***
Дома было здорово, уже одни запахи, которые чувствовались на подъездной дорожке, чего стоили. Я сложил свои подарки под елку, оставив картину в машине в качестве сюрприза. Ужин в сочельник прошел мирно. Я не упоминал Каса больше необходимого, рассказывал о своей команде, о наших перспективах, о сданных зачетах, отец благосклонно кивал, мама светилась от счастья, глядя на нас всех, Сэм в виде исключения снял с себя наушники и отложил свой плеер, дело поистине невиданное. Мы сидели за столом, и я мысленно благодарил того парня, который, возможно, есть наверху за то, что у меня такая замечательная семья. Засиделись мы долго, и спать я пошел с набитым животом. Всю ночь мне снилась всякая чепуха, которая оставила немного неприятное впечатление, но я махнул на эти сны рукой. Утро двадцать пятого декабря я всегда обожал. В этот день мы дарили друг другу подарки, сколько я себя помнил. Даже в тот год, когда в доме случился пожар, и все сгорело, мы пошли в этот день в больницу, и я получил свою коробку с поездом, а Сэм – несколько книжек для малышей. Но главным подарком для нас стало то, что в этот день маме вытащили трубку из горла и нам объявили, что она вне опасности. Поэтому я очень люблю двадцать пятое декабря. В этом году мы собрались утром все вместе, мама и отец в халатах, а мы с Сэмом в домашних штанах и футболках, и принялись обмениваться коробками, пакетами и свертками. Как обычно, хватало всяких "полезных" вещей, типа одежды и учебных принадлежностей или книг, но были и подарки вроде новой пластинки "Цепеллинов" для меня или нового плеера для Сэма. За поздравлениями, объятиями, поцелуями и так далее я совсем позабыл про картину, ожидавшую своего часа в импале, и вспомнил о ней только после продолжительного семейного завтрака. – У меня еще один сюрприз, погодите. – Я вышел из-за стола и, не одеваясь, направился к припаркованной перед домом машине. За ночь выпал снег, мороз пощипывал щеки и мои голые до локтей руки, но я не обращал на это внимания. К счастью, замки в дверцах не замерзли, и я смог быстро вернуться в дом. – Мам, пап, Сэм, это Кас просил меня передать вам всем. Сказал, что это общий для нас подарок. Я заметил, что при упоминании Каса мои родители переглянулись, немного задержавшись взглядами друг на друге, словно между ними произошел короткий бессловесный разговор, но не стал об этом думать. Картина была перевязана шпагатом, я нашел ножницы под ворохом разноцветной бумаги и перерезал его. Когда я снимал бумагу, я держал раму холстом ко всем, а сам стоял с изнаночной стороны, поэтому я был последним, кто увидел, что там нарисовано. Мое внимание поначалу сосредоточилось на небольшом кожаном мешочке, висевшем изнутри рамы, с моим именем, явно выжженным по коже. Мешочек крепился к раме полоской скотча. Я не хотел показывать ему никому, пока не узнал бы, что же внутри, поэтому оторвал от рамы и быстро сунул себе в карман. А уже потом обратил внимание на потрясенное молчание в комнате. Я поставил картину на стул и прислонил ее к спинке, как на мольберте, а потом отошел к сидевшим на диване родителям. С холста смотрели мы сами. Я сразу узнал, что послужило Касу основой для картины – старая фотография, которую мы сделали перед моим отъездом в колледж, она лежала у меня в ящике стола. На ней, однако, все мы выглядели на четыре года моложе. А Кас нарисовал нас всех такими, какие мы были сейчас, особенно по Сэму разница была заметна сразу. Сходство было потрясающее. Это вообще была потрясающая, невероятная картина. По мне, ее сразу можно было вешать в музей. Похоже, что на всех остальных она произвела не меньшее впечатление. – Это... чудесно, – сказала мама и положила мне руку на запястье. – Кастиэль очень, очень талантливый художник. Не совру, если скажу, что в этот момент я просто надулся от гордости. – И именно о нем мы бы хотели с тобой поговорить, – вмешался отец. Неожиданно Сэм резво вскочил с дивана. – Так, я не люблю выяснения семейных отношений, так что простите, народ, я к себе. Заценю подарки. Он сгреб два толстенных тома по истории, коробку с плеером, еще какие-то свертки и пакеты, и ретировался настолько быстро, что я даже