***
Честно сказать, я думал, что готов к чему угодно, но оказалось, что мои представления о "чем угодно" были весьма романтическими. Первое, что я заметил, был запах. Неприятная смесь гнили и чистящего средства на основе хлорки. Несмотря на то, что в квартире было довольно прохладно и, как оказалось, кухонное окно стояло нараспашку, в горле у меня запершило. Кас выглядел не слишком осчастливленным моим приездом, скорее, настороженным и напуганным. Таким мне его еще никогда видеть не приходилось. Но мне, если честно, было так хреново после всего, что я услышал от отца, после проведенных в одиночестве часов в дороге, что я наплевал на его отчужденность и сгреб в объятия, уткнувшись лбом ему в плечо. Надолго его не хватило, буквально несколько секунд спустя он ощутимо обмяк и привалился ко мне. Я почувствовал, что он прижался к моей макушке щекой. Мы молча стояли так в прихожей и неизвестно, когда оторвались бы друг от друг, но откуда-то из глубины квартиры раздался невнятный восклик. Кас вздрогнул и отодвинулся, слегка оттолкнув меня. – Ты как? – спросил он меня, но не дождался ответа, а крикнул в сторону комнаты что-то, что я не понял. Я пожал плечами. Как? Я сам в тот момент точно не знал, однако увидеть Каса и почувствовать его рядом было однозначно огромным облегчением. – Да вот подумал, что до нового года слишком долго, – как можно беззаботнее ответил я. Кас внимательно посмотрел мне в лицо и вдруг тихо и понимающе поинтересовался: – Что, твои родители обдумали все и решили, что такого, как я, им не надо? – Глупости!.. – возмутился я, однако даже мне самому было слышно, как фальшиво это прозвучало. Кас кивнул, словно получил ответ на какой-то давно мучавший его вопрос, и отошел на шаг: – Пойдем, познакомлю тебя с Чаком. Только учти, он немного не в форме. Никогда не замечал в Касе склонности к преуменьшениям, но описать состояние Чака таким образом это было как назвать бомбежку Хиросимы небольшим недоразумением без последствий. Я оставил свою сумку в прихожей и, не раздеваясь, направился за Касом в одну из двух комнат. Оглянувшись, я понял, почему Кас выглядел так, словно чистил Авгиевы конюшни в одиночку. Похоже, пока его не было, квартиру весьма основательно превратили в помойку, а он ухитрился придать ей относительно жилой вид за последние пару дней. Представив, что, пока я сидел за накрытым столом и объедался домашней едой, он таскал мешки с мусором, мне стало стыдно, как редко бывало. Однако Кас, похоже, не впервые такое проходил, потому остался совершенно спокойным. В обшарпанной комнате на старом продавленном диване сидел тот самый чувак, которого я знал еще по картине Каса. У его ног стояли две упаковки пива, и полными оставались банки две, не больше. Растрепанная борода и копна черных нечесаных волос делали его похожим на Карла Маркса, несомненно, лестное для него сравнение. Если бы только он был в состоянии его оценить. Кас встал между мной и диваном, на котором в пьяном отупении сидел его отец. – Вот, Дин, это Чак, – сказал Кас, покачиваясь с пятки на носок. Неприятное, нервное движение. Это Кас-то, который обычно был олицетворением пофигизма высшей категории во всем, что касалось окружающих. Мне стало неловко. – Здравствуйте, сэр, – громко и внятно сказал я. Никакой реакции не последовало. Если честно, я и не ожидал. Кас постоял еще с минутку, а потом словно взял себя в руки, и передо мной появился тот самый хорошо знакомый мне въедливый и настырный, колючий, как еж, и упругий, как каучуковый мячик, Кас. Мой Кас. – Пойдем, отнесем твою сумку ко мне в комнату, а потом решим, что делать. Я вышел в коротенький коридорчик, который вел к кухне. Напротив кухонной двери была еще одна, выкрашенная в синий цвет с реалистичными такими облаками. Словно просто кусок ясного летнего неба. Кас кивнул мне на нее, а сам направился на кухню закрыть окно. Я взял