Зимняя роза

***

Дни не шли, летели – Иннис, несмотря на лёгкую хромоту, почти летал, доделывая маленькие дела, укладывая в небольшой чемоданчик свои небогатые пожитки. Альбом рисунков, пару поделок своих питомцев, довязывал маленькие носочки для только что поступивших сироток. Юргенс затаился, его приятели тоже не доставали юношу в открытую, сверля на нечастых занятиях спину Инниса. Только когда он пришел в свою бывшую спальню для того, чтобы забрать пару памятных вещиц, состоялся неприятный разговор. - А, вот и будущий граф, любимец империи, сам доннэ Нуэфольм прибыл к нам! Скромник–то наш какого альфу себе отхватил! И даже проехаться успел на нем при всем честном народе! – выгнулся в «почтительном» поклоне Юргенс. Его глазки злобно сверкали. Еще бы – он, краса и гордость пансиона «Благочестивых омежек», был отвергнут, а какой-то невзрачный, ничего из себя не представляющий Иннис Нинуэ сразу, на первой своей (в семнадцать лет!) пробе отхватил себе одного из крупных землевладельцев страны! Возмущению его не было предела, к тому же он был наказан все из-за того же Инниса и целую неделю был отлучен от общества своих «приближенных». Юргенс не привык к подобному обращению. И в пансионе, и дома он был маленьким божком среди трех братьев-альф и воспитывался оми, как лучший жених для высокопоставленных и знатных альф. Но неожиданно жертва не стала выслушивать оскорбления и сносить насмешки от поредевшего окружения Юргенса, Иннис сам схватил вздорного воспитанника за предплечье и, сжав его так сильно, как смог, прошипел: - Если еще раз, воспитанник Юргенсон Флей, вы позволите себе выпад по отношению к младшему составу воспитателей, то согласно кодексу пансиона будете отчислены с желтым талоном и угодите на ярмарку свободных омег! Вам все ясно?! Юргенс, опешивший от подобного обращения, только сумел кивнуть головой, он не ожидал от «тихой мыши» такого отпора. И его прихлебатели тут же умолкли и застыли живописной группой. - Это всех касается! – Иннис обвел омежек взглядом, не спеша забрал то, зачем заходил, и вышел из комнаты все в таком же потрясенном молчании. Добежав до своей комнатки (все помолвленные омежки жили в отдельных комнатках по два человека, а для Инниса, как для младшего воспитателя, сделали исключение и поселили одного), он прислонился к двери и, съехав на пол, закатился смехом, припоминая изумленные лица своих недоброжелателей. Укладывая в саквояжик памятные игрушечки, он вздохнул, вспоминая мордашки каждого из своих воспитанников. Печаль его была светла, потому что сердце не переставало сладко трепетать, вспоминая слова, сказанные ему при расставании его парой: - Милый мой мальчик, я уезжаю в надежде на скорую встречу и обещаю, что буду исправным корреспондентом и еще успею вам надоесть, но как бы я хотел, чтобы вы в своих ручках держали не лист бумаги, а частичку моего существа. Иннис хотел было что-то ответить, но смутился и покраснел – у него был небольшой опыт общения с альфами, вернее, совсем никакого, и потому он только наклонил голову в жесте согласия и подчинения младшего старшему, как их учили. Но его подбородок тут же был поднят, и в глаза заглянули полные ласки сине-серые озера нежности, губы попали в сладостный плен чувственного поцелуя, и страстный шепот пронзил его: - Никогда, никогда, слышишь, хороший мой, не преклоняй свою гордую головку! Ты теперь один из Нуэфольмов, и они не чета всяким Юргенсонам и Свенам! Хоть ты и пока еще Нинуэ, помни об этом. Обещаешь? - Он кивнул, глядя прямо в глаза своему будущему мужу, и тот прижал его к себе. - Я приеду к твоим родителям и сразу после помолвки увезу тебя в имение. Прости за торопливость, но не хочу терять и минуты в разлуке с тобой. «Милый лжец!» - подумал Иннис, вынимая один носочек из другого. Он наконец-то научился двойной вязке и уже не путался в спицах. Еще одна пара была готова – пять пар носочков для вновь прибывших омежек. У них такие маленькие ножки! Мысли опять вернулись к приятному, скоро он будет вязать носочки и пинеточки еще меньшего размера, но уже для своего малыша… «А у них на юге до сих пор тепло, и, наверное, не весь урожай еще собран. Потому ты так и торопился, Нейл…» - сердце сжалось от одной только мысли о больших нежных руках, что обнимали его, на которых ОН, АЛЬФА, нес маленького омегу, и как потом он посмотрел на него. Инниса тогда смутило и даже возмутило такое наглое рассматривание его обнаженного тела. Он попытался что-то высказать Нейлу, но, увидев, как омежку смутило его откровенное разглядывание, он сам смешался и даже ударился головой о притолоку низенькой двери. Укладываясь в узкую постельку и укрываясь теплым одеялом, Иннис вздохнул – завтра с самого утра еще предстоит добежать до спален младшеньких, чтобы вручить носочки пятерым малышам и захватить им еще миндального печенья из запасов отца кастеляна. А после завтрака приедут его родители, они уже в городе и известили ле Туллиана запиской. «Папочка в своем репертуаре. Интересно, отец приехал или остался дома?» - Иннис любил своего альфу-отца, тот был с ним всегда не по-альфьи нежен и заботлив. Папочке же не доставало разумения уделять обоим сыновьям должного внимания – младшенький Эндиль был его любимчиком и таким же