***
Всю дорогу в не тряской рессорной двуколке, загруженной всевозможными припасами и обязательным куском свадебного пирога в особой коробке, Нейл наслаждался погодой, природой и ладошкой супруга, доверительно - трогательно державшей его за локоть. - Не устал? Не жарко? – Но его омежка только застенчиво улыбался своими соблазнительно-розовыми губками и отрицательно качал головой. - Скоро мы доедем? – поинтересовался через некоторое время Иннис, замечая, что они миновали его излюбленное место препровождения – обломок гранитной скалы. - Хочешь размять ноги? - предложил муж. Муж – так необычно и так странно – этот красивый высокий альфа теперь был связан с ним брачными узами. Омежка ухватился за протянутую ему руку и задохнулся, оказавшись в объятиях. Нейл, чуть стиснув в объятиях своего пискнувшего от неожиданности мальчика, сделал то, о чем давно мечтал – закружил Инниса, как маленького ребенка, лишь с той разницей, что восторженный возглас был тотчас заглушен требовательным поцелуем. Тело вмиг оказалось в плену ласковых объятий, а голова кружилась от ощущения восхитительного плена. Иннис плыл на волнах волшебства – все было так, как ему мечталось, и он боялся спугнуть эту грёзу наяву. - Маленький, прости, я, может быть, пугаю тебя своим напором, но ты такой хорошенький в этом голубом наряде и немного похож на стрекозу. - Иннис вынужден был все же уступить настойчивым мольбам свекра и оделся, как «положено» было одеваться в деревне: не тугое платье застегивалось впереди, под него он надел коротенькую рубашку, чтобы все же хоть кружевами, но прикрыть неприлично торчавшие в вырезе грудки, а сверху еще накинули теплый, короткий спенсер. Такой покрой вышел из моды еще несколько лет назад, но он был достаточно теплым. - На случай, если вдруг захолодает, – упросил доннэ, и Иннис не нашелся, что возразить. И вот теперь, млея под обнимавшими его руками, он был рад, что не натянул привычных панталон. Ему, усаженному на плед, легче скрыть свое возбуждение под не обтягивавшей ноги юбкой. Они слегка перекусили, прогулялись вдоль ручья и к вечеру доехали до небольшого двухэтажного коттеджа, полускрытого обвивавшем его стены плющом и диким виноградом, чьи листья уже красиво алели, напоминая о близких холодах. Искупавшись в большой медной ванне, Иннис с трепетом натянул поверх обнаженного тела узорчатый халат – в аристократической среде было не принято спать одетыми. Сорочки полагались только зимой или для «особых случаев» - так говорили в пансионе на уроках семейной жизни. Омежки краснели от таких тем, но их готовили к замужеству, и все, что касалось интимной жизни, рассказывалось хоть и в завуалированной форме. Империя заботилась о своих подданных, и если омега был сиротой и не имел родителей, в обязанность наставников вменялось рассказать молодым, достигшим надлежащего возраста особам некоторые тайны отношений и то, почему омеги считались «достоянием» Короны. Нырнув под одеяло, Иннис ощутил жар, исходящий от тела мужа. - Ледышка, - промолвил Нейл, обнимая своего маленького мужа и укутывая в собственное тепло. – Ну что ты, малыш, не дрожи так. Не настолько же ты замерз? - Нет, - тихо прошептал омега, следя за жаркими, ласкающими руками альфы. Он тоненько застонал, когда пальцы больших рук чуть тронули комочки сосков, слегка приласкав их. Потом нырнули к животу и дальше, к заинтересованно чуть поднятому небольшому омежьему члену. Нейл ласкал покорное тельце, тискал, мял, узнавал и распалял в объятиях, шепча разные милые глупости в пламенеющее в свете ночной лампы ушко. Он потихоньку стащил со стесняющегося омежки одеяло и залюбовался его почти мальчишеской фигуркой. Огладил округлость бедра, целовал в ямочку пупка, спустился к коленям, потом слегка развел их и, подняв глаза, увидел закушенные губки и испуганные мышиные глазки. - Маленький мой, я не зверь и не обижу тебя, у нас еще столько времени. Неужели ты, мое счастье, думаешь, что я стану брать тебя силой? - Нееет… - наконец-то выдохнул мальчик, и Нейл заставил его позабыть обо всем, вовлекая в страстный поцелуй. - Прошу, доверься мне, мой хороший, мой такой славный малыш. Иннис дрожа переживал первую атаку мужа. Его тело, как оказалось, уже не принадлежало ему – после разговора он смог немножко расслабиться и отдаться на волю мужа. Он услышал в полумраке спальни собственный стон – его муж был настойчив в ласках и приступил к десерту, лаская его возбуждение. Это казалось невозможным. Наставники не рассказывали о таком! Даже папа! Он же сам в своей невинности и представить себе не мог, что возможно такое блаженство. Альфа, лаская, проникал языком и потихоньку вставил фалангу одного пальца в