The Boundaries / РУБЕЖИ

– Фриман, мать твою, выучи уже текст! – Бенедикт раздраженно всплескивает руками и отворачивается. Марк с укоризной смотрит на его упрямую спину и успокаивающе обращается к Мартину: – Может, прервемся на пару минут? Ты устал? Да, он устал. Он очень устал, и от этой усталости за пару минут не избавиться… Мартин разживается пластиковым стаканчиком с кофе и устраивается за круглым столиком уличного кафе. Сегодня они снимают сцену «на улице», и съемочная группа оккупировала ближайший общепит. Скрежет алюминия по булыжнику – Бенедикт ногой придвигает к себе стул и плюхается напротив. – Я тебя не приглашал… – А я без приглашения. Мартин вяло пожимает плечами и отхлебывает кофе. Несколько минут проходят в молчании. Потом Бен не выдерживает: – С какой стати я, собственно, должен снова и снова повторять свои пятьдесят слов из-за того, что ты никак не запомнишь своих двух! Ну, положим, у Бена не пятьдесят слов, а у Мартина не два, но дело сегодня совсем не в этом. – Я смотрю, ты нынче вновь занимался сексом с женой. – Практикуешься в ясновидении или в дедукции? – И практиковаться нечего. У тебя на следующий день всегда такой… – Бенедикт щелкает пальцами и морщит нос, – придурковатый вид. – Так, может, я просто придурок? – Мартин… – Да нет. Я действительно придурок. Но в любом случае, раз у меня есть жена, то нет ничего удивительного в том, что я иногда занимаюсь с ней… любовью! Мартин смотрит в сторону, чтобы не встречаться взглядом с серыми глазами. Их обладатель пару минут сидит неподвижно, потом резко вскакивает и покидает поле боя. Мартин тяжело вздыхает и допивает кофе. Сегодня между дублями они больше не разговаривают и по домам разъезжаются, не попрощавшись друг с другом. …Вечером уже в постели Мартин получает сообщение: «Я совершенно один…». Через некоторое время телефон снова вибрирует: «Стою на коленях…». Мартин догадывается, каким будет третье сообщение, а потому удаляет первые два и отключает телефон. * * * Они медленно прогуливаются по дороге. Вокруг, насколько хватает глаз, синеет небо, зеленеет трава и сереют громады булыжников. Съемочная группа выехала на пленэр. – Послушай! – Бенедикт оборачивается к Мартину и теперь шагает прямо перед ним спиной вперед. – Бен, ты споткнешься… – Мартин, прости меня, пожалуйста, я не стану больше тебя доставать. – Бен, иди нормально. – Я буду идти так, пока ты меня не простишь. А если не простишь, я упаду, разобью затылок, и инфаркт Сью будет на твоей совести… – Шантаж? – Определенно. – Ну, хорошо, я тебя прощаю, только… – Что? Они останавливаются, стоя так близко друг к другу, что Мартин вынужден запрокидывать голову, глядя Бену в лицо. – Больше ни слова о моей жене. – Договорились. Они стоят так еще несколько секунд, внимательно глядя друг другу в глаза, потом разворачиваются и бредут в обратную сторону. Бен косится на Мартина и робко интересуется: – Сегодня ты позволишь мне… побыть с тобой? Надо же, какие мы белые и пушистые… – Возможно. * * * Мартин расслабленно полулежит в реквизитном кресле. Бенедикт сидит на полу, прислонившись к этому же креслу спиной. Они опять «слегка задержались на площадке после рабочего дня». – Бен. – Мм? – Скажи мне, зачем тебе все это нужно? – Что все? – Ну, это все. И не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, – Мартину нелегко дается беседа, но ему необходимо кое-что прояснить. – Ведь это игра в одни ворота, мои ворота. – Тебе не нравится? – Не напрашивайся на комплименты, ты прекрасно знаешь, что нравится. Бенедикт хмыкает. Но Мартину не до шуток. – Бен, я хочу, чтобы ты понял, что я осознаю несправедливость имеющегося положения вещей, но я… не могу предложить тебе аналогичной компенсации, я вообще больше ничего не могу тебе предложить. Камбербэтч молчит, сидя к нему спиной, и Мартину не видно его лица, а по неподвижной черноволосой макушке хрен разберешь, что означает это молчание. Наконец, макушка шевелится – Бенедикт наклоняет голову. – Фриман, расслабься. И прекрати так сложно говорить о простых вещах. Ты получаешь удовольствие, мне нравится доставлять тебе это удовольствие. Вот и все. Он замолкает. И Мартин не знает, что ответить. И, наверное, вместо ответа он, неожиданно для самого себя, протягивает руку и запускает пальцы в кудрявую шевелюру. В его жесте нет собственничества, только ласка. Он нежно перебирает темные кудри и чувствует, как Бен слегка поводит головой, льня к поглаживающей его руке. * * * – Мартин, так куда мы пойдем? – оживленный голос Аманды, раздающийся из телефона, полон веселого нетерпения и слышен буквально всем в радиусе четырех метров. Чертов динамик. Мартин прикрывает трубку рукой и отходит в сторонку, успев, однако, поймать косой взгляд Бенедикта. – Я забронировал столик в итальянском ресторанчике. На восемь вечера. Встретимся прямо там, – он уточняет адрес, а когда, закончив разговор, оборачивается, обнаруживает, что Бен стоит рядом. – Что? – Мартин не одобряет шпионажа. – Свидание? – почти безразлично интересуется Бенедикт и небрежным жестом поправляет Мартину загнувшийся воротничок рубашки. – Спасибо, – Мартин торопится отстраниться и, пристыженный горькой усмешкой Бена, нехотя поясняет: – У нас годовщина. – Я просто спросил. – О’кей. Мартин с подозрением смотрит на Бенедикта, но тот уже явно отвлекся и с воодушевлением обсуждает что-то с оператором. Вечером, распрощавшись с собратьями по съемкам, Мартин заглядывает в цветочный магазинчик. – Прекрасная роза… – Бен стоит, привалившись к прилавку, руки в карманах джинсов, черная мотоциклетная кожаная куртка застегнута до самого верха. – Да? – Бери, она восхитительна. Мартин расплачивается и, выходя из магазина, раздраженно интересуется: – Ты откуда тут взялся? – Я за тобой следил. – Твою мать… – Мартин, погоди, я все слышал – вы встречаетесь в восемь. Сейчас еще только семь. До ресторана недалеко. Я прошу, пожалуйста, подари мне хотя бы пятнадцать минут. – Нет. – Мартин, – Камбербэтч перегораживает ему дорогу, брови насуплены, глаза темны и суровы, – сегодня пятница, мы не увидимся до понедельника, тебе так необходимо заставлять меня унижаться? – Бен, я же сказал – нет. И это не вопрос времени и гипотетических унижений. Просто, – Мартин на мгновение замолкает, сомневаясь, но потом все-таки решается продолжить, – не сегодня. – Не сегодня? Ясно. Конечно. Я понял, – Бен улыбается с натянутостью, абсолютно непростительной для актера. – И не обижайся, пожалуйста, – вырывается у Мартина, и он тут же жалеет о сказанном, потому что лицо Бенедикта застывает высокомерной маской. – Пошел на хрен, Фриман, какие обиды. Приятного вечера, – он небрежно взмахивает рукой и разворачивается, чтобы уйти. Мартину не по себе, и он зачем-то торопится уточнить: – До понедельника? Бен в ответ лишь пожимает плечами. * * * Ужин в ресторане прошел великолепно. Выходные дома – еще великолепнее, но к вечеру воскресенья Мартин уже так соскучился по Бенедикту, что готов был отправиться спать несусветно рано, лишь бы быстрее наступил понедельник. Однако до того, как он успел лечь в постель, позвонил Марк… * * * – Мартин? Звоню предупредить, что завтра съемок не будет, у нас маленькая проблема. – Проблема? Если съемки полностью отменены, значит, проблема не такая уж и маленькая. – С чем проблема? – Ни с чем, а с кем. Бен… Черт, нет, только не это. Господи, что еще там случилось, мать твою… – Бен слегка разбился на мотоцикле. Мартин немеет, изнемогая от страха, раздирающего душу и покрывающего тело холодной испариной. Он не находит в себе сил даже спросить, насколько опасны травмы, только сидит, вцепившись в трубку вспотевшей рукой. Но Марк сам торопится успокоить. – Ничего страшного. Все обошлось. Пара ушибов и легкое растяжение связок на ноге. Наш баламут легко отделался… и сорвал-таки съемки. – Он где? – Мартина слегка отпускает. – Я приеду. – Нет, приезжать не нужно. Он сегодня переночует в больнице, а завтра уже вернется домой. Пару-тройку дней поснимаем тебя и Лару, а к концу недели, дай бог, все образуется… -… Что случилось? – Аманда в длинном банном халате протирает волосы полотенцем. – Бен разбился, – Мартин все еще чувствует себя слегка оглушенным. – Бен разбился на мотоцикле. – Но ведь он жив? – Что? Конечно, он жив, – Мартин сердится на жену за неуместное уточнение и с предельной откровенностью ощущает, каким безнадежным, жутким, беспросветным отчаянием веет из той пропасти, что разверзлась бы под ним, случись ему иначе отвечать на ее вопрос. * * * Он отправился к Бенедикту в среду. * * * – О, Мартин, привет! Как здорово, что ты заехал, а то я тут уже помираю от скуки… Бен сидит в шезлонге, на лбу белеет полоска пластыря, перетянутая эластичными бинтами правая голень покоится на небольшом пуфе. На загорелой шее висят наушники, а вокруг кресла валяются журналы и книги. Мартин молча пододвигает плетеный стул и усаживается напротив, внимательно глядя на друга. – Как там у нас дела? Как продвигаются съемки? Марк и Стивен здорово злятся? Господи, я на приколе всего три дня, а мне кажется, что прошла уже вечность. Что вообще на улице происходит? Ну что ты молчишь? – Пережидаю словесный понос. – Извини, – Бен весело хохочет, – видимо, за три дня накопилось. – Расскажи лучше, что все-таки произошло. – Да ничего особенного. Типа не справился с управлением. Ну, конечно. Не справился с управлением. Это ты-то, для которого мотоцикл уже давно продолжение ног. – И что же тебе помешало? – Ты не поверишь, но бордюр. Естественно, не поверю. – Вильнул, задел колесом, мотоцикл повело, пришлось тормознуть в чей-то забор, – Бен снова смеется. – Боюсь, придется выплачивать компенсацию за выбитые моей головой доски. – Не преувеличивай. С твоей головой все в порядке. А вот с тем, что в ней, видимо, не очень. Черт тебя подери, Бен, я чуть не сдох от испуга, – Мартин в сердцах ударяет кулаком по колену, а потом продолжает неподражаемо невозмутимым тоном: – Но ведь тебе именно этого и хотелось. Бен выдерживает долгую паузу, потом упрямо вскидывает кудрявую голову. – Как прошел ужин с Амандой? Мартин грустно усмехается, с тоской глядя на своего истязателя. – Восхитительно, – он опускает глаза. – Я очень по тебе соскучился. – Тогда подойди ко мне сам, я, как видишь, несколько обездвижен. Мартин покорно поднимается и подходит как можно ближе, отдавая себя во власть горячим губам и как-то особенно осмелевшим сегодня рукам.