сумку, которая лежала у двери, и повернул дверную ручку. Вообще стены в коридоре Касова дома и входная дверь должны были меня подготовить к чему-то подобному, но как оказалось, моя фантазия – лишь скучный неразработанный придаток моего интеллекта. Потому что к тому, что я увидел, я оказался не готов. Совершенно. Я толкнул дверь и в очередной раз замер. Потому что передо мной открылся целый мир. Прямо напротив двери была стена. Точнее, должна была быть. Но вместо этого на ее месте был переход в другую вселенную. От самой двери по полу вилась невероятно реалистичная дорога из желтого кирпича. Казалось, проведя по ней пальцами, вполне можно было ощутить неровность кладки и щербинку на каждом крупном ярко-желтом кирпиче. И эта дорога вилась в бесконечность, под таким же прекрасным небом, как и на двери Каса, а где-то в невероятной дали сиял загадочным зеленым цветом Изумрудный город. Справа алело Маковое поле, слева были Железные горы... Это сейчас я такой умный и знаю, что и где там было, а в тот момент я реально ощутил, что, если пойти вперед, дорога не закончится. Я так и уйду по ней. Я запрокинул голову. Потолок тоже был раскрашен. В той части, что была непосредственно над Дорогой, небо было синее, полуденное, а вот к противоположной стене они постепенно темнело, пока не приобретало бархатистую вязкость бесконечного ночного простора. Там и тут на нем сверкали звезды и сбоку я рассмотрел крошечного Маленького принца. Кровать Каса стояла под самым прекрасным, самым раскидистым на свете мэллорном. Я сразу понял, что это не дуб, не ясень и не клен. Вокруг окна вся стена была расписана плющом и диким виноградом, словно старинное садовое окошко, а противоположную занимал вид на море. При этом все четыре стены словно перетекали одна в другую, не вызывая диссонанса. Пожалуй, эта одиннадцатиметровая комната была самым великолепным, самым просторным помещением, что мне когда-либо доводилось видеть. Никакой Версаль или Эрмитаж не сравнится для меня с комнатой Каса. Я очнулся, только когда Кас подошел ко мне сзади и довольно грубо втолкнул внутрь. – Добро пожаловать в тихий мир Кастиэля Новака, – прокомментировал он. – Не хочешь прогуляться до Изумрудного города? – Давай попозже, – пробормотал я, оборачиваясь к нему. – Я бы лучше повалялся под этим вот деревом. Что мы и проделали к обоюдному удовольствию. Минут через пять или десять, когда я чуть отдышался, Кас деловито уселся на кровати и жестко потребовал: – Рассказывай. – Что? – попытался я изобразить дурачка. – С чего это ты вдруг объявился у меня на пороге в первый день рождества. Рассказывать мне особенно не хотелось, поэтому я ввел Каса в курс дела как можно более кратко. Его взгляд, которым он на меня смотрел, был очень... странным. Я не знаю, как сказать. В нем было просто столько всего сразу. Он меня будто и жалел, и сердился на меня, и ему было неприятно. А потом он молча притянул меня к себе. Не стал говорить чего-то вроде "все будет хорошо" и "вы помиритесь". Единственное, что он мне тогда сказал – "Твои родители любят тебя, Дин", но в тот момент мне об этом совсем не хотелось говорить. И мы не стали. Кас почесал в затылке и осторожно спросил: – А ты есть хочешь? – Как тираннозавр, – со вздохом признался я. – Понятно, – Кас снова потянулся к голове. – Еж, ты бы помылся, – подколол я его фразой из бородатого детского анекдота. Кас вздрогнул и инстинктивно сунул нос себе подмышку. – Обязательно, я как раз закончил с ванной перед тем, как ты позвонил. – Что, твой отец себя уборкой не обременял? Кас как-то погрустнел, а потом неохотно признался: – Пока меня не было, он снюхался с какими-то балканскими цыганами. Когда я приехал вчера, тут был натуральный табор, даже с костерком. Хоть догадались асбестовую плиту притащить и на кирпичах пристроить. Короче, мне пришлось их шугануть, а потом я принялся разбираться с