Зимняя роза

Пробуждение Инниса было неторопливым и приятным – нежась в теплой, широкой постели и рассматривая на потолке призрачные солнечные блики, проникавшие сквозь кисею легких занавесей, он вдруг вспомнил, что это была его первая ночь, проведенная в постели с альфой. Его первая брачная ночь! Он поерзал попкой по широкой постели и, не ощутив никакого дискомфорта, откинул одеяло. Вообще ничего не изменилось в ощущениях, только легкая истома и еле заметная искорка возбуждения от воспоминаний о том, что с ним вчера делал муж. Это было приятно, необычно и не больно. Стыдно? Да, немного, но замужние омежки не должны стесняться в постели, они должны доставлять мужу удовольствие и удовлетворять его желания. И про себя не забывать. Иннис умылся из старинного серебряного рукомойника, как полагалось новобрачному, подошел к украшенному цветами высокому зеркалу в дорогой оправе. - Привет! – он улыбнулся собственному изображению и, чуть поправив волосы, потянулся за узорчатым халатом, что приготовленный лежал на стуле почти возле приоткрытой двери, и замер. - Вот, значит, зачем ты летал в город? – расслышал он голос свекра. - Ты же понимаешь, папочка, что не мог я так обидеть омежку в день свадьбы? – голос новоиспеченного мужа звучал виновато. - Хорошо, что о размере ожерелья знал только я, а то бы позора не избежали! – несердито проворчал донэ Ольве. - Да, хорошо, что наш родовой обычай не свидетельствовать сцепку… - Хорошо, а то б я со стыда сгорел! Хорошо еще, что наш дедушка происхождением из захудалого дворянства, и какие у них там в роду были обычаи, никто не помнил. Потому мы и решились на это свидетельство с жемчужным ожерельем, тем более что оно, и вправду, бытует в каких-то кланах. - Спасибо, папочка, ты, как всегда, великодушен! – шелест сминаемой ткани и легкий вздох. - Как ты быстро вырос, сын… Ступай, твой маленький муж уже небось проснулся, пойду распоряжусь насчет легкого завтрака. Ольве вздохнул – день бракосочетания затянулся для него – засвидетельствовав с соседями инициацию брака, он отправился проверить, всем ли удовлетворены гости, как напоролся на деверя, расположившегося на кожаном диване возле купальни. Время было позднее, и бета блаженствовал в самом первозданном виде, не боясь попасться кому-то на глаза. - Сеган! Вы с ума сошли! Вдруг вас здесь увидят?! Кастелян омежьего пансиона во фривольном виде! – он чуть не стегнул брата покойного мужа полотенцем. - Маленький, не пыхти! Скажи, что сам давно хотел увидеть меня без строгого костюма? - Еще чего… - зардевшись, пробурчал омега и закусил губы. Это была правда, как же давно это было? Нейлу тогда не было и семи лет, когда засушливое лето грозило спалить всю траву, и косари не справлялись, а косилок было всего три, и вот Сеган привез откуда-то наемников-бет. Все были, как на подбор, рослые, сильные, с руками-лопатами. В их умелых ладонях косы запели, и в тот год, благодаря таким помощникам, хозяйство осталось с сеном, в селениях убавилось непокрытых омежек, и возникли пять или шесть новых семей. Некоторые косари с удовольствием остались в селах и хуторах. В потайном уголке памяти Ольве навсегда запечатлелся торс деверя, перемешанный с густым ароматом травы в грозу. Они не успели добраться до усадьбы и укрылись в самом большом стогу, прикрытом холстиной. Тогда не было произнесено ни слова. Все потонуло в страстных объятиях и ласках. И если б не поразивший их тогда громовой раскат, все бы уже случилось, но Ольве разрыдался, и Сегану ничего не оставалось, как утешить расстроенного омежку, а потом проводить его до дома и уехать прочь. Туллиан тогда бежал из Лондона, из Англии, от самого себя. Попутешествовав, он занялся торговлей, играл понемногу на бирже и, поправив дела, открыл вместе с одним из бет-приятелей пансион для омежек. Туда принимались дети из обедневших родов, небогатых чиновников и простых горожан. Им давалось приличествующее образование, а после свадьбы королевы и принца пансионы и приюты приобрели особый статус. Покровительство супруга королевы значило очень много, да и сами омеги были объявлены «драгоценностью королевства». Их права были расширены, без их добровольного согласия не заключались браки. Забеременевшему одинокому омеге выплачивалось пособие, достаточное для проживания, и со временем они могли составить пару, им также полагалось приданое из казны. За каждого рожденного омегу семьи получали вознаграждение. Всё-таки рождалось больше альф, теперь даже альфы-девочки были не редкостью. А омеги, что считались бы «опозоренными» в иные времена, теперь могли обрести статус свободными, и для них проводились ярмарки, на которых альфы и беты могли избрать себе супругов или продолжателей рода с временным или постоянным контрактом, по желанию омеги. Омеги также могли подать прошение, и брак мог быть расторгнут, но подобное случалось редко, так как особые комиссии (а для дворянства по особому указу принца) давали семье время, испытательный срок для раздумья. Если дело не касалось безопасности омег. Ольве, пряча взгляд, потупился, но лучше б он этого не делал – взгляд уперся в достоинство беты, не уступавшее в размере альфам. - Милый мой, к чему теперь-то нам таиться друг от друга? – Сеган коснулся пальцами точеного подбородка, и на него глянули зеленые в цвет изумрудов глаза с расширенными зрачками. Привлекая к себе трепещущее тело, Сеган понимал, что если упустит его сейчас, еще долго будет искать возможность объясниться. Припав к полураскрытому рту, пил дыхание любимого, руки сами скользнули ниже талии и, притянув к себе, не дали уклониться. Целовал, увлекая к дивану, усадил, продолжая выцеловывать шею, глаза, распустил сложную прическу, вытащив высокий гребень. Вновь припав к губам, он углубил поцелуй, проникнув в омежий рот, хозяйничал в нем языком. Ольве застонал в ответ – мешались мысли, ему было хорошо, жар волнения охватил его, и он поддался давно таимому желанию и уже не сопротивлялся, когда бета властным движением колена развел его ноги.

