем! — воскликнул светлый инквизитор.       Больная тема, понимаю.       — А могли бы? То-то же. Вы пытаетесь ограничить силу, которую не понимаете и не принимаете. Чем это не охота на ведьм? Поймите одно, иные властны над судьбой в очень и очень ограниченном масштабе. А над абсолютными — тем менее! Ну запретите вы им встречаться, и что? Они сложат ручки и забудут? Не-е-ет. Они начнут встречаться тайно… Вы сможете их остановить? Нет. Силушек не хватит.       — От их семейного скандала могут пострадать люди! — поднялась на ноги какая-то светлая.       — Или вообще настать конец света! — поддержал её некий тёмный.       Я их запомнил. На всякий случай.       — Ближайшие триста лет конца света не будет, — отмахнулся отец. — Я ещё на Марс не съездил.       Ну да, существенная причина.       — А дальше? Кто гарантирует дальнейшую безопасность?..       — А кто гарантирует, что на Землю сейчас не грохнется гигантский астероид, выпавший из четвёртого измерения? Никто. Что на нас не нападут инопланетяне? Никто. А что, просто, произойдёт смещение тектонических плит и океан не поменяется местами с горами? Никто. Пророки предсказывают только вещи, связанные с людьми. Так что кончайте вы с этой иллюзией безопасности. Её нет. Ни для кого. Даже будь вы трижды великими магами, неожиданностям всегда найдётся место.       — Как, например, сегодня, — тихонько шепнул Завулон.       — Как сегодня, — с улыбкой подтвердил Виктор. — Ваше решение, уважаемый суд?       — Похоже, вы нам поставили ужасный ультиматум, — усмехнулся серый. — Либо признать себя трусами и глупцами… Либо пойти у вас на поводу. Пожалуй, мы выберем втрое.       Гесер поджал губы. Ага, плохо я влияю на Наденьку, как же…       — Но с некоторыми условиями, — уточнил инквизитор. — Чтобы присматривать за талантливой молодёжью нужна опытная, сильная рука. В Ночном Дозоре города Москвы достаточно Высших светлых, однако в Дневном Дозоре дела обстоят не так радужно. Один Великий, на весь город. Поэтому вам предписывается работа в Дневном Дозоре.       — Протестую… — лениво протянул отец. — Нет. Я не против поддержать тёмных, особенно если это поможет моему сыну. Тут проблема чисто технического характера. Сомневаюсь, что магия со времён моей молодости — а именно тогда я наложил на себя печать — осталась прежней.       — Хорошо, — подумав, кивнул серый. — Вам предписывается пройти обучение Дневном Дозоре. Так же вам необходимо посетить офис Ночного Дозора, чтобы поставить метку…       — Протестую… Две тысячи лет обходился без нянек, в дальнейшем тоже обойдусь. К тому же, скажу вам честно, навык снятия всяких печатей и меток у меня очень большой.       — Это обязательная процедура для всех вампиров.       — Тогда я подаю прошение о смене статуса. Не хочу быть вампиром, буду магом.       Я глубоко вздохнул и прислонился лбом к плечу Нади. Неужели все эти старые и умные инквизиторы не понимают, что он над ними издевается?       — Между магами и вампирами есть существенная разница, — терпеливо разъяснял серый. — Нельзя просто так поменять статус.       — Что, эта чёрточка в ауре? Фигня, — он махнул рукой, и тёмной дуги как не бывало. — Кровь я тоже не употребляю. В чём проблема?       — В магии. У вампиров она принципиально другая.       — Да, тут придётся разбираться по ходу. Ладно, если я приду к вам, сделаю типичное колдовство мага, вы снимете с меня этот статус?..       — Да. А до тех пор, пройдите Регистрацию. Суд окончен. Прошу всех покинуть зал.

* * *

Виктор       Этого звонка я ждал очень давно. Слишком долго мне удавалось избегать местных магических разборок… Пора бы и расплачиваться за спокойные деньки. С моей-то везучестью двадцать лет проторчать в мире и ни разу не вляпаться ни в какие глобальные разборки…       Плохо, что теперь это касается моего сына. Ещё одна переменная в уравнении жизни: непредсказуемый подросток, которому досталась всего лишь тень моего дара, но этого хватит, чтобы вырваться из сетей моих планов. Да и за собственную адекватность я ручаться теперь не смогу.       Жрец Крови… Отец Вампиров… Это как большая зубастая мамочка для всего клыкастого племени. Боюсь, ни одному человеку не дано понять, как я люблю своих детей. Человеческие родители могут разочароваться в ребёнке, могут быть недовольны им или даже отказаться от него… Я — нет. Простить любой грех, достать из любой пропасти, отойти в сторонку по первому требованию — вот моя суть.       Возможно, сила любви человеческой матери могла бы быть такой же… Если бы не была основана на ничем не подкреплённой вере, что дитя у неё самое лучшее, самое хорошее, самое доброе… Но не всегда люди могут оправдать возложенные на них ожидания, и тогда приходит разочарование.       У меня же с самого начала нет никаких иллюзий насчёт того, кто мои дети и на что они способны. Убил человека? Пошли, я покажу тебе, как эффективнее всего избавиться от тела. Развязал войну? Молодец, давай теперь заработаем на продаже оружия. А, так ты это нечаянно? Ну пошли, мирить будем… Точно заработать не хочешь?.. Надоело пить кровь, хочешь стать друидом? Знаю я один ритуальчик… Куришь марихуану? А папе косячок?       Если так рассматривать ситуацию, то это получается банальное эмоциональное рабство. Я им прощаю всё, не могу даже разозлиться… Это с моей-то вспыльчивостью!.. В обычной ситуации всё уравновешено: вампиры точно так же обожают своего жреца и не могут ослушаться его приказов.       Проблема в том, что в моей семье вампиров нет. С моей стороны — всё работает как надо. С их — нет. Да ещё и ужасаются постоянно, не в силах найти границу моего терпения, не понимая, что для них её попросту не существует.       Поэтому я не могу отказать Владу и не вмешаться в местные магические разборки, хотя и очень не хочется. Казалось бы, такая зависимость — непозволительная слабость…       …но не всякая зависимость ослабляет. Некоторые, наоборот, делают нас только сильнее.       — Приехали, — сообщил Михаил, мой водитель. — Вас подождать?       — Нет. На сегодня можешь быть свободен, — ответил я, подбирая небольшой кейс с запасной одеждой.       Выйдя из машины, я улыбнулся тёплым лучикам заходящего солнца. Улыбка медленно переросла в оскал. Я собирался устроить шоу, ведь даже на эшафот нужно идти с песнями и плясками, чтобы противник ни в коем случае не заподозрил, что победил…       Я нахмурился, глядя вслед входящему в аудиторию Владу. Значит, иные боятся. Плохо. Мало что может сравниться по разрушительности с силой человеческого страха. Ну ладно, значит, будем его перенаправлять, разбивать, делать не таким густым и ужасным… Если я даже и надеялся, где-то в глубине души, что кейс мне не понадобится, то теперь… Прости, сынок. Держись крепче за свою светлую. Я иду пугать.              Войти в зал заседания не составило труда. Иные запирают двери на замки и делают небольшое внушение, чтоб ни один человек даже не помыслил зайти туда. Дальнейшая защита идёт уже исключительно в сумраке. Но на меня внушение не действует, а открыть такой замок можно даже булавкой. Мне так изощряться было не надо, ибо телекинез заменял все возможные виды отмычек.       Как хорошо, что иные могут колдовать только в Сумраке… Кроме абсолютных, наверное. Но до них когда ещё допрёт вся ирония ситуации…       –… Виктор Гарбитруков не является иным, а значит, не имеет права голоса в данной ситуации… — услышал я.       О, какой удачный момент…       — Протестую! — весело сказал я, выходя в круг.       Ну что, начинаем представление. Обожаю всякие судебные заседания, особенно потому, что врать мне нельзя. Обмануть, не сказав ни слова лжи — вот это истинный кайф. Всё равно люди слышат только то, что желают услышать.       По залу пробежались шепотки. «Как он сюда проник?», «Это он?», «Он же человек!», «Может, маскируется?..» Только Высшие, ведущий инквизитор, тот спокойный светлый и главы Дозоров общались взглядами. Но даже они не смогли отличить мою ауру в спокойном состоянии, от человеческой. Дождавшись, когда недоумение дорастёт до критической точки, я произнёс:       — Ах, простите меня за этот маскарад, — улыбнулся я, не уточнив, что маскарад касается моего лица, а не ауры. В своём истинном облике я мало похожу на человека. — Дрязги Дозоров давно мне наскучили, и я решил самоустраниться от дел… И от Сумрака. На мне печать Соломона.       В зале снова поднялись шепотки, а я старался не заржать, как пьяная лошадь. Допустим, дрязги Дозоров мне надоели ещё когда я был в своём родном мире и читал произведения Лукьяненко. От дел я решил самоустраниться, это да, но те дела тоже остались в том мире. А с Сумраком у нас вообще вооружённый нейтралитет, я стараюсь лишний раз в него не соваться. И печать Соломона тоже есть, нарисовал гелиевой ручкой на ладони, пока ехал.       Но разумеется, додуматься до такого не могли даже иные. И начали предполагать всё совершенно предсказуемо, как я хотел.       — Печать Соломона? И за какое преступление она на вас? — уточнил главный инквизитор.       «Уничтожил пару миллиардов человек в приступе гнева», — чуть было не ляпнул я. Но это совсем не то, что нужно было знать иным. Да и неправда это… Эта печать поставлена добровольно. Но на меня действительно накладывали заклинание, блокирующее способности… Теоретически. В итоге чуваки добились только того, что я обучился истинной магии. Эпик фейл, как говориться.       — Нет, вы не поняли. Я сам её на себя поставил, — сделал я невинные глаза.       Поставил. Нарисовал ручкой. Бва-ха-ха-ха!       Зал снова зашептался. И я их понимаю. Здешняя печать Соломона почти полностью блокирует осознанный доступ к Сумраку. То бишь, наложить её на самого себя, это как биться головой об стенку и, в конце концов, разбить себе черепушку. В принципе, ничего невозможного, но это же каким психом надо быть…       — Эм… — замялся серый. — Ну, раз наложили, то, наверное, можете и снять.       — Могу, — уверенно подтвердил я. Делов-то, плюнуть на ладонь и вытереть её об штаны. — Но зачем? Разве того факта, что я иной, недостаточно, чтобы иметь право свидетельствовать в суде инквизиции?..       Кстати, мне очень повезло, что местные маги так называются. Иные… Весьма широкое понятие, между прочим. Назвался бы я магом — соврал. Сказал, что вампир — скорее всего, тоже. Ибо с местными кровопийцами у меня общего примерно как у лебедя с жабой. А вот то, что я иной, отличный от всех местных — это да, неоспоримо.       — Понимаете, это всего лишь слова, причём достаточно странные. Нам необходимы материальные доказательства… — промямлил инквизитор. И, хоть в этом круге нормальные иные не могли соврать, веры в мои слова у него не было.       — Доказательства? — предвкушающе улыбнулся я. — Ну, так смотрите!       Снять печать Соломона, нарисованную ручкой? Снять её магией, да ещё так, чтоб все рты пооткрывали? Запросто.       «Мощью моего безумия, заклинаю…» — мысленно шепнул я. Сила тьмы, сила разрушения радостно откликнулась на призыв. Первыми канули в небытие чернила, но моя боль и моё проклятье на этом не остановилось. Слишком соскучилась пустота по мне. Она начала обнимать меня, разрушая всё то напускное, что было на мне: одежду, детали маскировки внешности, искусственный рост… Сумрак зашипел, забурлил, пытаясь избежать встречи с тем, что я храню в своём сердце. По плечам и спине заструились волосы, моя давняя ошибка, неправильно пройденный ритуал… Волосы, которых в реальном мире не было, но следы которых жили в моей ауре.       Поздоровавшись, пустота вернулась в сердце, а мой организм начал восстанавливать энергетический баланс, вытягивая силу из окружающего пространства. Вот это как раз и выглядит как аура иного. Мне даже никакой маскировки накидывать не надо, всё происходит естественно.       Холод коснулся моих лопаток. Опс, кажется, пустота сожрала и парочку маскирующих печатей. Мой шлейф смерти вернулся на место и теперь ластился к рукам, как маленькая собачонка. Давно надо было его сожрать, сразу после снятия настоящей блокировки магии, но я к нему так прижился… Да и украшение оригинальное: та штука, что убивает и проклинает нормальных людей, ложилась королевской мантией мне на плечи. Не люблю уничтожать то, чем я ещё могу воспользоваться.       Я оглядел зрителей. Влад вцепился в свою светлую и старался на меня не смотреть. Сердце остро кольнуло сожаление. Как бы я не пытался его оградить, его всё же коснулась тень моего дара. Пусть магические способности передаться не успели, но на психику повлияло сильно. И ладно бы Воин получился, или Исследователь, а то Владыка! Воплощённая мания контроля и подчинения, желание чтоб всё работало по его желаниям… И совершенная непереносимость других Владык.       Благо, я в первую очередь всё-таки Жрец, а потом Владыка.       По залу пробежались шепотки: «Вампир!», «Высший!», «Сколько же ему лет?..» — хм, значит, я и в этом мире за вампира сгожусь? Отлично. Наверное, это из-за того, что я пару раз реально умирал. А вообще хорошо хоть в светлые меня не записали, а то после общение с кузеном, который демон-паладин, я боюсь свои крылья материализовать, как бы они не поседели от такой ударной дозы благочестивости.       — Кажется, мне надо будет посетить парикмахерскую, — задумчиво произнёс я, пропуская кроваво-красную прядь между пальцами. Нет, всё-таки их надо было отрубить гораздо раньше, а то они отрастают при каждом очищении. — Достаточно убедительные доказательства?       — Кхм… Пожалуй, — кашлянув, согласился серый. — Вальмон, принеси, пожалуйста, нашему гостью что-нибудь из одежды…       Я бы мог сказать, что в коридоре у меня заначен кейс с одеждой, но зачем? Младший инквизитор с такой скоростью рванул за одеждой, что мне аж немного польстило. Был бы девкой — польстило бы больше.       Вернулся он так же быстро, с почтением протягивая мне чёрный шёлковый халат. Эстет? Или просто выказывает уважение потенциально очень сильному иному? Не знаю. В любом случае, чувствительностью и внушаемостью обладает немалой.       — Благодарю, — кивнул я, свешивая волосы на один бок, что он мог накинуть на меня халат. — Продолжим?       — Да, — совсем взял себя в руки серый. — Назовите свой возраст и сумеречное имя.       — Возраст? Хм… — произнёс я. Тело после столь резкого превращения было ещё слабо, так что я решил положиться на магию и сел прямо на воздух. К тому же, такая позиция придаёт мне дополнительной вальяжности. И не важно, чего мне это стоит в реальности. — Это очень сложный вопрос.       Вообще-то да. Мне около семидесяти-девяноста лет, но из-за перемещений по мирам, временам и снам, сосчитать точное количество прожитого времени казалось невозможным.       — Скажем так, я был свидетелем битвы Гильгамеша и Энкиду, — наконец, выдал я. — Вместе с другими жителями Урука, мы с интересом наблюдали это эпохальное событие.       Да, между прочим, я когда-то был в Древнем Шумере и тусил с тамошними магами. Весьма весёлые и адекватные личности, которые не дураками были выпить и прирезать неугодного. Я в эту компанию очень быстро вписался, несмотря на то, что магом-то в чистом виде и не был… И да, я в живую видел драку Гильгамеша и Энкиду… Мы даже делали ставки и мне никто не верил, когда я говорил, что закончится всё грандиозной попойкой.       Между прочим, я на этом пари заработал неплохое состояние.       Я легко улыбался, слушая шепотки в зале. Я специально назвал этот возраст, потому что других долгоживущих вампиров в этом мире нет, и никто не может ни опровергнуть, ни подтвердить мои слова. Да и все странности можно будет списать на эволюцию кровососов.       — Допустим, — с сомнением произнёс инквизитор. — Сумеречное имя?       Если допустить, что «сумеречное» равно «истинное», плюс поменять язык, плюс оставить только звучание, а не смысл…       — Энхузен, — наконец, произнёс я.       «Плетущий», иначе говоря. Похоже, мои уловки сработали не до конца, потому что инквизитор со светлым явно о чём-то догадались. Надеюсь, не о том, что я плету.       — И вы вампир, — звучало это больше как утверждение.       — Да, — нет смысла отрицать очевидное. Благо, он не сказал «обычный вампир». — С формальностями закончили?       — Пожалуй. Вы ознакомлены с сутью вопроса?       — Конечно, — ласково улыбнулся я. — И поэтому у меня есть один вопрос к вам.       — Да? — удивился инквизитор.       — Какого чёрта? — любезно произнёс я. Наезжая на систему, будь танком, не милосердствуй, не рассусоливай. Лучше неожиданный удар, чем всякие предупредительные расшаркивания.       — Конкретнее, — поморщился инквизитор. Правильно, на него уже не раз так наезжали. Но они не были мной.       Я хищно улыбнулся. Дальнейшее было просто делом техники. В груди жгла праведная ярость, которая обеспечит мне победу в любой ситуации. Во-первых, они обидели моего сына. Запудрили ему мозги, чтоб он ничего не смог сделать. Во-вторых, я ненавижу трусов, прикрывающих законом собственные задницы. А в-третьих…       В-третьих, они начали решать за судьбу, а это уже моя территория.              После процесса инквизиторы улепетали домой порталами, весь досужий люд поспешил скрыться с места событий, остались только непосредственные участники событий. Завулон, Влад, незнакомая мне ведьма. Гесер, Антон, Светлана, Надя. И я, который стащил из аудитории ножницы и теперь отчаянно боролся с излишней волосатостью. Канцелярские принадлежности не желали побеждать порождение магии, но я старался…       — Что же, суд инквизиции не запретил вам встречаться, — поморщившись, произнёс Гесер. — Но это не значит, что вы будете делать это неконтролируемо. Думаю, тебе лучше пожить вместе со своим отцом. Он человек взрослый и не допустит…       — Плохая идея, — сообщил я, поморщившись. Проклятые ножницы защемили одну прядку и никак не хотели её отпускать. — Если вы действительно боитесь конца света, то не должны оставлять нас наедине больше, чем на час. Взаимная непереносимость в условиях открытого магического противостояния может закончится плохо.       — Нет, почему, очень даже хорошая, — влезла Светлана. — Таким образом Влад потренирует терпение, правда же?       Сынок поморщился, но кивнул. На меня он смотреть избегал, хотя Владыка во мне уже скрылся в глубины сознания, оставив обычного придурка… Впрочем, придурку он тоже частенько хочет напинать. Непереносимость, как есть, непереносимость.       — Мне тоже кажется это разумным решением, — подтвердил Завулон. «Надеюсь, вы убьёте друг друга и оставите меня самым сильным магом Москвы», подразумевалось несказанным. — Давайте я вас подвезу до дому, а по пути объясню все правила…       — Ага, щаз только я лишние детали отрежу… — пробурчал я, пыхтя.       