последствиями. А они таковы, что жрачки в доме нет, посуды тоже, ладно хоть в мою комнату они все-таки не вошли. Не зря у меня дверь крепкая и замок хороший. Я кивнул. Потом представил, как Кас разгоняет цыган, и некоторое недоверие охватило меня: – А как ты с ними один справился? – А я не один был, – спокойно отозвался Кас, – ребята помогли. Я ощутил вдруг такой прилив ярости, что, вероятно, у меня все на лице отобразилось. Кас посмотрел на меня и хихикнул. – Просто знакомые. У нас с ними взаимовыгодное сотрудничество. И ничего больше. Потом, поднявшись, он не чинясь стащил с себя футболку и штаны и принялся переодеваться. Я с удовольствием наблюдал за его почти обнаженным телом, пока не заметил кое-что на запястье, на что не обратил до этого момента внимания. Поймав его руку, когда Кас тянулся за джинсами, я внимательно рассмотрел мою собственную фенечку, занявшую теперь место среди остальных. Кас мягко улыбнулся. – Это было очень по-девчачьи, но очень мило, – сообщил он мне. – А ты еще не окольцован? Я с недоумением на него посмотрел, а потом вдруг вспомнил про кожаный мешочек, который сорвал с внутренней стороны рамы подаренной Касом картины. Сунул руку в карман и достал его. Если честно, до этого момента я про него начисто забыл. Растянув завязанную шнурком горловину, я заглянул внутрь и достал красивый плетеный браслет из кожаных полосок. Такой, что его вполне можно было носить постоянно, не снимая, даже с костюмом. Я пропустил гибкую полоску между пальцев и протянул ее Касу: – Надень сам, – сказал я ему и протянул правую руку. Он аккуратно застегнул специальный замочек. Наверное, такое же чувство испытывают люди, когда обручаются. Я потянул его на себя, и мы поцеловались. Это был невероятно волнующий, бесконечно важный момент. Мы словно дали друг другу обещание этими браслетами, такое, что не требует слов. Но, как говаривали люди постарше и, возможно, поумнее нас, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Поэтому Кас доодевался, и мы отправились на улицу, чтобы купить в ближайшей пиццерии еды на вынос.***
Компания, собравшаяся перед домом, в котором жил Кас, не понравилась мне еще, когда я приехал. Сейчас же, часа полтора спустя, она из небольшой группы превратилась в почти толпу по моим меркам. Разумеется, я ничего против чернокожих и латиноамериканцев не имел, но эти выглядели не так, как ребята в Лоуренсе или в университетском кампусе. От них словно пахло угрозой и легким безумием. Хотя, возможно, это был всего лишь отзвук аромата крэка, который они потребляли в больших количествах. Итак, мы спустились по лестнице и, перед тем как толкнуть входную дверь, Кас вдруг придержал меня за запястье. – Дин, послушай, не пойми меня неправильно... Будет не очень здорово, если люди здесь получат доказательства того, что мы с тобой вместе. Пока все остается на уровне домыслов, мне плевать, но если они узнают точно... Я-то уеду, а вот Чаку тут еще жить. Я вполне его понял. Не то чтобы я собирался лапать его за задницу прилюдно или пытаться засунуть язык в глотку в очереди в супермаркете, но все же мне стало неприятно. Однако, поскольку стоять смысла мы не видели, Кас отпустил мою руку и вышел в холодный декабрьский вечер, а я молча последовал за ним, внутренне корчась от обиды. Я ожидал чего угодно, но только не того, что последовало. Стоило Касу выйти на крыльцо, как разговор поутих, и все повернулись к нему. А потом вдруг дружно заорали, приветствуя его. Кас степенно, иначе и не скажешь, спустился по ступенькам и направился к компании, здороваясь с парнями, обнимаясь с девушками. Его хлопали по плечам, порой мне казалось, его вот-вот подхватят и понесут на плечах. Наверное, я выглядел довольно глупо на верхней ступени лестницы, с раскрытым ртом. В какой-то момент Кас обо мне вспомнил и помахал рукой, приглашая присоединиться. – Хей, мужик, и кто