***

В малой зале королева совещалась с церемониймейстером двора и главами палат лордов. Вопрос обсуждался серьезный – позволено ли будет принцу выкармливать детей самостоятельно. Живот у консорта должен был вот-вот опуститься, и королева старалась меньше огорчать супруга. Она назначила совещание на время примерки новых моделей одежды, что придумал и разработал совместно со своим модистом сам Альберт. На принце застегивали жилет, что надевался поверх верхней сорочки, она была длинней нижней и не обтягивала живот, свободно струилась рюшами, обхватывалась поверху коротким жилетом, а сверху еще полагался спенсер с длинными фалдами или редингот. Сейчас на принца надели нарядный шлафрок. На стойке, привезенной модистом, оставались длинные довольно объемные в талии длинные панталоны – принцу в конце беременности стало трудно носить чулки, обтягивающие его изящные икры, и они придумали ушить обычные панталоны, заузив их внизу. - Ваше высочество, ювелир прислал образцы булавок, а белошвейки - набор шейных и носовых платков на пробу. – Модист был счастлив, новые модели хорошо копировались, и он имел приличный доход, увеличивающийся стараниями принца. Вот и теперь специальные омежьи жилеты для кормящих – рубашка под ними закалывалась лишь булавкой, без пуговиц, и тугие жилеты, обхватывающие стан, чуть приподнимали грудь, выгодно подавая их. - Хорошо, оставьте, и еще пусть пришьют кружева на манжеты к той рубашке, что вы вчера раскроили. Верх все же не надо отделывать, сделайте небольшую отстрочку по кокетке и без пуговиц. - С прошивочками, Ваше Высочество? – подобострастно склонился модист перед входящей в будуар королевой. - Да, с прошивками, ступайте… - Принц жестом отпустил всех лишних и сел в кресло, широко расставив колени. - Я добилась того, чего мы так хотели, ты станешь кормить сам, но кормилицу возьмем для отвода глаз. Все для тебя, любовь моя! – промолвила королева, склонившись над возлюбленным супругом. Ночь обещала быть страстной, Альберт умел быть благодарным. Когда молодые уехали на несколько дней в «домик управляющего», и гости наконец-то разъехались, Сеган вернулся и провел несколько дней с донне. У Ольве даже течка восстановилась. Ненадолго, дня на два, и запах был несильным, он отдался во власть сильных рук и губ беты и выглядел довольным. Перестал носить широкие платья и вырезы лифов все чаще стал укрывать платками, а потом вдруг стал следовать столичной моде и щеголять узкой талией, высокой грудью и широкими бедрами, на которых как влитые сидели новые костюмчики. Сегану нравилось раздевать или просто ласкать прижавшееся к нему трепетное тело. А потом доставлять ему бОльшее наслаждение, усаживая его себе на колени, и ласково побуждать к активным действиям. Лежа в объятиях после тайной помолвки, утомленный ласками, Ольве не жалел ни о чем, кроме того, что у них не будет маленького, едва слышно вздохнул и услышал в ответ: - Не переживай, любимый, ты думаешь, молодые оставят нас без приятных хлопот? Полагаю, что род Нуэфольмов вскоре обретет достойное продолжение. Ольве, кротко вздохнув, устроился поудобнее в крепких объятиях и заснул. Ему приснился солнечный полдень и много маленьких детей, окружавших его.