глазом моргнуть не успел. Отец поднялся и, заложив руки за спину, прошелся пару раз вдоль дивана. – Дин... – начал он и беспомощно посмотрел на маму. – Дин, послушай, – она была вся из себя мягкость, забота и нежность, – мы рады, что у тебя такой замечательный друг как Кастиэль. Он невероятно чуткий, талантливый, я бы даже сказала, изысканный молодой человек. На изысканном я фыркнул, припомнив, как буквально несколько дней назад мы отмечали сдачу зачетов, надулись пивом и устроили соревнования по продолжительности и громкости отрыжки. И, знаете что? Я победил. Но и Кас был хорош. К слову об изысканности. – То, что твоя мать хочет сказать, Дин, нам кажется, вы несколько торопитесь, видя в вашей дружбе нечто бОльшее. – В смысле? – Вот честно, я в тот момент еще не понял. – Тебе всегда нравились девушки, – напомнила мне мама. – И... в этом нет ничего дурного, нравы сегодня изменились и стали свободнее. Но... – Но, – перехватил инициативу отец, – нам бы не хотелось, чтобы ты ломал себе всю жизнь из-за того, что тебе вдруг втемяшилось в голову, что ты... заинтересован в Кастиэле. В молодости все экспериментируют, пробуют новое, но это еще не повод менять все планы. Не забывай, тебе предстоит еще закончить учебу, найти работу, завести семью. И вот тут до меня начало доходить. – Вы хотите сказать, что мои отношения с Касом вы всерьез не рассматриваете? – Ты не совсем верно нас понял, дорогой. – Мама вся потянулась ко мне, но впервые мне не хотелось протянуть ей руку в ответ. – Мы понимаем, что тебе все это кажется ужасно важным, но на деле... – А если бы Кас был студенткой Лесли? Если бы он носил юбки, длинные волосы и его звали Кэсси, мы бы вели сейчас этот разговор? – Дин, ты сам чувствуешь, в чем все дело. – Домашний халат лишал отца части присущей ему внушительности, но ее оставалось еще с лихвой. – Ваши отношения... это противоестественно. Задача мужчины основать семью, содержать ее и заботиться о своей жене и детях. Общество не примет вас, в вас будут тыкать пальцами... – Общество сильно изменилось за последние годы, – сказал я, ощущая, как внутри меня растет обреченность. Мне не удалось бы ничего доказать им, даже если бы я был не менее языкастым, чем Сэм. А я таким никогда не был. – Возможно, но все же не настолько. Мы не настолько изменились, чтобы принять эти... отношения, – последнее слово отец выплюнул как ругательство. – Я не брошу Каса из-за того, что какое-то общество не готово нас принять. – Дин, пожалуйста! – Мама отчаянно комкала носовой платочек в руках, который вот-вот грозил превратиться в лоскуты в ее руках. – Пожалуйста... Если бы Кастиэль был девушкой, мы бы не стали вам препятствовать, но природа не создала ни его, ни тебя женщиной, и значит, ваше... партнерство не предполагалось изначально. – Я его люблю, – твердо сказал я, сам удивившись, откуда во мне взялось столько решимости, чтобы сказать такое перед родителями. – И я останусь с ним так долго, пока мы сами не решим расстаться, или пока смерть не разлучит нас. И баста. – Тогда вот что я тебе скажу, Дин, – отец отошел к столу, на котором лежал одинокий белый конверт. Я знал, что в нем – чек на 15 тысяч долларов. Плата за летний семестр и деньги мне на карманные расходы. Такой конверт я всегда получал на рождество и в конце лета, чтобы оплатить учебу. Отец уперся кулаками в стол и сгорбился, стоя к нам спиной. – Ты немедленно прекращаешь этот балаган со своей извращенной любовью и никогда – ты слышишь – никогда больше не заговариваешь об этом молодом человеке в нашем присутствии, по крайней мере в таком ключе. Иначе ты пожалеешь. – Я пожалею, если выполню твои требования. – Я тоже поднялся, сжимая кулаки. – Ни за что. – Тогда, – он обернулся, и я заметил, что он будто постарел за последние минуты, – мы вынуждены отказать тебе в содержании. Не для того мы оплачиваем твой колледж и даем тебе деньги, чтобы ты семимильными шагами направлялся к краю пропасти. – И не надо. – Сейчас я был готов отказаться от чего угодно. – Тогда мне здесь нечего делать. – Дин! – испуганно воскликнула мама, но отец только бросил на нее тяжелый взгляд. – Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь? Ты