это? – немного агрессивно спросил его здоровенный парень в расстегнутой косухе на голое тело. Я поежился, больше, правда, от необходимости смотреть на его обнаженную грудь при минусовой температуре. – Да так, – небрежно ответил Кас, – приятель заглянул. – А, – коротко кивнул парень, – а тачка его? – Моя, – посчитал я нужным вмешаться. – Неплохая, – произнес парень, не сводя с меня глаз. Я ответил таким же прямым взглядом. – Да получше многих. Он усмехнулся, но глаза остались холодными. – И где ты такого откопал, Кастиэль? – повернулся тот вдруг к Касу. – В МИТе нашел, валялся там в парке бесхозный, пришлось подобрать, – спокойно ответил тот. Вокруг заржали. – Высокого полета пташка, значит, – парень все не успокаивался, – чем занимается? – Компьютерами, – небрежно бросил Кас, – Терминаторов собирает. Молчание изменилось. На меня посмотрели с некоторым уважением. – А в магнитофонах он тоже сечет? – сунулась вдруг симпатичная девчонка. – А то наш полетел, а без музыки холодно. Кас обернулся ко мне. Я понял, что вот это, пожалуй, тот самый важный момент. Теперь все зависело от того, сумею ли я наладить магнитофон этих ребят. – Если ничего не сгорело, то можно попробовать, – я постарался сказать это как можно солидней. – Тогда пошли,– мотнул головой тот самый парень, что разговаривал с Касом. Мы направились к соседнему дому и спустились в подвал, в котором оказалась просторная полутемная комната. На полу валялись матрасы, стояли косые стулья и старые кресла с распоротой обивкой. Стены были оклеены плакатами, постерами и вырванными из "Плейбоя" и "Хастлера" фотографиями. Магнитофон оказался здоровенным геттобластером, тяжеленным, как первородный грех. Я попробовал его включить, огонек загорелся, и так же ярко засветилась надежда во мне. Я слышал, как Кас объяснял кому-то, что мы шли за пиццей, давал деньги, которые у него не взяли, а потом диктовал начинки, какие ему бы хотелось. Я по привычке таскал в кармане куртки набор миниатюрных инструментов, в основном, разнообразных отверток, вот ими-то я и принялся шуровать. Ребята расселись по креслам и матрасам, затащили своих девчонок себе на колени. Откуда-то потянуло сладковатым дымком, по рукам пошла бутылка дешевого бурбона. Я откручивал крошечные винтики, складывая их в подставленную ладонь Каса и старался не поднимать головы. Чувствовал я себя хуже, чем на выпускных экзаменах. Поломка оказалась совсем фиговой. Похоже, агрегат решил перекусить и зажевал одну из кассет, причем основательно. Пленку выдрали, но кусочек обмотался вокруг пары шестеренок и не давал им вертеться, поэтому вся механика замерла. Я вытащил пленку, подтянул, что надо, поправил резинку и напоследок даже протер магнитные головки, использовав тот самый бурбон. Мне протянули кассету. Из динамиков рванулся мощный звук какой-то неизвестной мне группы. На него ответил дружный счастливый рев всех собравшихся. В этот же момент появились гонцы, каждый со стопой коробок с пиццами. Мы посидели еще минут пять, забрали две своих и вернулись обратно к Касу. К тому моменту, когда мы уходили, в центре комнаты пара парней уже танцевали, а все остальные раскачивались в такт музыке и хлопали себя по коленям. У дверей к нам подошел Рафаил, лидер этой компании. Он пожал мне руку и добавил: – За свою тачку не беспокойся, мы присмотрим. А если хочешь, могу подсказать пару людей, отьюнингуют так, что не узнаешь, и недорого. Я постарался сжать его широкую ладонь как можно увереннее: – Спасибо, но мне моя детка нравится такой, какая она есть. – Может, ты и прав, – кивнул он, глядя на меня куда дружелюбнее, чем в начале. – Похоже, твоя находка оказалась самородком, – подмигнул он вдруг Касу. Тот улыбнулся. – Я тоже так думаю. Когда мы вышли, он постоял, глядя на высоченное небо. Звезд видно не было, освещение Нью-Йорка полностью забивает их свет. Но небо было огромным и глубоким. – Добро пожаловать в Гарлем, – хмыкнул Кас минуту спустя.***
