The Boundaries / РУБЕЖИ

Черт, как же им было весело во время съемок первого сезона «Шерлока». Никогда и ни на одном проекте Мартину не было так хорошо. Он приходил на площадку, словно домой, потому что здесь его окружали люди, ставшие удивительно близкими. Играть роль было легко, образ Джона Уотсона лег на него, словно вторая кожа, все в нем было понятным и не сильно противоречило сути самого Мартина. А работа в паре с Беном оказалась верхом актерского удовольствия. И ни одного слова лжи не было ими потом сказано в многочисленных интервью по поводу пресловутой «химии». Лишь фразы, взгляда, жеста бывает достаточно, чтобы понять, что человек с тобой на одной волне. А когда к этому добавляется еще и взаимное и, безусловно, искреннее восхищение – близость возникает сама собой. Совершенно естественная и абсолютно невинная. Теперь, два года спустя, Мартину казалось удивительным, насколько свободно и непринужденно он себя чувствовал, внося в сцены с Беном элемент провокации. Все это было смешно и только. Когда же он впервые почувствовал неладное? Премьера сериала состоялась, успех был заслуженным, но от этого не менее ошеломительным. Второй сезон утвердили, сроки съемок расписали. Мартин и Бенедикт виделись нечасто, но регулярно, испытывая очевидное удовольствие от общения друг с другом. А потом началась катавасия с ролью в «Хоббите»... Сроки съемок во втором сезоне «Шерлока» и проекте Питера Джексона совпали, и Мартин оказался перед выбором. Ну почему его тогда даже не удивило, насколько легко дался ему этот выбор?!! Роль Бильбо Бэггинса поднимала на доселе недоступный ему уровень известности и гонораров, Аманда чуть ли не впала в депрессию, но для Мартина решение было простым и однозначным – «Шерлок». И когда проблема благополучно разрешилась, и Аманда вся лучилась от гордости за мужа – еще бы, сам Питер Джексон пошел на уступки, лишь бы не потерять Фримана, – сам Мартин отнесся к этому до странности спокойно… * * * – Я слышал, вояж в Новую Зеландию все-таки состоится? – Бен лукаво щурится из-за стакана с виски. Пшеничные кудри растрепались, серые глаза блестят – стакан уже не первый. Они сидят в маленьком баре, куда выбрались пообщаться «семьями»: Бенедикт с Оливией и Мартин с Амандой. – Так я же лучший, – Мартин строит физиономию, призванную обозначить высшую степень превосходства. – Конечно, – Бен улыбается и чуть приподнимает стакан. – За тебя... Что? – Да вот пытаюсь определить, какая процентная доля сарказма в этом твоем «конечно»... – Ну... – Бенедикт в театральной задумчивости почесывает подбородок, – процентов где-то от десяти до ста, я предполагаю, – и, опережая готовое сорваться с уст Мартина ругательство, торопливо уточняет: – Шутка! Мартин смеется и интересуется, куда это подевались Оливия с Амандой, уже довольно давно ушедшие на поиски туалетной комнаты. Он готов высказывать предположения о возможных причинах их задержки, и эти предположения далеки от приличий, однако Бенедикт неожиданно перебивает: – Ни капли. – Что? – Мартин непонимающе хмурится и заглядывает Бену в стакан – капли у него сейчас ассоциируются исключительно с выпивкой. – Ни капли сарказма не было в моем «конечно». Я действительно считаю, что ты – лучший... После последнего слова ощутимо повисает непонятная недоговоренность. Бенедикт смотрит слишком серьезно и как-то... значимо, только Мартин не догоняет, в чем прикол. – Я... – он озадаченно опускает глаза, затем поднимает, снова наталкиваясь на странный взгляд Бена, и вдруг с изумлением чувствует, как внутри у него что-то неожиданно обрывается, лопается и растекается горячим по всему телу. – Я... – Не заскучали? – их спутницы, хохоча, плюхаются рядом, наперебой тараторя что-то про запертую дверь в туалет. Аманда прижимается к Мартину, обнимая его рукой за шею, и он с испугом ловит себя на желании убрать ее руку и отодвинуться. Ему все еще жарко и