ставишь какого-то оборванца с красками выше своей семьи! – Кас – моя семья, – выкрикнул я в ответ, не сразу осознав, что говорю, – он – моя семья. – Тогда это тебе не понадобится. – Отец взял конверт и демонстративно разорвал его напополам вместе с чеком, лежавшим внутри. Потом сложил половинки вместе и разорвал еще раз, и еще. Я не стал досматривать. Мне вдруг стало душно и захотелось как можно скорее оказаться подальше отсюда. Развернувшись, я взлетел по лестнице на второй этаж и кинулся в свою комнату. Моя сумка так и стояла на полу. Я побросал в нее все, что попалось под руку, переоделся и вышел в коридор. Дверь к Сэму была закрыта. Я постучал. – Старик, боюсь, пойти посидеть в кафе не выйдет. Я уезжаю. Сэм валялся на своей кровати, задрав бесконечные ноги на стену, и читал, заткнув уши наушниками новенького плеера. Но меня он прекрасно расслышал. – Дин, мне жаль. – Он поднялся и подошел ко мне ближе: – Я говорил им, что это плохая идея и не стоит вмешиваться в твою личную жизнь, но, думаешь, меня кто послушал? Гиблое дело. – Угу. – Я протянул ему руку. – Ты знаешь, как со мной связаться, если что. Я хлопнул его по плечу еще раз и пошел вниз. В гостиной никого не было, и я счел излишним идти и искать родителей, чтобы сообщить им, что уезжаю. По мне, все было кристально ясно. Захлопнув дверь, я дошел до своей дорогой детки и забрался внутрь. Она встретила меня урчанием мотора и хорошей порцией "Deep Purple". Я вырулил на дорогу и направился в Нью-Йорк.Часть 9
19 января 2015 г. в 01:47
Мы и говорили. Неоднократно, но безрезультатно. Между моими зачетами, практическими занятиями, Касовыми бесконечными заданиями по разным видам живописи, для которых он теперь беззастенчиво использовал меня как модель ("Мне надо нарисовать ступню во всех анатомических подробностях. Тебе что, жалко своей ступни?" – "Мне холодно сидеть третий час без носка, поставив ногу на эту поставку. У меня нога уже ледяная!" – "Слабак! Я могу попробовать сделать пару набросков аутодафе, с тобой в роли главного героя. Ты быстро согреешься." – "Спасибо, воздержусь. Имей в виду, если у меня случится обморожение, и мне отрежут ногу, то ты будешь виноват и на всю жизнь останешься прикован ко мне, потому что именно из-за твоего дурацкого зачета я стану инвалидом." – "Предпочитаю оковы любви, а вся жизнь это слишком мало." Я трясу головой. После такого заявления совести на возмущение у меня не хватает. Кас продолжает рисовать, старательно изображая застарелую бородавку у основания моего большого пальца. Натуралист хренов!) и его зачетами по методике преподавания, истории педагогики, истории живописи, анатомии и много чему еще. А кроме того я подрядился в один магазин электроприборов неподалеку и взял заказ на сборку пяти компьютеров.
В 1985 году персональные компьютеры уже появились, хотя их функции и не шли ни в какое сравнение с моделями, выброшенными на рынок даже пару лет спустя, однако находилось немало людей, готовых приобрести компьютер, ведь это было как материализованный кусочек будущего, известного только по фантастическим фильмам. Существовало два варианта доставки умной машины – как собранной модели, уже в пластмассовом кожухе, так, как мы сегодня привыкли, и как коробки разрозненных деталей, типа набора "Сделай сам". К этому набору прилагалась схема и инструкция по сборке, и находилось немало энтузиастов, которые корпели над своими компьютерами, и порой им даже удавалось их чуть усовершенствовать, но все же для подобного занятия следовало обладать минимумом электротехнических навыков. Казалось бы, ну и пофиг, покупай уже собранный. Но фишка была еще и в том, что разобранный компьютер стоил почти в два раза дешевле той же самой готовой модели. Таким образом у студентов-электротехников появлялась замечательная подработка, они предлагали свои услуги по сборке и наладке машин, и брали они значительно меньше полной стоимости компьютера. Особенно накануне всяких праздников типа рождества этот бизнес процветал. Я брал за сборку семьдесят пять долларов. Умножьте на пять и вы поймете, что проблем с покупкой рождественских подарков у меня не должно было быть.
