The Boundaries / РУБЕЖИ

Забавно все-таки. Каких-то пара дней – и ты совсем в другой стороне света, где все перевернуто с ног на голову и вместо осени – весна. Снова Новая Зеландия, прекрасная и слегка пугающая своей первозданностью, снова Питер Джексон, безумно увлеченный и потому несколько неадекватный, снова гномы, эльфы и орки, дурацкий костюм, гребаные уши, кудри и лапы. Сказка, черт возьми. Все вокруг воспринималось нереальным, реальностью было только то, что происходило у Мартина внутри. Четыре месяца пролетели на удивление незаметно. Поначалу Мартин просто прислушивался к себе, к тому новому, что в нем появилось. Этим новым, как ни странно, оказалось спокойствие. Словно опустившись до самых низов подчинения и самоотдачи, он именно там обнаружил твердую почву под ногами, придавшую ему неожиданную уверенность в себе. Его природная ироничность обрела еще большую глубину, что обычно сопутствует самопознанию. Движения стали более сдержанными и плавными, словно он заразился от Бенедикта его аристократичной вальяжностью. Они с Беном писали друг другу письма, и в этих письмах не было ни слова о сексе, только впечатления о местах, событиях и людях. Через два месяца к Мартину приехали Аманда и дети, и он был очень этому рад. А еще через два месяца они все вместе возвратились в Лондон. Впереди были тридцать пять дней рождественских каникул. * * * – Привет. Я вернулся, – Мартин волнуется, как перед первым свиданием, и злится на себя за это волнение. – Увидимся? В телефонной трубке молчат, и сердце Мартина, что называется, уходит в пятки. – Бен? – Фриман, погоди, я думаю… – в голосе Бенедикта нетерпеливое предвкушение, и Мартин облегченно улыбается. – Сегодня сможешь? – Да. * * * Потом, уже одевшись, они сидят на диване в гостиной и пьют пиво. – А что случилось с Анной? – великосветским тоном интересуется Мартин. – С кем? На лице у Бена такая великолепная озадаченность, что Мартин от удовольствия прикусывает нижнюю губу. – С Анной. Девушка, с которой ты здесь… встречался. Без меня. – Ах, с Анной. Она где-то тут потерялась… – Тут? – Мартин озабоченно оглядывается. – Может, стоит поискать? Вдруг она куда-нибудь закатилась. Например, под кровать. Последнее слово зажигает в глазах Бенедикта опасные огоньки, и Мартин предостерегающе поднимает палец: – Спокойно. Мы говорим про Анну. – Ну, а что Анна? – Бен слегка морщится, делая глоток из жестяной банки. – Закатилась и закатилась. Прямая как палка. Во всех отношениях. – Серьезно, Бен, вы что – действительно расстались? – Ну, видимо, да. Мы куда-то пришли вместе, а уходил я уже один, она где-то там потерялась… – Бен, ты балбес. – Конечно, еще какой… Бенедикт придвигается ближе, взгляд не отрывается от друга, и от одного этого взгляда Мартина с головы до пят пронизывает обжигающим блаженством. Нависая над ним, Бен возбужденно и властно шепчет: – Я хочу тебя опять. Ответ Фримана немногословен: – Возьми. * * * Им удалось встретиться еще дважды. Потом каникулы закончились, и Мартину снова пришлось уехать. В этот раз отъезд дался намного тяжелее. * * * – Мартин, ну что такое? – Аманда с тревогой смотрит на странно посеревшее за последние дни лицо мужа. – Ты плохо себя чувствуешь? Плохо, твою мать, плохо. Так плохо, что хочется орать в голос. – Мне ужасно туда не хочется. Мне там все надоело. Я хочу остаться дома. В моем доме. В моем городе. В моей, черт подери, стране. – Это последний этап. Осталось немного. – Семь месяцев?! Семь месяцев, Аманда! – Прекрати истерику! Все куда-нибудь уезжают. Вон Бен в Америку улетел. И тоже, между прочим, надолго. Мартин, сжав зубы, отчаянно смотрит на жену. – Да, но у Бена здесь никого нет, – он отворачивается, чувствуя, как в груди невыносимо саднит, – а у меня семья. – У него здесь родители, которые по нему скучают. Тоже. – В смысле – тоже? – Как и мы по тебе, – Аманда, подойдя ближе, ласково гладит его по затылку. – К тому же мы к тебе через месяц