жаркое, трепещущее нутро – его мальчик был таким девственно узким. Даже ожерелье пришлось менять на менее крупное, чтобы не нарушить невинность нежного, нетронутого омежки. Медленно вводя палец, альфа исследовал узкий проходик, и, нащупав точку наслаждения, довел маленького мужа до исступления, наслаждаясь первой дрожью обладания. В их роду всем омегам со времен не слишком родовитого дедушки в первую брачную ночь полагалось после первого коитуса вводить в анус омеги нитку ожерелья в доказательство принадлежности альфе. Иннис проснулся ни свет ни заря и тут же побежал к огромному, чуть ли не в пол, окну, легко толкнул переплет окна и, подставив колышек, выглянул наружу – осень все еще не спешила вступать в свои права. У него дома, на севере, уже лежал снег, а тут только прохладные ночи и утренняя роса напоминала о неизбежном. - Ранняя моя пташка… - Нейл неслышно подкрался сзади и, обняв, притянул к жаркому телу. Руки сами потянулись к низу по-омежьи округлого, без намека на пресс, животика. Иннис неожиданно для самого себя повернулся в объятиях и открылся для поцелуя, молодожёны наслаждались друг другом, но Нейл не спешил идти с мужем до конца. «Маленький еще, вот подрастет, окрепнет, а я потерплю до течки. Все же мы далеко ушли от животных прародителей» - думал альфа, зацеловывая своего мальчика, помогая справиться с утренней проблемой, и сам жадно потерся о манящую расщелинку. Так, лаской, он приручал маленького супруга, настраивая эту арфу под себя. Окончательно утро для них обоих настало ближе к полудню. Когда милого, розового от ласк и прохладной воды для умывания Инниса свел, а вернее почти снес по небольшой деревянной лестнице мореного дуба его муж, его Нелли. Иннис с вечера не запомнил ни расположения комнат, ни как они поднимались по лестнице – ничего, а теперь с интересом рассматривал так называемый «домик управляющего». Простые беленые стены с темными дубовыми балками, такая же тяжеловесная старинная мебель. Серебряная посуда с монограммой в поставце и на столе. Для него был отодвинут стул с высокой спинкой и добротной кожаной обивкой. Легкие закуски подал его горничный Оши, еще один седенький толстенький слуга помогал ему в буфетной, так что можно было сказать, что молодые были совсем одни. - Нейл, а можно мне написать письмо моим дядюшкам? Мы с ними так толком и не попрощались. Дядюшка Лизбет милый, правда? После завтрака они сидели в гостиной на небольшом диване, Ней проглядывал какие-то бумаги, привезенные управляющим. - Да, конечно, напиши им и поблагодари их и от моего имени. Мне понравились твои дядюшки. Лучшего посаженного отца, чем лорд Йорвик, и найти нельзя. - Он очень хороший! Я, когда у них гостил, всегда помогал ему с садом. У них тоже, как у вас, растут разные растения в теплицах. Только они для красоты, не для хозяйственных нужд, – сказал Иннис и зажал рот рукой. Что мог про него подумать его муж? - У нас просто слишком долгая зима, а они хотя и живут у моря, но там дуют такие ветра, что в апреле только-только начинают цвести цветы и разные деревья… Он уже не знал, как оправдать свою неловкость – получалось, что он словно осуждает хозяйственную деятельность семьи мужа. Иннис мельком взглянул на, казалось, сосредоточившегося на бумагах мужа и приказал принести себе бумагу и перо. Нейл усмехнулся – его омежка слишком непосредственен. Рано его еще везти в столицу и представлять в обществе, ничего, пообвыкнется со временем, в конце концов, сами Нуэльфольмы хотя и принадлежали к высшей аристократии и были представлены ко двору, никогда не вели светской жизни. Сохранился только обычай вывозить своих омег и отпрысков в свет, так делали многие «провинциалы». Ко времени представления Инниса оми поднатаскает его в этикете. Недаром он сам был когда-то записным кокеткой.***
Принц рожал уже несколько часов. Стоны и наставления королевских лекарей перемешались в высоком покое. Виктория, обнимая супруга за располневшую талию, помогала ему прогуливаться между схватками. Она знала, что ее сокровище держится из последних сил, что еще ей оставалось? Лишь помогать ему своим присутствием и участием. Когда же наконец на свет появился миленький омежка, и консорта отпустило, все счастливо выдохнули. Принц спал, измученный родами, обложенный подушками. Маленький наследник спал в колыбельке. Уже объявили о рождении наследника, а члены совета Палаты лордов также засвидетельствовали почтение младенцу и королевской чете. Отирая испарину с высокого лба, Виктория прошептала: - Мы справились, любовь моя! Ты, как всегда, был прав, мой победитель… - На рубашке принца проступали мокрые пятна, а наследник-омежка важно чмокал в колыбельке губками.