неловко, и он почти ненавидит Бенедикта, который сейчас, смеясь, внимает Оливии, и его рука лежит у нее на бедре. – А мы тут пили за Бильбо. Кстати, ты уже начал готовиться? – Бен улыбается, и на его лице ни следа того странного выражения. – К чему? – тон Мартина далеко не любезный. – К роли, – как ни в чем не бывало поясняет Бен. – Надо же почитать соответствующую литературу, изучить историю вопроса. Кстати, а что это за биологическая разновидность такая – хоббит? Нечто среднее между человеком и обезьяной? Я знаю, что у него волосатые ноги, а что еще у него волосатое, кто-нибудь в курсе? Он оборачивается к Оливии, и та в ответ весело пожимает плечами: – Не знаю, может быть, задница... – У Мартина задница совсем не волосатая, – не к месту встревает Аманда. Бенедикт комично поднимает брови, и Мартин не выдерживает: – Мне надо отлить. В туалете он умывается холодной водой и недоуменно смотрит в зеркало. Что еще за чушь ему привиделась, мать вашу! * * * Бен всегда существовал для Мартина словно бы в двух ипостасях. Забавный, оживленный, раскованный болтун, с легкостью рассуждающий на любую тему, он временами вдруг преображался, становясь сдержанно вальяжным, скупым на жесты и слова, и даже тембр голоса у него менялся, спускаясь на пару тонов, приобретая томную хрипотцу и оттенок изысканной снисходительности. С Бенедиктом номер один Мартин чувствовал себя легко и непринужденно, испытывая к нему, наряду с горячей симпатией, определенную долю покровительственности и подтрунивая над ним. Чувства, вызываемые Бенедиктом номер два, были не столь однозначны. Химия между ними никуда не исчезала и при таком раскладе, однако чуть более явно давал себя знать дух соперничества. Чем больше аристократничал Бен, тем пошлее становились шутки Мартина. Он словно и простить не мог этому «выпускнику Хогвартса» его социальной избранности, и против воли восхищался им, и в этом восхищении сквозили чуть слышные отголоски древнейшего благоговения простолюдина перед аристократом. * * * Мартин улетел в Новую Зеландию спустя месяц после того вечера в баре. За эти тридцать дней они виделись с Беном всего раз – съемочная группа «Шерлока» устроила Фриману прощальную вечеринку. Мартин выпил, был в ударе, направо и налево сыпал шутками, мало заботясь об их пристойности, донимая и мужчин, и женщин... Больше всего почему-то доставалось Оливии. * * * – Фриман, руки прочь! Это девушка Бена! – Марк Гэтисс с деланной суровостью сдвигает брови и протягивает Оливии руку, помогая той выбраться из тесных объятий Мартина и встать с диванчика. – Тебя что-то сегодня заносит... Мартин и сам чувствует, что заносит, что это дурацкое встревание между Бенедиктом и его подружкой выглядит смешным и нелепым. Кому и что он пытается доказать? Пожалуй, ему давно пора домой... Бен курит на выходе из ресторанчика. – Уходишь? – Да, – Мартин нахлобучивает шляпу, надвигая ее глубже на лоб и почти скрывая глаза. – Там все напились и буянят, и мне, серьезному женатому человеку с двумя детьми, просто неприлично находиться в такой компании... – Ну да, ну да. Еще бы не ну да, учитывая его сегодняшнее поведение. – Увидимся через четыре месяца? Интересно, Мартину кажется или Бен действительно улыбается как-то вымученно. Похоже, Фриман его сегодня все-таки довел... Мартину стыдно, он открывает рот, чтобы извиниться, но взгляд его отчего-то задерживается на губах Бенедикта – довольно крупных, четко очерченных, с ярко выраженной ложбинкой – красивых губах, которые сейчас слегка полуоткрыты, и между ними торчит сигарета. – А? – Мартин отшатывается, словно в лицо ему дунуло горячим, и резко отворачивается, чтобы Бен не увидел в его глазах растерянности. – Увидимся через четыре месяца, – уже утвердительно повторяет Бенедикт и бросает окурок в урну, в дружеском тоне сквозят забота и словно сочувствие. – Счастливо долететь, чертов хоббит, сделай их там всех...