приедем. А до этого к тебе приедет Бен, – и, как будто не замечая, как напрягся Мартин, невозмутимо продолжает: – Я знаю, что ненадолго. Но хоть развлечешься немного… * * * И Бенедикт приехал. И они пили чай на кухне у Мартина. * * * – Знаешь, мне кажется, я все время себя выдаю. Сложив на столе руки и опустив на них подбородок, Бен снизу вверх смотрит на Мартина. – В смысле? – Ну, с кем бы и о чем бы я ни говорил, я все время приплетаю тебя, – Камбербэтч забавно складывает брови домиком. – Вот, думаю, не буду о тебе говорить. Так нет, твою мать, Мартин Фриман так и лезет у меня изо рта. Бен лукаво улыбается, в серых глазах явная провокация. Мартин молча пьет чай, невозмутимо глядя на него через стол. Он берет Бена через несколько минут прямо на этом столе, чуть ли не сунув физиономией в блюдо с фруктами, а спустя некоторое время в спальне уже сам стонет, хрипит и грызет угол подушки, с безоглядной покорностью отдаваясь своему Камберлорду. * * * – Я смотрел твое интервью… Они лежат поперек кровати. Мартин на спине, прикрывшись до пояса простыней и подложив под затылок ладони. Бен – на боку, пристроив голову на согнутую руку. – Которое? – Мартин косится на довольную ухмылку Бенедикта и предчувствует каверзу. – То, в котором ты сказал, что мы две половинки одного целого… – Вообще-то, я говорил про Шерлока и Джона. – Говорил про них, а думал о нас… – Да с чего ты, черт тебя дери, так уверен, что знаешь, о чем я думаю? – Мартин, у тебя все в глазах написано. В твоих замечательных, удивительно глубоких, потрясающих темно-синих глазах… Фриман в ответ лишь растерянно моргает и отворачивается. Но Бен снова мягким жестом поворачивает его лицо к себе. – Слушай, – Бенедикт улыбается, его ладонь медленно путешествует по телу Мартина, – я удивляюсь, как ты с такой застенчивостью вообще умудрился стать актером. – Какой еще, пошел на хрен, застенчивостью?! – Мартин оскорблен до глубины души. – Я между прочим даже снимался голым в эротической сцене. – В комедийной эротической сцене. – Какая разница? – Огромная, – рука Бена заползает к Мартину под простыню, и у того слегка сбивается дыхание. – Смех – покров, который защищает еще лучше многих других. Ладонь Бенедикта неспешно обследует свои владения под простыней и выбирается наружу. Глаза смотрят с веселой лаской. – Уверен, в настоящей эротической сцене ты бы ни за что сниматься не стал. Потому что не смог бы. Ты же даже целоваться в кадре по-человечески не способен… – Что значит – по-человечески? – Это значит – самозабвенно. – Какое уж тут самозабвение – камерой в физиономию тычут. – Да ладно, причем тут камера. Так бы и сказал – я стесняюсь. – Ну, хорошо, – Мартин морщит нос и хмурит брови, – я стесняюсь. Доволен? Я вообще не понимаю, зачем стоит придавать этим сценам столько значения, как будто нет других способов показать любовь между персонажами. – Каких же, например? – Ну, не знаю… Взгляды, слова… – Слова?.. Ты и правда считаешь, что слова говорят о любви лучше, чем поцелуи? Мартин молчит, что-то в тоне Бенедикта беспокоит его, заставляя нервничать. – Мы ни разу не целовались. Что? – Бен усмехается, видя, как Мартин в испуге вскидывает на него глаза. – Опять прочитал твои мысли? – Бен… – Помолчи, пожалуйста, просто помолчи. Он наклоняется к ошеломленному Мартину и, обхватив рукой его голову, накрывает губами его рот. Его губы горячи, мягки и требовательны. И Мартин сам не замечает, как его собственная ладонь оказывается у Бена на затылке. Он более не испытывает ни стыда, ни неловкости, ни страха. Лишь наслаждение всепроникающей близостью. И все его мысли растворяются в этом долгом, глубоком и очень нежном поцелуе. Наконец Бен слегка отстраняется, в глазах сияет и искрится счастье. – Мне нужно что-нибудь еще говорить?.. Мартин отрицательно мотает головой и вновь притягивает к себе Бенедикта. * * * На следующий день Бен улетел в Америку. А еще через неделю к Мартину приехала семья.