почти по характеру – взрывным, взбалмошным, но отходчивым, никогда не мог довести начатое до конца. Любое дело, за что брался, вначале делалось с рвением и убежденностью, что так оно и надо! Потом оба остывали, и всё уже доделывалось за ними отцом и старшим братом. Но при этом они с папой выступали зачинщиками и во всем старались играть первую скрипку. В их семье верховодил омега, а альфа скрывался от попреков и претензий в подлинных или выдуманных болезнях. Аликс теперь, по прошествии времени, обеспокоился и стал таскать своего Николя по врачам. Это стоило денег, и дела семьи шли не очень хорошо. Дин упрочил их положение, неожиданно во время первой пробы отхватив себе хорошего мужа. Старый аристократический род не разорили войны, привыкшие крепить связи династическими браками, они множили состояние, не дробя его между детьми. Наследником был всегда старший, но тут вышел казус – старший сын оказался бетой, и все имение перешло в руки младшего из Ренвиллей. И теперь, породнившись с сановниками королевства, Дин помогал родителям деньгами и поддерживал, как прежде, безумные идеи своего папочки. На проделки младшенького Оливер Ренвилл смотрел сквозь пальцы, любя свое неуемное уже беременное чудо, что носилось по замшелому фамильному особняку, внося в него жизнь. Иннис укоризненно качал головой, смотря, как зять подчиняется брату. - Не боитесь продолжить славную династию подкаблучников Нинуэ? – с долей сарказма спрашивал он у высокого, изящного молодого человека. - Боюсь, но гораздо больше страшусь, когда оба, и папа, и сын, начинают причитать, за что им досталось такое наказание - совершенно неуправляемые старшие мужья. - Иннис хихикнул. - Но я нашел способ останавливать воплощение их самых опасных сумасбродств. - Это каким же образом? Оливер слегка улыбнулся и, чуть склоняясь к ушку свояка, продолжил: - Я делаю вид, что терплю недоимки, или говорю, что лопнул очередной банк. Они пугаются и на некоторое время воцаряется семейная идиллия. Теперь, когда наш Динь-Дилинь ждет малыша, я оправдываю все заботой о будущем нашего первенца. «Динь-Дилинь» - это прозвище привязалось к брату сразу же после замужества. Его голосок действительно звенел и дома, и в пансионе, а теперь и под сводами старинного особняка. Его так прозвал свёкр-оми, у которого от энергии и напора братика тут же развилась мигрень, и к радости обоих новобрачных, им старались не досаждать родители старшего мужа. Иннис вздохнул – он не был колокольчиком, в его облике не хватало изящества и милоты, что так свойственны омегам. Он больше походил на отца, чем на папу – плотным телосложением, довольно-таки развитыми грудными мышцами, и вдобавок у него были широковатые бедра и невероятно круглая попка, что, как он считал, делало его фигурку более приземленной. Из-за частых простуд Иннис делал специальный комплекс упражнений, чтобы снова не заболеть, а развивать легкие было верным средством. Конечно, лучше бы, по мнению врача, научиться петь, но омега стеснялся своего голоса, у него не хватало решимости запеть в полную силу. Учитель, взявшийся было по настоянию дядюшки его обучать еще на курорте, в конце концов махнул на него рукой и научил системе дыхательных упражнений. И теперь он заметил, что из-за постоянных упражнений его грудки обрели некую округлость и смотрелись, как у омег на старинных картинах, которые они рассматривали на уроках рисования и позже, в альбомах в библиотеке пансиона. Тогда было модно изображать нежных омежек обнаженными если не совсем, то чуть прикрытыми. Так вот, у Инниса фигурка была именно такой. Ему бы такую тунику… Но нет. Теперь он будущий оми почтенного семейства, и не пристало ему мечтать о всяких глупостях. Этот наглый Юргенсон был в одном только прав – Нинуэ действительно ничего не знал о владениях будущего супруга и должен был восполнить этот пробел. С такими мыслями Иннис задремал уже на рассвете. Прощание с младшими воспитанниками было забавным и милым. С разрешения старшего воспитателя он прошел в спаленку к малышам и заменил форменные носочки на свои прямо в туфельках, что стояли у каждой постельки. Полюбовавшись на милые личики спящих бывших воспитанников, он оставил пакет с печеньем воспитателю, попросив раздать малышам вместе с вечерним молоком. Затем поспешил в поварню, где они с веселым поваренком Неленом поцеловались и покружили друг друга, затем его накормили ранним завтраком, и, когда за ним зашел отец кастелян, Иннис был уже готов. Оставалось только захватить саквояжик. - Собрался? Со всеми простился? Молодец какой! – Сеган не мог отказать себе в удовольствии слегка взъерошить густую гриву шоколадных волос милого юноши. - Вот тебе подарок от жениха! – он укрыл плечи омеги теплой накидкой, подбитой пушистым мехом. - Не вздумай отказываться, это такая традиция в нашей семье – альфы дарят своим нареченным часть приданого, что-то из милых безделушек-украшений или вот таких шубок. «Ничего себе мелочь! Да папа три сезона копил себе на такую красоту!» - естественно, вслух Иннис такого не произнёс и, присев в поклоне, кратко поблагодарил за заботу. Отец кастелян сопроводил его прямо до ворот, за которыми Инниса ждала коляска, что увозила его из мира детских грёз в незнакомый ему мир.