Ведьма пижонски щёлкнула пальцами, и чуть выше ножниц пролетело воздушное лезвие. Хвост остался у меня в руке.       — Воздействие седьмого уровня, — негромко сказал Завулон.       — Ночной Дозор претензий не имеет, — откликнулся Гесер, которого, похоже, тоже весьма достала моя возня.       А я специально, между прочим. А то усё такие сурьёзные, прямо не могу.       — Сделаю потом себе из этого плащик, — сообщил я, наматывая волосы на руку. Не маленький такой валик получился. — Всё равно это последствие заклинания, и лично моей ауры волосы не несут.       Это на случай если кто стащил волосок в корыстных целях.       — Влад, у меня в коридоре остался кейс, принеси, пожалуйста, там одежда. Не хочу в таком виде по улице ходить.       — Накинь паранджу, — хмыкнув, предложил он.       — Сам поклонниц отстреливать тогда будешь, — предупредил я.       — Да ладно, иду я, иду…       Послал я его специально, ибо кейс защищён небольшим заклинанием невидимости, которое не действует только на чуваков одной со мной крови. Так как в этом мире из таких только Влад — было логичным послать его. Да ещё возможность проветриться, а то как бы он своей светлой руку не сломал…       — Уважаемые сотрудники Ночного Дозора, — начал я, — Может быть, вы сразу поставите мне Регистрационную Печать? Если нет — за психологическое здоровье ваших сотрудников, что встретят меня завтра, я не отвечаю. Мне тоже тяжеловато даётся общение с собственным сыном.       Разумеется, такое хамоватое прошение встретило реакцию…       — Нет, — ответил Гесер. — Лучше всё сделать по форме.       Конечно, упустит он шанс допросить самого древнего вампира мира. Но я его честно предупредил, если что.              Вернулся Влад с кейсом. Я утёк в аудиторию переодеваться, а он тем временем неловко подошёл к своей светлой и взял её за руку.       — Ну что, до завтра? — я прямо слышал, как изменился его голос.       — Да, до завтра. Я заеду за тобой, спасу из лап ужасного тёмного колдуна, — рассмеялась она.       — Ох уж, да, спаси! — трагически попросил он. — Не дай дойти до смертоубийства!       — Ага, а то там неизвестно, кто кого, — улыбнулась Наденька.       — До завтра, солнце моё.       — До скорого, взрывоопасный мой.       Светлые удалились. Видимо, остальные прощались кивками, ибо никаких больше звуков я не услышал.       Кое-как одев на себя ставшую не по размерам одежду, я вернулся в коридор.       — Скажи-ка мне сынок, только одну вещь… — начал я, обнимая Влада за плечи. Тот напрягся, явно ожидая какого-то смертельного подвоха. — Почему ты сам не мог сказать судьям, что они идиоты?..       Сын поджал губы, но ничего не сказал. Правильно, его косяк. Ведь по сути, я ничего особенного не сделал, просто пришёл и сказал, что обвинения не правомерны. Это с таким же успехом мог бы сделать и он, но почему-то предпочёл позвонить мне. За что он себя сейчас и корит. По сути, иные переписали правила игры и заставили играть по ним остальных. Такую подмену правил можно углядеть только обладая достаточным опытом, обычные же люди пытаются выиграть по уже предложенным законам. Но я-то сына этому чуть ли не с рождения учил…       Допустим, Завулон и Гесер тоже быстро просчитали эту уловку. Но им объединение абсолютных совершенно невыгодно. Они стабилизируют друг друга, делают менее манипулятивными… Светлую очень просто убить, потому что она думает в первую очередь о других, элементарная ловушка, и всё, она уже не помеха… Но не в том случае, если её поддерживает тёмный, которому она нужна как воздух. И наоборот, с тёмным легко договориться, легко вывести его из себя, подчинить своим нуждам… Но не тогда, когда у него есть воплощённая совесть и здравомыслие.       А Городецкий, раздираемый противоречиями и не обладающий нужным опытом, мог такое просто пропустить. Возможно. Во всяком случае, мне хотелось, чтоб было так. Было бы приятно, если бы у меня изначально были бы союзники. Нет, конечно, сделать их не проблема, но на это тратится время и силы.       — Прошу, — пригласил меня садиться Завулон вслед за Владом.       — Вы первый, — отказался я. Лучше поменьше соприкасаться с сыночком, особенно если он в таких расстроенных чувствах.       Тёмный приподнял брови, но всё же послушался. Забавно, должно быть, мы выглядели: я и Влад прилипли к окнам с одинаковой страстью, желая оказаться как можно дальше друг от друга. А иной сидит по середине, прямой, как палка, и недоумевает…       Я вздохнул и прикрыл глаза. Сквозь тень, упавшую на глаза, стало видно другой мир.       Не люблю Сумрак. Первые шесть лет жизни в этом мире я вообще не знал о нём, думал, этот мир полная копия моего, только без магии. Угу, как же… Колдовал потихоньку, но больше радовался тому, что теперь меня ожидает долгая счастливая жизнь с полным двойником моей умершей любимой. Второй шанс, как он есть… Так продолжалось, пока один иной не посмотрел на меня во время кормёжки.       Надо сказать, что в спокойном состоянии я выгляжу как человек. Цельная, слоистая аура, привыкшая только отдавать силу. Но во время… кхм… пополнения энергетических запасов, создаётся небольшое щупальце, которое вытягивает из нужного объекта определённое количество энергии и засовывается обратно. И я снова кажусь человеком. Маленький крестик паладина скрывает все смертельные отметки: шлейф и дугу. Совершенно невольно, неспециально я обзавёлся прекрасной маскировкой от местных. И они меня не беспокоили.       До тех пор, пока я не ввязался в кое-что действительно опасное. Разборки между бандитами никогда меня не пугали, благо ни одна пуля меня не берёт, но в тот день там был один юный тёмный, решивший заработать на сэкономленном шансе на вмешательство. Он-то и заметил, что когда я ломаю руку некому нахалу, я делаю это не только в физическом плане. Он подумал, что я некий тип неинициированного иного и попытался исправить эту оплошность.       Кхм… В общем, мне повезло, что маг оказался столь юным. Другой бы потащил меня в Дозоры и огласки было бы не избежать. Но этот, видимо, столь жаждал обзавестись учеником, что не стал обращать внимания на странности. Он объяснил мне что почём, — я ещё тогда поржал над тем, что попал в мир Лукьяненко, — а затем за ручку отвёл в Сумрак.       На этом его жизненный путь закончился.       Попасть в Сумрак для меня было сродни… Сродни тому, как толстяку-сладкоежке попасть в шоколадное море. Я ничего не видел, энергия застилала мне глаза, я инстинктивно начал её поглощать, чтобы не быть сожжённым ею, напился почти до максимума и начал проваливаться сквозь слои… Как теперь понимаю, я был слишком тяжёл, чтобы оставаться на одном слое. Из каждого я выпивал понемногу, пока не вывалился в реальность. Серую, скучную, привычную реальность, которая казалась просто раем небесным, после огромного огромного моря энергии, в котором я только что был.       Сам Сумрак весьма на меня обиделся, что я вытащил из него столько энергии и развоплотил того иного, что был рядом, чтоб как-то восстановить баланс. Как Жрец, я понимал, что столкнулся с разумной силой и начал переговоры…       Но лучше сказать, войну.       Именно из-за неё мой сын теперь абсолютный.        Антон       — Да, Борис Игнатьевич, вызывали? — спросил я, заглядывая за дверь кабинета шефа.       — Звал, Антош, звал, — сказал Гесер, стоя у окна. — Присаживайся.       Не прерывая его размышлений, я сел в одно из кресел. Тут уже были Ольга, Светлана и Семён. Ситуация под кодовым названием «Бешеный песец» требовала привлечения всех ресурсов. Бешеный — потому что совершенно неконтролируемый, и даже Завулона в пакостях обвинить нельзя, ибо тот сам в не меньшем шоке. А песец — потому что писец.       — Что вы знаете про Печать Соломона? — начал Гесер.       — Это заклинание относится к разряду блокирующих силу. Специфично оно тем, что делает это на постоянной основе, отрезая осознанный доступ к Сумраку, — ответил я. — То есть, иной с такой печатью теряет способность входить в сумрак и заниматься магией, но сохраняет долголетие и может опознавать других иных.       — Всё верно. Ты внимательно прочитал вчера справочник, — улыбнулся шеф. — Да и не мог ты знать о нём из других источников, это достаточно редкое и почти забытое заклятие. А скажите мне вот что: что случится, если таким образом перекрыть доступ вампиру?       Хм… Интересный вопрос. Любая другая лишающая силы печать их бы убила моментально, но соломонова…       — Превращает в человека? — предложил Семён. — Нет, не может быть всё так просто. Иначе тёмные уже давно запатентовали такой способ лечения: раз, превратили в вампира, два — поставили печать и никаких проблем, да ещё и долголетие сохраняется. Тут должен быть подвох.       — И он есть. Печать не отменяет необходимости пить чужую кровь.       — Но… — я в растерянности замолчал.       Итак небольшие преимущества подобной жизни отменяются печатью. Никакой сверхскорости, зрения и прочих милых каждому тёмному сердцу штук. Но самое интересное, что вампирам кровь нужна на регулярной основе, а сделать такое в нашем просвещённом мире, под руководством Большого Брата достаточно сложно.       — Нет, никаких данных, — покачал головой Гесер. — Или он каким-то образом научился её не пить, или у него есть люди во всех Дозорах, которые активно его покрывают.       — Допустим, в Дневном… — начал я.       — Во всех, Антон, во всех.       — Почему? — тихо спросила Ольга. — Неужели вы думаете, что?..       — Это очевидно. Ещё по Владу было понятно, — кивнул шеф.       — А можно пояснить для тех, кто недавно в Высших? — нервно спросила Светлана.       Она, в последнее время, всё больше страдает. Обычно спокойная и понимающая, Света стала настоящей волчицей, защищающей своё дитя… Только вот никак не может определить, Влад — враг или нет? С одной стороны, абсолютный тёмный, но совсем не похож на большинство своих товарищей. И Надю любит искренне. Противоречие, парадокс, дилемма: может ли абсолютный эгоист искренне любить? Может ли абсолютный альтруист искренне любить только одного?       — Влад. Он похож на тёмного? — вместо объяснения задал вопрос Гесер. Или так совпало, или он всё-таки мои мысли прочитал?..       — Нет, — призналась Света. — Очень культурный мальчик, не наглый, улыбается, помогает, даже сразу и не поймёшь, что тёмный.       — А на Завулона? — следующий вопрос шефа.       Пауза.       — Да, — признался я. — Есть что-то такое общее… Какая-то авантюрная, безбашеная нотка…       — Шило в заднице это называется, — пробурчала Ольга.       — Дело в том, что с возрастом грань между светом и тьмой истончается, — произнёс Гесер. — Эгоисты начинают понимать, что для их собственного благополучия надо заботиться об окружающей обстановке, а альтруисты — что сжигая себя, они мало кого смогут спасти. Тех, кто это понимает, неофициально называют старшими. Это звание не зависит от уровня силы, расы, возраста или цвета, это просто обозначение уровня понимания. А тех, кто ещё не добрался до этой грани, зовут молдняком. Мы, светлые, ставим себе первостепенную цель: превратить молодняк в старших. Что может натворить человек, искренне желающий сотворить добро всему миру, не понимая, что миру оно не нужно — мы видим чуть ли не каждый год. Однако тёмные, наоборот, стараются как можно больше держать учеников в состоянии «Пьянки-гулянки», чтобы уменьшить конкуренцию. Это одна из причин, почему светлые в среднем сильнее.       — И Влад — старший? — уточнила Светлана.       — Да. Как и его отец. Как и Завулон, — подтвердил Гесер. — Они настоящие тёмные, если так можно выразиться, полностью принявшие свою тьму. И в этом-то вся беда.       — Почему? — не понял я. — Адекватные тёмные…       — Эх, Антош… — проворчал Семён. — Тёмные, они всегда остаются тёмными. Старшие — они, может быть, и выглядят адекватными, но они всё равно остаются тёмными.       — Светлому молодняку не претит их манера действовать, — подхватила Ольга. — Старшие заботятся об окружении, помогают и выручают, но у них есть то, чего нет у нас. Свобода. Это понимание, что в любой момент можешь разрушить созданный тобой дом. И это привлекает юных светлых. И они тянутся за ним искренне, как только могут светлые…       — Но он остаётся тёмным, — кивнул я, — свободным от совести и долга существом. Значит, Борис Игнатьевич, вы думаете, что в Ночном Дозоре может быть последователь Виктора?..       — Да, — кивнул он. — Более того, я уверен, что он есть в этой комнате. Признавайтесь сразу, бить не буду. Тем более, что во время знакомства он вампиром не представился.       Все взгляды скрестились на Семёне. А кто ещё? За себя я мог поручиться, Светлана инициирована не так давно, и с такого рода людьми не общается. Гесер на чары попасть не мог, Ольга… Ольга долгое время была в виде совы и не будет так подставляться…       — Это я, — призналась она. — Честно, думала, что он человек, а если бы и стал иным, то светлым. Да ещё и посильнее нас с вами.       — Ты с ним знакома как… иная? — осторожно уточнил Гесер.       — Нет. Просто как люди, приятно пообщались в кафе… И я тоже не маленькая девочка и не каких секретов не выдавала. И, уж тем более, не покрывала его убийства.       — Семён?       — Никак нет, шеф. Мы с Виктором незнакомы.       — Значит, среди младших чинов… — с облегчением произнёс Гесер. — Ладно, раз так, расходимся…       — Простите, шеф, а как может быть девятнадцатилетний мальчишка быть старшим тёмным? — спросил я. — Если на всю Москву из таких был один Завулон?       — Воспитание, полагаю. Его отец, пусть и блокировал силу, но тёмным быть от этого не перестал. И воспитывал сына соответственно. Но, конечно, доля истины в твоих сомнениях есть. Чтобы стать таким, тёмному необходимо пройти некий путь, сделать несколько поступков, которые подтвердят безвкусность материального наслаждения. Если хочешь, я могу дать тебе список, который собрали девочки из статистического отдела… Влад

Прошлым вечером

      — И когда ты собирался сказать, что ты иной? — спросил я, едва входная дверь закрылась за мной. Отец, успевший дойти до середины гостиной остановился как вкопанный. — Ты ведь и не собирался, да?       Вампир прикрыл глаза, явно кляня себя самыми нехорошими словами на мёртвых языках. Да, ведь этого он и боялся, моего скандала… После которого мне станет бесконечно стыдно. Но это не значит, что я остановлюсь.       — Не собирался, — кивнул он, поворачиваясь.       — Почему? — тихо спросил я, глядя в сторону.       — Это твоя жизнь, я в неё не вмешиваюсь, ты сам просил.       — Это твоя жизнь! — с нажимом произнёс я, невольно переводя взгляд чуть ближе к нему. — Ладно, я не спрашиваю, каким образом ты подмял тех двоих, но сказать единственному сыну, что ты трёхтысячелетний кровосос ты мог! Всё-таки это важная деталь биографии, не кажется ли тебе? Или… — я затормозил, от удивления посмотрев прямо на него, — не единственному?       Он промолчал.       — Вот так даже… Познакомишь с братиком? А, может, с племянником? С внучатым племянником?       — Успокойся, — мягко улыбнулся Виктор. — Ты единственный, кого я могу называть плотью от плоти моей.       Я ненавидел эту улыбку. Извиняющаяся, ласковая, мягкая, она казалась мне унизительной, словно слова, сказанные дрожащим голосом бешеному псу: «Хорошая собачка, добрая собачка».       — Успокоиться? Ты всего лишь не сказал мне, что ты не человек! Какая мелочь! Ха!       Для меня всегда был проблемой возраст его отца. С одной стороны, в паспорте было указано, что ему сорок три года. С другой, выглядел он максимум на тридцать с хвостиком. А с третьей… Вёл он себя совершенно по-разному, в зависимости от ситуации. Чаще всего он казался ровесником или даже младше, говоря глупости, шутя, играя на нервах и невинно улыбаясь. В совете директоров он выступал взрослым, яростным хищником, готовым разорвать глотки несогласным. Никакого дурачества, серьёзный, деловой человек… И лишь однажды я видел его по-настоящему старым, когда груз прожитых лет сгибал его спину, а глаза светились таким спокойствием и пониманием, что я начинал ощущать себя мелкой букашкой по сравнению с ним.       И сейчас я стоял перед ним и не мог понять, что вижу. Меньший рост, внешняя хрупкость… Дай Бог, если он хотя бы на пятнадцать выглядел! Да, конечно, в старину пятнадцать лет было уже возрастом мужей, так что обратили его явно не в сорок.       — Ты ведь совсем не человек… — протянул я, осенённый догадкой. — И никогда им не был…       Он опустил глаза, закусив губу. А я смотрел, не понимая, как этого никто не заметил. Я не специалист в антропологии, но глобализация и частые путешествия показали мне множество разных народностей, разных фенотипов и прочего… Однако такое лицо я видел только на фентезийных рисунках: совершенно правильное, без каких-либо особенностей, чего не бывает у людей. Оттенок кожи холодный, светло-розовый, похожий на мрамор. Волосы — бордово красные, как свернувшаяся кровь.       Я не сдержался, подошёл ближе, поднимая его голову, заглядывая в глаза. Неправильный разрез. Неправильный цвет.       — Не думаю, что генофонд за прошедшее время так изменился…       — Не изменился, — спокойно, можно сказать, лениво, произнёс он. — Мой тебе совет: никогда не ставь на себе магические опыты.       — И всё же, почему?       Он не стал уводить разговор в сторону:       — Ты нашёл своё счастье, зачем тебе мешать?.. И я говорю не только о Надежде. Ты наконец-то нашёл поприще, в котором ты действительно первый. Радуйся и празднуй, ты обошёл меня!       Я крепче сжал пальцы:       — Но на самом деле — нет.       — Нет.       Всё так же спокойно, безмятежно.       — Я тебя ненавижу, знаешь? — зашипел я ему в лицо.       — Знаю. — Он расслабленно стоял, хотя вокруг меня закружилась разрушительная воронка.       — А знаешь почему? — в груди зашевелилось что-то тёмное, проскользнуло по телу чёрными щупальцами.       — За снисходительность. За то, что я имею на неё право. За то, что не желаю с тобой сражаться, специально поддаваясь, — перечислил он. — И да… За то, что прощаю. Всякий раз прощаю…       Я оскалился, буквально зарычал, чувствуя, как меня распирает. Эта его дурацкая нарочитая покорность, которая нихрена не покорность, а просто снисходительно притворство. Как будто он играет в догонялки с пятилетним ребёнком, позволяя ему себя схватить. Но я уже давно не маленький мальчик и могу его удивить по настоящему.       — Да, симпатичные клыки, — заявил папа. — Видимо, я что-то не учёл и тебе всё-таки достались мои гены.       — Ты можешь не злить меня? — с трудом проговорил я, чувствуя, что во рту действительно что-то мешается.       — Как показала практика, не могу. Всё, что я делаю, неизбежно злит тебя. Так почему бы нам окончательно не выяснить, кто в доме хозяин? Давай, ты же чувствуешь себя всесильным!       — А я действительно всесилен!       — Да ты что?.. А ты в курсе, что просто такой же вампир, как я?       — Не замечал за собой жажды крови.       — А почему тогда с таким интересом пялишься на мою яремную вену?..       — Во всяком случае, не так…       — Конечно, для тебя это лишь развлечение. И кусочки чужих жизней ты не отнимаешь каждым своим вдохом.       — Я черпаю силу из Сумрака.       — А он откуда? Вот-вот.       — Да иди ты… — я с трудом разжал руки и отвернулся.       — Всё, что пожелаешь, — проговорил он вроде бы в шутку, но таким тоном, что у меня по телу побежали мурашки. Действительно, он даст мне всё, чего бы я не пожелал, особенно если вспомнить, что…       И вот за это я ненавижу его вдвойне.       Медленно выдохнув, я разжал кулак. Казалось бы, ненавидеть джина, исполняющего все твои желания, глупо, но не зря они ограничиваются всего лишь тремя: подобная лёгкость ничего, кроме разочарования не приносит. Вот говорят, что ценят больше тех девушек, которых дольше добивались, а машины — которых чаще ремонтировал. А теперь представьте удовольствие от жизни… которой не живёшь.       — Ну почему ты такой… — с отчаянием начал я.       — Няшка? — подсказал отец с абсолютно серьёзной миной.       С пальцев сорвалась маленькая зелёная молния. Невольно. Почти. Отец поймал её рукой, завёрнутой в волосы, и с интересом рассмотрел. Заклинание лихорадочно металось между его пальцами, но не могло вырваться, словно не видело ничего, кроме этих рук.       — Надо же, теперь ты злишься продуктивнее…       — Нравится? — прищурился я. — Так на ещё!       Цепь шаровых молний рванула в его сторону, сжигая обстановку на пути. Смертельная мощь, которая запросто уничтожит любого вампира… О да, с этим закончатся все мои проблемы, останутся только маленькие и невзрачные иные, которым кишка тонка мне возразить…       — Кхе! — раздался из дыма голос спустя секунду. — Кхе-кхе-кхе! Это что-то новенькое, раньше ты меня убить не пытался.       Я натурально зарычал, наматывая на руки плеть Шааба. Кто бы сомневался, от обычной молнии он умирать не хочет, успел поставить щит. Хотя, стоп, какой щит? Мы же в реальности находимся, в ней только нулевые могут колдовать! Не раздумывая больше ни секунды, я попытался провалиться в собственную тень, но после знакомого чувства падения, пейзаж не изменился.       Что?       Сосредоточившись, я попытался снова погрузиться, на этот раз медленнее. И снова с тем же результатом. Такое ощущение, что я проваливаюсь сквозь Сумрак, не задевая его.       Внезапно меня впечатало в стену, словно бетонной плитой. В спине что-то хрустнуло, дыхание перехватило, во рту образовался металлический привкус.       — Коли уж задумал кого-то убить, не отвлекайся на мелочи, бей, — раздался рядом с ухом хрипловатый шёпот.       — Да пошёл ты! — заявил я, отшвыривая его назад воздушным резонансом.       Тот послушно отлетел на полтора метра, а потом замер, как будто у него за спиной появилась воздушная подушка, которая его поддержала. Он спокойно опустил ноги на пол, вопросительно выгибая бровь. А я… А я сглотнул, с трудом подавляя страх.       Для меня не было секретом, что тёмные в сумеречном облике не красавцы. Меня, например, до сих пор на «ха-ха» пробивает, как вспомню, во что превращается Завулон… С парой ведьмочек свезло на втором слое увидится, после чего я клялся: «больше ни-ко-гда»… Но такого я не ожидал.       Клыки, когти, чешуя… Всё это меркнет перед всё тем же идеальным, безликим лицом, которое исказила гримаса холодной ярости. Из-под ровной, почти детской кожи ясно угадывались напряжённые мышцы. Рот был изогнут в кривой усмешке, обнажающей ровные зубы. Нельзя сказать, что в нём было что-то, совсем не присущее человеку. Но от этого становилось ещё более жутко.       Я ударил плетью, стараясь вложить в неё как можно больше силы. Уже не в шутку, не на пробу, желая лишь убить, уничтожить это существо, столь ненавистное мне с самого детства, но он буквально растёкся по горизонтали, пропуская заклинание мимо. Огонь ниткой врезался в стену, да так и прилип к ней, не выдернуть. Обломки шкафа и книг живописным фейерверком разлетелись по всей комнате, а он так и стоял на фоне взрыва, не выказывая никакого беспокойства.       — Ну, так что? Не получилось у тебя стать сильнее меня? — насмешливо спросил он. — Даже в таком деле, в котором ты должен быть абсолютным, ты мне проигрываешь…       — А кто сказал, что моя жизнь вертится вокруг тебя? — огрызнулся я. — У меня есть девушка и друзья, а о тебе я вообще раз в год вспоминаю.       Переводя дух, я попытался снова собраться с силами, но в здешнем, бессумеречном, пространстве, это сделать было гораздо сложнее. А Виктор, тем временем, неуловимо дёрнувшись всем телом, сделал шаг ко мне.       — Я!.. дал тебе жизнь…       Ещё шаг. Всё такое же жуткое перемещение, словно он не просто ходит, а раздвигает пространство всем своим телом.       — Я!.. дал тебе силу…       Я попытался отползти, но понял, что не властен над собственным телом. Я попытался колдануть, но магия не слушалась меня.       — Я!.. написал твою судьбу…       Последний шаг, он встал вплотную, внезапно нависая надо мной.       — Я теку в твоих венах… Твоё сердце стучит, подстраиваясь под ритм моего. Твои мысли всегда обо мне. Ты видишь моё лицо в каждом встречном, пугаешься, не смотришь в глаза… Ты ненавидишь меня так сильно, что сам Сумрак вибрирует, стараясь убраться с пути твоего гнева. Но я!.. твоя единственная надежда. Лишь я!.. могу перевернуть твою жизнь. Ты всё ещё утверждаешь, что твой мир не вертится вокруг меня?       — Да п-пошёл ты! — заикаясь, но с чувством сказал я. На последнем слове голос предательски сорвался, я прикусил губу, но всё же не удержался и позорно разревелся, как ботаник-пятиклашка.       Силы восстанавливались медленно, на их месте была такая пустота, что хотелось грызть себя и царапать ногтями. А каждое слово вбивалось в мозг звонким «Я!», чётко выверено ударяя по самому больному. Как я мог подумать, что теперь, с Наденькой, меня ждёт счастье и безмятежность?.. Мой личный монстр был всё ещё рядом и не собирался отставать.       — Да ладно, — спокойно, буднично произнёс отец, взмахом руки останавливая пламя. — Не всё так хреново.       Он коснулся рукой моих волос, но я отшатнулся, почти отполз в сторону, обнимая себя за колени. Ненавижу! Ненавижу его за эту способность переключаться с одного на другого, с властного давления на тон ласковой мамочки! Ненавижу, когда он пытается меня утешить, утереть слёзки, словно это не он их вызвал!       — Успокойся, — спокойно, безмятежно, немного даже жёстко сказал Виктор, снова касаясь моих волос. — Тебе полезно иногда вспоминать, что на каждого Царя Горы найдётся тот, что повыше. А то ты элементарнейшую ловушку пропустил, понадеявшись на свою силу.       Ненавижу! Ненавижу его! Потому что каждое его действие служит достижению ЦЕЛИ! Никогда, ни за что он не сделал ничего просто так, без подтекста, без плана на будущее!       — Успокойся, малыш, всё уже прошло, — шепнул он мне на ухо, обнимая, заключая меня в кокон из своей воли.       — Урок понят, наказание принято, могу я идти? — гулко отозвался я, не поднимая головы.       — Наказание ещё не назначено. Но, как всегда, на проигравшем последствия баталии. Можешь идти.       Вырвавшись из таких заманчиво-обманчивых объятий я кинулся вверх по лестнице, на второй этаж апартаментов, на ходу набирая сообщение Наденьке.       Пусть всё ужасно.       Но я знаю выход.       Антон       — Пап, отвези меня в институт, — потребовала Надя с утра.       — Ты же предпочитаешь ездить сама? — удивился я. Она всегда выказывала самостоятельность и независимость, особенно в таких вопросах.       — Ну, так как с Владом нам теперь можно встречаться только под надзором родителей, я тебя прошу пойти со мной.       Логика абсолютных частенько от меня ускользает. Наверное, именно поэтому они и сошлись.       — Ты хочешь заехать за ним перед учёбой? А не должно это быть наоборот?..       — Пап, не будь таким старомодным, — улыбнулась дочь. — Он живёт ближе к универу, да к тому же ещё не до конца усвоил построение порталов.       — Я точно старомодный, — признался. — Потому что не думал, что в институт ты прыгаешь порталами.       — Не всегда. Часто мы с Владом ездим на метро или на его машине. Всё-таки ощущения от портала совсем другие… Но сейчас он послал мне сообщение.       Она развернула ко мне экран телефона, где было лаконично написано: «Спасай, любимая!»       — И что это значит?..       — Что его надо спасать. Пап, я понимаю, ты ко всему этому относишься очень скептически, а особенно — к нашей интерпретации Ромео и Джульетты, но пожалуйста, поверь. Влад очень дорожит своим словом и если говорит: «Спасай!» — значит его надо спасать. А если говорит, что идея поселить его вместе с отцом очень плохая, значит, не надо было этого делать. Я чувствую, ему сейчас плохо. Бли-и-ин… Да я никогда его таким отчаянным не чувствовала.       — Хорошо, уговорила, сейчас соберусь… Хотя даже представить себе не могу, кто его обидеть может… Он сам обидит кого хочешь…       Несмотря на ворчание, уже через десять минут мы стояли на лестничной площадке элитного жилого дома.       — Что, внутрь не получилось? — спросил я. — Или вежливость соблюдаешь?       — Какая вежливость? — отмахнулась она, тревожно вглядываясь за дверь. — Защита стоит превосходная. Даже не могу определить компоненты или просканировать через Сумрак. Как будто нет его там. Но болью веет. Яростью. Страхом и насмешкой… Не нравится мне это.       Я ровным счётом ничего не чувствовал, но понадеялся на свою дочь.       За дверью что-то грохнуло, разбилось, раздались невнятные ругательства, а затем она распахнулась, явив нам чумазого вампира, в домашнем фартуке. И хотя красные пятна вокруг его рта сначала показались кровью, они оказались безобидным вареньем — не очень похоже на апокалипсис.       — Привет, а я вас ждал, — сообщил он. — Блинчики будете?       С этими словами он втянулся внутрь квартиры, оставив дверь открытой. Мы с Надей переглянулись, но всё же решили рискнуть и посетить логово тёмных магов.       Ладно, я слегка ошибся. Это похоже на апокалипсис. Очень даже похоже. Гостиная с высоким потолком и дизайнерским интерьером была разгромлена к чертям собачьим. Взгляд, натренированный за годы в оперативном отделе выхватил детали: вон ту стену задело плетью Шааба, шкаф обрушили огненным шаром, а следом залили фризом, чтоб не сгорели книги. Вон там стена деформирована в форме человеческой спины. Тут чёрные разводы незнакомого мне тёмного заклинания… Под ногами хрустит стекло, дверь, должно быть, завалило обломками другого шкафа… Клочья поролона, которые раньше составляли диван, весёленьким жёлтым снежком лежат на обломках.       Кое-где я так же заметил кровь и клочья одежды.       — Прошу прощения за беспорядок, — проговорил Виктор, жестом дирижёра демонстрируя нам помещения. — Мы вчера с сыночкой подрались немножко. Так с чем вы хотите блинчики?..       — Он жив? — взволнованно спросила Надя.       — Конечно. Его комната наверху, сходи разбуди… Сам не рискую, это может закончиться ещё одной эпичной баталией, во время которой подгорят блинчики… А старшее поколение поможет мне их делать, ведь так?       Надя кивнула и поспешила на второй этаж, а меня взяли под локоток и отволокли на кухню, которая, надо признать, была в более презентабельном виде. Насвистывая весёленький мотивчик, Виктор усадил меня за стол, а сам действительно начал жарить блины. Миска с тестом уже была приготовлена, как и нагретая сковорода, а банка варения — вообще на половину съедена.       — Значит, подрались, — осторожно начал я. — И часто у вас такое бывает?       — Да постоянно. У нас острая непереносимость друг друга, — отмахнулся он, наливая первый блин. — Вы спрашиваете ведь это с долгоидущей целью: хотите знать, не будет ли Влад обижать вашу девочку, а их внуки — родителей. Скажу сразу — нет. Я — редкий фрукт… На который у Влада аллергия.       — То есть, это он зачинщик?.. — ещё осторожнее произнёс я. Нельзя забывать, что тёмные — это другая раса и думают они совсем по другому.       — Да. Нет. Не знаю, — он задумался. — Ладно, возможно я его невольно спровоцировал, но совсем нечаянно. Бывает у нас такое… Причём охарактеризовать это как домашнее насилие у меня не поднимается юридическое образование. Дерёмся мы практически на равных, так что можно это называть спаррингом. Правда, после него Влад дольше восстанавливается и ходит мрачный, злой на весь мир. Надеюсь, ваша дочь сможет исправить это… Вот, попробуйте, хорошо получилось? — передо мной опустилась тарелка с одним блином. — Может, послаще? Кстати, что будете пить? Чай, кофе, чего покрепче?..       — Чай, — коротко ответил я. — Блины хорошие, продолжайте.       Вампир буквально просиял и бросился обратно к плите. Вопреки логике из меня полезли ругательства. И ведь он не играет, этот трёхтысячелетний вампир. А если и играет, то получает от этого искренне удовольствие. Так должна вести себя маленькая девочка, кормящая своих кукол в искусственном чаепитие, но не столь древний тёмный…       — Что, думаешь притворяюсь? — весело спросил он, пижонски переворачивая блин подкидом. — Ха! Чтобы дожить до моих лет и не сойти с ума, надо научиться радоваться маленьким радостям. Ну и что, что вчера поругался с сыном так, что пришлось собирать себя по кусочкам, а его — вытаскивать из сгоряча наложенного транса? Ну и что, что меня сейчас будут пытать все Дозоры, чтобы узнать секреты древней магии или изобличить мошенника? Зато у меня будут вкусные блинчики, и я ими смогу кого-нибудь порадовать, — на этих словах он развернулся и подмигнул.       Чёрт. Я надеюсь. Я очень, очень сильно надеюсь, что он со мной не заигрывает.       — Кстати, что-то дети задерживаются… — начал я.       — А, у них всё в порядке, — сообщил он, на мгновение прислушавшись. — Экспресс-психологическая помощь да объяснения в любви. Дело молодое… Не бойся светлый, дальше чмока в нос мой, ставший внезапно целомудренным, сын не пойдёт.       Я тоже попытался просканировать пространство, но не смог даже тень на глаза положить. Не смог дозваться до Сумрака. Раз пробовал, другой, третий… Всё тщетно, будто меня моментально лишили способностей.       — Не паникуй, Антон, — сообщила мне спина Вампира. — Мой дом — zona twilight free!       — Зона свободы от Сумрака? Или зона распространения бесплатных «Сумерек»? — не удержался я. Да и трудно было даже самому мрачному не подхватить этот шутливый тон.       — Первое. Хотя, если хочешь — второе, у меня интернет есть.       — И как вам это удалось?       — Секрет фирмы, светлый. Никому его не отдам…       — Я про магическую драку говорю. Как вам удалось это сделать без Сумрака?..       — Нулевой, — развёл Виктор руками, в одной из которых была лопаточка, а в другой — прихватка. — Плюс вампир, который запасает силу внутри своего тела, а не черпает его напрямую из Сумрака.       — Но ведь…       — Нулевой вне Сумрака погибает, ага. Только у меня дома не совсем отсутствие. Скорее, блокировка этого образования. О, а вот и наши молодые. Как дела? Сынок, ты выспался? Уже не хочешь меня убить? Иди, поцелуй папочку, пока твой будущий тесть не подумал ничего плохого.       В дверях действительно показались Надя и Влад. Парень выглядел… Помято. Очень. Будто куролесил всю ночь, а потом утро провёл в стиральной машине. Он устало вздохнул, поймал своего отца за лямку фартука и лениво чмокнул в щёку.       — Варенье ещё есть? — деловито уточнил он.       — Обижаешь!       — А… А, здравствуйте, Антон Сергеевич, извините, не поздоровался сразу. Я немного рассеян сейчас, — парень неловко улыбнулся, сразу скинув с себя вальяжность помятого в боях хищника.       — Ничего, бывает, — кивнул я. И все сделали вид, что так и надо. Даже Надя не удивилась такому преображению.       Семейка Адамсов какая-то.       Виктор в рекордные сроки закончил блины, явно как-то в чём-то колданув, но без Сумрака я не мог понять, в чём именно. Мы все расселись за столом, благо кухня было европейского образца, то есть, огромная. Разобрали угощения, напитки и…        Влад       — Не возражаешь, если я задам тебе пару вопросов… неприятного толка? — спросил Городецкий, доставая из папки стопку распечаток.       — Скорее уж инквизиторско-уголовного, — сообщил отец, только взглянув на них. Блин, как он прочитать-то их умудрился?.. — Вроде таких: крал ли ты, убивал ли…       — Пожалуйста, задавайте. Мне нечего скрывать от моего солнца, — я нежно улыбнулся Наденьке. — Только, если что, подробности я выдавать отказываюсь. И вообще, это как бы игра и все мои слова не имеют юридической силы.       Светлый приподнял брови, но кивнул.       — Хочешь, я выйду? — предложил отец.       — А толку? — возразил я. — Подозреваю, ты обо всём этом прекрасно знаешь.       — Ну мало ли, вдруг ты не хочешь, чтоб я видел твой румянец?..       — Не дождёшься, клыкастый. Начинайте, — это Городецкому.       — Кхм, начнём с простого… Ты врал?       — Да.       — Играл в азартные игры?       — Ещё как.       Причём они были совмещены с экстримом, и проигравший терял не только деньги, но и здоровье, а может даже и жизнь.       — Богохульствовал?       — Дайте подумать… Вроде нет.       — А что так? Это часто случается с молодыми тёмными.       — Понимаете, богохульство возникает из-за того, что в семье слишком много религии, — проговорил я, осторожно подбирая слова. — Вот и подростки, в период бунтарства, начинают богохульничать в пику родителям. Мне бы для этого пришлось стать христианином.       — И давно ты знаешь, что я сатанист? — оживился папа.       — У тебя под ковром начерчена пентаграмма, среди книг встречается Сатанинская Библия ЛаВея и сборник цитат Ницше, а так же у тебя татуировка на спине в виде покоцаных перепончатых крыльев. Да, давно. Сложно было не догадаться.       — Логично, — согласился Виктор и вернулся к блинчикам.       Допрос продолжился:       — Употреблял алкоголь?       — Да.       В этой области я могу с полным на то правом считать себя специалистом. В то время, когда мои ровесники только начинали глушить дешёвый пивасик, я покупал дорогие коньяки, вина и ликёры, тщательно сравнивая вкусы и эффекты.       — Принимал на наркотики?       — Да.       — Какие?       — Марихуана, ЛСД, кокаин.       Было дело. Я, с такими же оболтусами из золотой молодёжи, надирались всякой дрянью и ловили с этого кайф. Тематические клубы, интересные вещества, дамы с прискорбно малым количеством одежды… Мне было шестнадцать, весь мир казался у моих ног, но… Как-то раз моему отцу приспичило увидеться со мной именно в тот момент, когда я был в таком клубе. Думаете, он отобрал косяк и насильно потащил меня домой? Ха!       Я прикрыл глаза, вспоминая.       В тот вечер нас было пятеро. Трое — ещё несовершеннолетние, включая меня. Комната — в стиле Парижских дворцов девятнадцатого века: мягкий ковёр на полу, шикарные диваны с золотистым люрексом, зеркала, картины, небольшой журнальный столик из стекла… Мы как раз разложили на нём весь инструментарий, как в закрытую и охраняемую комнату ворвался мой отец.       — О, привет всем, — сказал он, очаровательно улыбнувшись. — Влад, а я тебя везде ищу. Не хочешь покинуть компанию этих джентльменов, чтобы пообщаться со мной?       — Нет, — откликнулся я с вызовом. — Мне и так хорошо.       Бунтарский период, что и говорить. Тогда я ещё не осознавал, что спорить с ним выходит себе дороже.       — Тогда, пожалуй, я присоединюсь к вам, — очаровательно улыбнулся он, присаживаясь рядом со мной. — И к вашему… развлечению.       Компания с сомнением переглянулась, но кивнула. Всё-таки Виктор всегда умел производить впечатление: неопределённого возраста, в разные моменты кажущийся то двадцатилеткой, то умудрённым опытом сорокалетним мужем, элегантный, стильный, сильный, быстрый… Через полчаса он был всем лучшим другом, а не я. Травил байки, профессионально нюхал кокс, втягивал всех в разговор. Словом, был душой компании. А я медленно закипал, понимая, что у меня отбирают контроль… И так же медленно таял от его присутствия. В конце-концов, подумал: «А какого чёрта? Мы действительно редко видимся!» и тоже вступил в общение.       Это было офигенно. Кокаин является нейростимулятором, от его приёма кажешься невесть каким умным. Мы обсуждали политику, философию, метафизику, экономику и всё это было охренеть как интересно и понятно. Гораздо, гораздо лучше всяких там затасканных тем вроде шоу-бизнеса и богемных сплетен. Виктор стал словно глотком свежего воздуха.       Закончилось это всё в тот момент, когда пришли девушки. Они были в тематических костюмах, в корсетах, кружевном белье, да с длинными юбками, которые юбками являлись лишь при взгляде сзади.       — Извините, ребята, я пас, — признался отец.       — А что такое? Боишься сплоховать, старичок? — беззлобно улыбнулся один из моих друзей.       — Ещё как! — с готовностью согласился Виктор. — А вообще, девушки не в моем вкусе.       — А по-моему, красавицы, каких ещё поискать, — не согласился другой, оглядывая девушек.       — Нет, я не о внешности, — улыбнувшись, он отпил вина. — Хотя я действительно предпочитаю женщин постарше… У этих — в глазах счётчик. Сколько за эту ночь они заработают, как бы им стать вашими постоянными мастерицами на выгодной основе и заработать ещё. А мне нравятся те, в чьих глазах можно прочитать что, как, сколько раз и в каких позах они меня хотят. Так что я, пожалуй, пойду. Влад…       Я обернулся к нему. Сидели рядом, почти обнявшись, так что при повороте мы почти столкнулись носами. И в моих глазах он как раз мог прочитать то, чего ему так не хватало в этих девушках. А он только посмотрел на меня, улыбнулся ласково-ласково, чмокнул в лоб и ушёл.       В тот момент я понял три вещи. Первое: я нихрена не против нарушить общественный строй ещё и инцестом. Да, можно было списать всё на влияние наркотиков, но почему-то мне не хотелось замутить с моими тогдашними друзьями. За исключением одного, которого я хотел и будучи трезвым. Так что я познал мудрость поговорки «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» и смирился.       Второе: мой отец кто угодно, только не человек. Я уже давно понял, что бисексуальность — это у нас семейное, что он очешуенно сильный эмпат, но всё это объяснялось с научной точки зрения. Но, теоретически, от кокса ему должно было обострить все способности, от чего он моё желание не смог бы отличить от своего. Химией накачивался он, от нас не отставая, но смотрел на меня тогда абсолютно трезво и осмысленно. Это была последняя песчинка в чаше моих подозрений.       Он всё понял. Осознал. Почувствовал. Но просто грустно улыбнулся, даже не разозлился, даже не поморщился от отвращения.       И из этого вышла третья вещь: так же сильно, как я его хочу, так же сильно я его ненавижу. За то, что понял. За то, что простил. За то, что отказал. За то, что он сильный. За то, что я по сравнению с ним букашка. За то, что я мучаюсь, грызу себя, а он всего лишь улыбается понимающе, но не делает ни-че-го.       С тех пор наркотики мне были неинтересны. У меня была другая цель.       — Принуждал ли ты кого-либо к приёму наркотических веществ?       — Да.       Наденька вздрогнула и отвела взгляд. Да, это плохо даже по её либеральным светлым меркам, но врать я не хотел. Действительно, принуждал. Пару раз — шантажом, на слабо. Однажды — угрозой выкинуть из компании. А один раз… просто вколол насильно.       — Нарушал ли ты обещания?       — Нет.       — Нет?       — Нет. Я знаю цену своему слову и не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять.       — Изменял?       — Нет. До знакомства с Надеждой в постоянных отношениях не состоял. Ей — не изменял.       — Занимался ли ты когда-нибудь групповым сексом?       — Да.       — А с человеком своего же пола?       — Да.       Антон вздохнул, а вот Наденькой взглянула с интересом. Надо бы проверить её на счёт слешерства, а то ведь можно будет получить индульгенцию на некоторые виды измены, в обмен на подробный отчёт и видеоматериалы.       — Ладно, не буду перечислять все сексуальные извращения, — Городецкий скептически оглядел список. — Тем более, что более половины я даже не знаю. Перейдём к следующему блоку. Ты когда-нибудь предавал?       — Да. Если вы знаете, что это значит для тёмного.       Судя по взгляду, Антон понимал. Для тёмного единственной святыней, которую он может предать, является он сам. Значит, я что-то сделал такое, предал сам себя… И я до сих пор не знаю, что является предательством: то, что я, собственно, сделал это или то, что мне не хватило духу это продолжить.       — А ты тогда был тёмным?       — Всегда. Воспитание, видите ли, такое.       Мы дружно покосились на невинно жующего блинчики Виктора. Тот недоумённо поднял брови, мол: «А что вы на меня уставились?»       — Ты продавал оружие?       — Да. Кухонный ножик из титанового сплава в детском саду за фигурку супермена.       — Ты участвовал в банд-формированиях?       — М-м-м… Да, можно и так сказать.       На деле я занимался только организацией и финансированием проблем одним придуркам, ничего серьёзного… Но оправдываться я не собираюсь.       — Ты воровал?       — Да.       В первую очередь, конечно, у отца. С самого детства таскал из его карманов мелочь. Потом меня засекли и выделили карточку с недельным лимитом. Разумеется, я тратил всё в первые же дни, поэтому снова приходилось таскать, пока отец не перестал вообще носить с собой наличку. Пришлось учиться худо-бедно планировать бюджет и всё оказалось не так уж и страшно.       Потом, в более зрелом возрасте, жопа затребовала адреналина. И я начал обкрадывать супермаркеты… Стыдно вспомнить сейчас, каким я идиотом был тогда, однако, справедливости ради надо признать, что меня ни разу не поймали.       Ах да, ещё можно вспомнить тот случай, когда отец меня в дидактических целях поставил во главу компании, и я облапошил союзника на кругленькую сумму. Потом они долго восстанавливали доверие и прочие связи, но лично мою крутую тачку я получил.       — Ты угонял машины?       — Да.       Опять же, у отца. Впрочем, я бы мог просто попросить, он бы дал, но мне нравилось именно брать без спросу.       — Ты убивал?       — Да.       Наденька закусила губу. Материальный ущерб и добровольные извращения она могла мне простить. Но не загубленные жизни. Ни наркотиками, ни буквально.       — Людей?       — Да…       Однажды я очнулся от приступа ярости, а рядом был труп. Пусть не разорванный на клочки, а утопленный в унитазе, но всё же… Обстоятельства приступа я помнил прекрасно: этот дилер кокса всё пытался вернуть меня в стан его клиентуры, то на слабо давил, то угрожал, то уговаривал. Когда он попытался наехать, мне сорвало крышу, и я его с силой пару раз макнул в говнецо… Прямо в туалете клуба. Да силищи не рассчитал.       Клуб был элитный, а дилер — с равнодушной крышей, так что дело замяли, даже не став выяснять, кто именно из представителей золотой молодёжи натворил такое.       — Не расстраивайся, светлая, — мягко проговорил Виктор, — это был нехороший человек.       Ну кто бы сомневался, он обо всём знает!       — Настолько, что его потребовалось убить? — резко спросила Надя.       — Да, — меланхолично ответил папа.       — Кхм, — напомнил о себе Антон. — Вернёмся к опросу. Как часто тебе хочется кого-нибудь убить?       — Почти, — слово выделено, взгляд направлен на моё солнце, — всегда.       — Ты спал с женатыми?       — Да.       — Избивал?       — Нет.       — Но бил?       — Да.       — Доводил до нервного срыва?       — Да.       — Играл на чувствах?       — Да.       — Пытал?       — Да.       — Шантажировал?       — Да.       — Обманывал?       — Да.       — Вымогал деньги?       — Да.       — Оставлял других в опасности для жизни?       — Хватит! — резко оборвал я, посмотрев на отца.       Я подбежал к нему, развернул вместе со стулом и опустился рядом на колени. Выглядел он ужасно: руки стиснуты в кулаки, а длинные чёрные зазубренные когти порвали тыльную сторону ладони и высунулись наружу сантиметров на десять; зубы стиснуты так, что на скулах проступили желваки; а тень ресниц на щеках казалась необычайно длинной и тёмной, словно они пытались скрыть, как из глаз вырывается тьма.       — Папа! — я потеребил его за руку, стараясь не нарваться на когти. — Пап, всё в порядке, всё уже прошло. Открой глаза, а? Посмотри, какой прекрасный я тут сидит, ну же! Давай, очухивайся…       — Что за?.. — растерянно протянул Городецкий, тоже выйдя из-за стола.       — Одно дело задавать мне неудобные, причиняющие боль вопросы, и совсем другое — делать это в присутствии моего отца, который за свою любимую деточку порвёт кого угодно, — раздражённо ответил я. — Не подходите. Пап, пожалуйста, открой глаза. Давай, я знаю, что увижу, не напугаешь.       Он медленно, словно на его веках лежал груз в тысячу тонн, раскрыл глаза. За спиной раздался поражённый вздох. Мне тоже стало как-то не по себе, но я смог удержать себя в руках:       — Да ты красавчик… А зубки покажешь? Давай, не бойся, стоматологов тут нет, в обморок из-за такого кощунства никто не упадёт…       На меня смотрели две маленькие, аккуратненькие… бездны. Не просто чёрные глаза без белков, как иногда показывают в кино, а две абсолютно чёрных дыры, в которых утопал взгляд, и в которых чувствовалась ужасающая глубина, как у пропасти. Из них вырывался угольный дым, который медленно скатывался вниз и исчезал перед самым полом. Это была ярость. Всепоглощающая, удивительно сильная ярость, которая прошла все слои Сумрака и вырвалась на физический план. Каким-то образом я знал: она не пойдёт дальше, не покинет своего хозяина, не атакует посмевших вызвать её… Но одно удержание её на поводке причиняло отцу немыслимую боль.       — Ну же… — я с некой опаской коснулся голой ладонью его запястья. Прикасаться к нему иначе как в драке я остерегался, но сейчас был особый случай. — Расслабься… Отпусти её.       Он слегка покачал головой, от чего тёмный след пошёл зигзагом.       — У кого такие прекрасные зубки… — засюсюкал я, пальцем поднимая ему верхнюю губу.       Бля. У меня в роду были пираньи.       Острые, игольчатые клыки идеально подогнаны друг к другу, образуя ровный частокол из двух рядов зубов. Обычных вампирских клыков моему папе явно показалось недостаточно.       — Давай, разожми их, выпусти то, что ты там держишь. Отдай мне. Я знаю, ты справишься с ней, не дашь вырваться наружу, уничтожишь без остатка, но сколько тебе будет это стоить?.. А мне, наоборот, твоя чернильная ярость принесёт только пользу. Ну, давай же!       Адреналин покалывал в кончиках пальцев. Обычно я ненавижу упрашивать, тем более так ласково, но… Обычно и агрессия — самый надёжный и быстрый выход из ситуации. Сейчас же я обезвреживал ядерную бомбу.       Папа медленно разжал зубы, выдыхая. Только сейчас я заметил, что он был настолько напряжён, что даже не дышал. Я потянулся вперёд, впитывая в себя вырвавшийся из его рта чернильный дым. Ярость имела травянисто-горьковатый привкус ликёра Шартрез. Она слой за слоем оседала в сердце, медленно перевариваясь метаболизмом иного. Один вдох, и мне уже хотелось горы свернуть из-за избытка силы, а ведь за ним последовал ещё один, и ещё… Настоящая тьма, без сомнений и полутонов.       Да уж, после такого обычные подленькие мыслишки и придуманные страдания пить будет просто неинтересно.       Наконец его длинный выдох закончился, и папа, содрогнувшись всем телом, упал мне на плечо, вроде как обнимая, но руки его безвольно свисали, благо, что уже без когтей. Впрочем, дырки от них ещё не заросли, и кровь оглушительным набатом падала на паркет.       — Проводить тебя в комнату? — осторожно спросил я.       — Я в норме, — глухо ответил Виктор, по-прежнему вися на мне безвольной кучкой.       — Конечно, — охотно согласился я. С таким слабым и безвольным папой я всегда рад соглашаться. — У тебя просто сейчас половина внутренностей вспоминает, как они должны работать. А вторая — возносит мне благодарственные молитвы, за то, что уцелели.       — Да иди ты, — беззлобно откликнулся он, поднимаясь. Он слабо, едва-едва заметно, ухмылялся. — Прошу прощения за такое представление. Я не хотел вас пугать, просто, сами понимаете, за такую долгую жизнь сложно не наэксперементироваться с магией до неисправимых последствий. Вы стали свидетелями моей вспыльчивости. Тщательно контролируемой, но от того не менее болезненной. А теперь, прошу прощения, но мне надо освежиться.       Он сжал моё плечо и пулей выскочил из зала. Через десяток секунд раздался шум воды.       Холодный душ и пара сотен восстанавливающих заклинаний — вот что ему сейчас надо. Я не зря говорил, что внутренности в шоке. После таких приступов ярости, по себе знаю, организм ещё долго не может оправиться, а в голове охрененно пусто. Раньше я частенько просыпался от кошмара, что однажды я не выдержал, сорвался и очнулся уже по колено в крови, не зная, кого, как и почему я убил. И страшнее всего были не разорванные в клочья тела, а именно это ощущение опустошённости, чуждости, непонимания.       — Ну что, продолжим? — предложил я с милой улыбкой, поднимаясь.       — У тебя тоже бывает… такое? — осторожно спросил Антон, всё ещё глядя вслед моему отцу.       — Бывает, — согласился я, не видя причин скрывать очевидного. — Только мне теперь успокоиться проще. Не так ли, солнце моё?       — Так, взрывоопасный мой, — улыбнулась Наденька, подходя ближе и обнимая меня. Я с наслаждением сомкнул руки у неё на талии, окончательно переваривая последние остатки тьмы. — А неужели… Неужели нельзя ему как-то помочь?..       — Можно, — кивнул я, утыкаясь в шею девушки. — Не злить его. Или, если всё же разозлил, бежать быстро, чтобы он сумел что-нибудь раздолбать и ему не пришлось сдерживаться, чтобы не убить тебя. У вас ещё остались вопросы? — а это уже Городецкому.       — Прочитай это и скажи, чего ты не делал, — он протянул мне распечатки.       Я с интересом взглянул на листки, титулованные как «Развитие тёмных». Несколько списков, под заголовками вроде «сразу после инициации», «10 лет после инициации», «20…». Что-то вроде статистики, какие грехи характерны в том или ином возрасте. Светлые, конечно, извращенцы… Это же надо было додуматься до такого!.. Просмотрев несколько страниц, я остановился на предпоследней:       — Я невиновен в массовых убийствах… Пытки, подставы, принуждения, массовые манипуляции — были. А вот в крупных масштабах не крал, демонов не вызывал… Разве что по телефону… И, конечно же, смотря что считать крупными масштабами… Не состоял в интимных отношениях с коллегами по бизнесу.       — Ты принуждал кого-то к сексу? — с интересом спросила Наденька, ткнув пальчиком в список.       — Молодой был, глупый, — согласился я.       — Что, была какая-то девушка, которой хватило глупости тебя оттолкнуть?       — А кто сказал, что это девушка?       — Чудовище, — фыркнула светлая. — Как он сейчас, в порядке?       — В полном. Боюсь, от сего действа больше пострадала моя психика, нежели его.       — Хоть симпатичный был?       — Очень. До сих пор взгляда не оторвать. Давай я тебе подробности об этом случае потом расскажу?..       Мы синхронно покосились на Антона. Тот стоял бледный, чуть ли не зеленоватый и явно хотел познакомиться с белым другом. Бедный светлый. Я ему даже немного сочувствую. Совсем чуть-чуть.       — Ловлю на слове, — заметила Надя. — Ещё чего-то не натворил?       — Увы.       — И тебе девятнадцать?       — Ну да.       — Взрывоопаный мой, да ты Антихрист, — засмеялась Наденька.       — Вроде бы нет… Хотя надо уточнить у отца, не удивлюсь, если его когда-то называли на букву «С»… Но ты же меня от этого меньше любить не будешь?       — Как можно, милый? Кто ещё мне сможет в таком спокойно признаться?..       — Ну так уж и спокойно. Это больно вообще-то. Виктор же не зря вошёл в модус «Моё ненаглядное дитятко обижают!!!»       — Серьёзно, тебе совестно? — удивилась светлая, заглядывая мне в глаза.       — Да. Что был таким идиотом и делал подобную хрень. Знание о которой может сейчас причинить боль моему солнцу ясному.       Антон в этот момент быстро слинял на кухню. Да, со стороны, наверное, выглядит чересчур слащаво, но… Какого чёрта я должен считаться с мнением слушателей, если эти слова адресованы не им?       — Значит больше ты?..       — Ни-ни, — пообещал я, но потом подумал и добавил: — Оставляю за собой право драться с отцом и красть у него деньги. Семейный спорт же. А так же… — тут я наклонился и прошептал ей на ухо: — Разорвать глотку любому, кто посмеет тебя обидеть.       — Ой, да ладно! — засмеялась она. — Я сама в состоянии за себя постоять.       — Не сомневаюсь. Так что, если от противника хоть что-то останется, зови меня, помогу.
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.