Рождество приближалось, а мы с Касом все говорили и говорили. Я хотел, чтобы он поехал со мной в Лоуренс, а он сопротивлялся изо всех сил. В конце концов мы договорились, что к родителям я поеду один, а потом накануне Нового года вернусь в Нью-Йорк, и мы вместе отпразднуем. Кажется, он планировал познакомить меня с отцом. Однако все получилось немного иначе.
Двадцать третьего декабря, рано утром, Кас пришел к моему общежитию, нагруженный сумкой и каким-то большим плоским прямоугольным свертком, упакованным в оберточную бумагу. Я уже ждал его внизу возле импалы, распихивая по багажнику сумку с вещами и разные подарки в коробках. Я долго думал, что подарить Касу. Мне не хотелось обидеть его, надарив одежды и всякого такого, поскольку я уже был знаком с его болезненной восточноевропейской гордостью. Поэтому так получилось, что я набрал целую кучу разных вещей, упаковал каждую из них и сложил в неприметную сумку, которая стояла сейчас на заднем сиденье. В ней был тот самый кардиган, разные кисточки, карандаши, коробка с углем какой-то фирмы, о которой Кас буквально слагал оды, несколько альбомов для рисования... Я сделал упор на рисовальных принадлежностях, потому что знал, от них ему будет отказаться труднее всего, а стоили они немало. Напоследок я потратил три дня и сплел ему браслет. Сам. Вот только не смейтесь, представляю, как это звучит, но я знал об этой традиции в Лесли, они там все были помешаны на всяких фенечках, подвесках, браслетиках дружбы, которыми обменивались, и Кас таскал постоянно целую кучу этой фигни на себе, снимая их только в редких случаях. И мне очень хотелось, чтобы среди всех этих чужих подарков был и мой. Но он бы сразу признал покупной, поэтому мне пришлось напрячь воображение и свои почти атрофировавшиеся с начальной школы способности к рукоделию и самому взяться за дело. Та девушка в военной форме и пацификах, которая работала вместе с Касом в библиотеке, подсказала мне простое, но оригинальное плетение, и я освоил его за каких-то полчаса. Для браслета я взял черную и синюю проволоку с мягкой сердцевиной, что сделало браслет более гибким. Напоследок я выбрал симпатичный предохранитель из тех, что хранил в старой жестяной коробке на всякий случай, и вделал его в браслет. Получилось футуристичное украшение в стиле всяких фильмов о будущем, и оно мне ужасно нравилось. Я упаковал браслет и засунул на самое дно сумки, никак не обозначив небольшой сверток.
Кас забросил свою сумку в машину, а сверток, явно натянутый на раму приличных размеров холст, пристроил между передними и задним сиденьями. Мы выдвинулись в южном направлении. Я планировал довезти Каса до дома, а потом уже отправиться дальше, но он не позволил. Заставил меня остановиться у одной из самых северных станций подземки и решительно выбрался наружу.
– Я вполне еще способен передвигаться по городу самостоятельно, – заявил он и прихватил сумку.
– А картина? – ляпнул я.
– А картина – подарок тебе и твоим родителям. Если они захотят, конечно.
Я выскочил и достал вторую сумку, лежавшую сзади.
– А это тебе. – Я протянул ее Касу.
– Сумка? – приподнял он бровь.
– Нет, то, что внутри. Счастливого рождества.
Должен признаться, особенной радости он не выказал. Он вообще был не особенным любителем принимать подарки.
– Традиция, – улыбнулся я, – и, если тебе она неизвестна...
– Давай сюда свою сумку, – рявкнул Кас и дернул ее за ручки.
От неожиданности я не успел их выпустить и впечатался в него грудью так, что нам аж дыхание перехватило.
– Счастливого рождества, Дин, – серьезно сказал Кас и коротко поцеловал меня. – Увидимся на Новый год.
– Увидимся.
Я посмотрел, как он сбегает по замусоренным ступеням вниз, неся в каждой руке по темной спортивной сумке, а потом забрался за руль, и мы с деткой отправились в дорогу.