Мы съели пиццу, сидя на кровати Каса, под аккомпанемент громкого раскатистого храпа Чака, который доносился из соседней комнаты. Окно было совершенно темным, поэтому можно было представить, что мы где-то далеко-далеко, что над нами шумит настоящий мэллорн, а храп раздается от костра, вокруг которого спят уставшие за день воины. Кас спихнул коробки на пол, поднялся и подошел к окну, а потом распахнул его настежь. В комнату рванулся ледяной воздух. Он пододвинул невысокую скамью к подоконнику и обернулся ко мне. – Пойдем, – сказал он мне и протянул руку. – Куда? – Чего-чего, а прыгать из окна мне сейчас совсем не хотелось. – Пойдем, говорю. Пришлось мне идти к окну. Кас залез на подоконник, а потом выбрался на парапет, который проходил по всему фасаду чуть ниже оконных проемов. Потом он сунул в комнату голову и потребовал совсем уже нетерпеливым тоном: – Ну? Ты идешь? Я терпеть не могу высоты, только не говорите никому. С детства. Конечно, мне обычно удается избежать подобных ситуаций или я просто справляюсь с собой, но сейчас я не мог отказаться. Я встал на подоконник и шагнул через такую надежную раму на дрожащих ногах. Кас ждал меня, стоя на этом дурацком выступе, на высоте четырех старых нью-йоркских этажей. Под ним была почти бездна по моим меркам. Он крепко держал меня за руку, пока я выбирался, а потом помог встать рядом и прижаться спиной к стене. Ветер тут был намного сильнее, чем внизу, в каньонах улиц. Он рвал и жег, вышибая самые настоящие слезы. Мне казалось, что я вот-вот потеряю равновесие. Если честно, на пару секунд я подумал, что Кас решил прыгнуть вниз. Однако вместо этого он вдруг заговорил. – Я очень часто тут раньше стоял, представляя, как сделаю один шаг вперед. Иногда почти каждую ночь, неделю за неделей. Но так и не шагнул. Сейчас я очень этому рад. – Почему? – тупо спросил я. Да, сочетание холода, высоты и темноты закоротило мне все мыслительные контуры в мозгу. – Потому что, если бы я шагнул, то не встретил бы тебя. С этими словами Кас вдруг действительно шагнул. Но не в перед, а немного в сторону, развернулся и встал напротив меня, плотно вжавшись в меня грудью и животом. – Эй, а как же если нас увидят? – спросил я. От этого его маневра у меня перехватило дыхание. – Да кому это надо пялиться в рождественскую ночь на мои окна? – тихо рассмеялся он. Он потянулся ко мне. Его губы были мягкие и очень теплые, особенно по контрасту с кирпичной стеной позади меня, которая холодила мои спину и затылок. Целоваться вот так, в темноте, зная, что внизу еще ходят люди, что странные приятели Каса слушают в подвале музыку по отремонтированному мной бумбоксу, что вокруг нас живет и дышит целый город, а мы стоим словно в своей собственной пульсирующей сфере, и никому нет до нас дела. Это было непередаваемое ощущение.***
Я слабо помню, как мы залезли обратно, помню только, что продрогли мы знатно. Едва захлопнув окно, Кас кинулся к кровати. Мы забрались под одеяло, не раздеваясь, и принялись греться друг о друга. Постепенно нам стало жарко. Первыми из-под одеяла полетели свитера, потом штаны, носки, футболки. На трусах у меня слегка оттаял закоченевший мозг. – А твой отец? – тревожно спросил я. Может, он и был пьян, но все же это был отец Каса, и я не знал, как он отнесся бы к тому, что в его квартире его сын собирался заняться сексом с другим парнем. Вместо ответа Кас высунулся из-под одеяла и звонко и задорно крикнул: – Эй, Чак, по радио сообщили, что Красная армия высадилась на Манхэттене. Революция! Ответом ему стал особенно мощный всплеск храпа. – Слышишь? – обратился он ко мне. – Если уж мировой революцией его разбудить невозможно, то парой стонов и подавно. А потом мы с ним проверили это утверждение на практике. И, знаете что? Он оказался абсолютно прав. Да и как могло быть иначе?