Идя по волчьей тропе

      Гермиона Грейнджер всегда была смелой девушкой. Она никогда не отступала и не сдавалась. Отступить — значит, стать трусихой, а это было точно не про Грейнджер; девушка не могла подвести своих друзей, факультет, на котором училась, оказанное ей доверие, а главное — Гермиона Грейнджер не могла подвести саму себя.       Отважная отчаянная Гриффиндорка — эти слова были точно про неё, она всю жизнь ассоциировала себя с ними; Гермиона всегда старалась избавляться от страха, как только он пытался шевельнуться в её душе.       Но сейчас ей было очень страшно.       Глубоко вздохнув, Гермиона уверенно повернула ручку входной двери в библиотеку. В этот раз удача была явно на её стороне — она успела.       Стукнула захлопнувшаяся от сквозняка дверь. Ремус поднял удивлённые глаза на вошедшую.       — Ну, привет.       Повисла гробовая тишина. Гермионе казалось, что ещё минута — и у неё лопнут барабанные перепонки; тишина давила на неё со всех сторон, а заговорить с Ремусом девушка боялась.       — Привет, — ещё раз повторил парень, внимательно разглядывая Гермиону, — что-то случилось?       И тут девушку словно кто-то толкнул. Весь страх куда-то улетучился, оставив после себя лишь непоколебимую решимость… Только вот на что? Подарить ли себе хоть немного счастья или прямо здесь и сейчас разрушить все мосты, что связывают её с этим удивительным человеком? Последнее было бы настоящим варварством. Но в то же время это было самое мудрое решение из всех возможных. В Гермионе снова шла борьба противоречий, борьба между сердцем и мозгом; обычно она доверяла своему разуму, а не своим чувствам.       И разум сейчас шептал ей, чтобы она как можно скорее ушла отсюда, навсегда закрыв за собой дверь, и больше никогда даже не приближалась к парню.       Сердце же твердило Гермионе обратное.       Сердце любило Ремуса.       И всё существо девушки в настоящий момент было явно на стороне органа, качающего кровь, ибо Гермионе очень сильно захотелось броситься к Люпину, обвить его руками за шею, крепко-крепко прижаться и больше никогда не отпускать.       — Я… — Гермиона осеклась. Что она ему скажет? Солжёт? Слишком жестоко. Скажет правду? Нельзя. Повторит то, что уже говорила Джеймсу? Стыдно, но это единственный возможный вариант.       — Забудь, я всё понимаю, — Ремус устало провёл рукой по лицу. Под глазами у него залегли тени, точно такие же, как и у Гермионы — он сейчас был похож на того Люпина, которого девушка знала раньше, только разница между ними больше двадцати лет. А всё это из-за неё… — Ни одна девушка не станет встречаться с таким, как я… — Люпин запнулся, но уверенно посмотрел в глаза Гермионе своими, полными боли и тоски, — с оборотнем…       И Гермиона поняла — нужно просто решиться и сказать ему, что им не суждено быть вместе, что им не по пути, и ему уготовлена совсем другая судьба. Да, печальная, да, долго жить счастливо не получится, но с ней, Гермионой, не получится вообще. Нужно просто взять себя в руки и включить голову…       — Ремус, подожди… — неуверенно начала Гермиона, чувствуя, как её бросает в дрожь, — послушай, я…       Но Люпин не дал ей договорить. Не отрывая взгляда голубых глаз от расстроенного лица девушки, он встал из-за стола и медленно подошёл к ней. Почти вплотную. Так близко, просто непозволительно близко. Гермиона изо всех сил пыталась сделать несколько шагов назад, но не могла даже пошевелиться. Она слишком устала бежать, слишком устала скрываться от себя и своих чувств. Пора уже хоть что-то решить. Пусть даже и не в пользу себя.       — Гермиона, — мягко начал Ремус, изучающе глядя на Гермиону, которая даже взгляда отвести не могла, — не стоит расстраиваться из-за меня. Я… я прекрасно понимаю, что невозможно встречаться… с чудовищем. Ты достойна большего и лучшего и ты обязательно встретишь того, кто тебя полюбит.       Глаза Гермионы снова наполнились слезами, но Ремус лишь грустно улыбнулся.       — Ты хорошая девушка, Гермиона. Ты умная, красивая и интересная. Ты влюбляешь в себя своей искренностью и простотой. В тебе нет типичного женского желания выделиться и понравиться всем и сразу. Я действительно влюбился в тебя, но хочу, чтобы ты была счастлива, — парень положил Гермиона руку на плечо и ласково сжал его, — не со мной, так с другим.       В последний раз улыбнувшись Гермионе, Ремус направился к двери. Девушка уже не могла контролировать себя и свои слёзы. Неужели это правда закончится вот так, именно сейчас? Неужели она даст ему уйти, а себе не позволит быть счастливой? Хотя так действительно будет правильно…       — Ремус, подожди! — голос Гермионы сорвался на крик, дрожащий, похожий на крик о помощи. Парень замер, но не обернулся и не отпустил дверную ручку, которую уже собирался повернуть. Гермиона беспомощно обхватила себя руками. Сделала несколько неуверенных шагов к Люпину. И замерла.       Плечо всё ещё горело от его прикосновения.       Парень пошевелился и в голове кудрявой девушки промелькнула отчаянная мысль — вот сейчас он уйдёт и больше никогда не приблизится к ней. И ей не позволит. Это будет окончательный конец, как она и хотела. Вот только хотела ли?       — Ремус, мне… — Гермиона отчаянно пыталась взять себя в руки, но ситуация явно выходила из-под контроля, — да плевать мне, что ты оборотень! — Люпин ощутимо вздрогнул, но не поворачивался, хотя дверную ручку отпустил. — Это вообще не причина для того, чтобы мы не были вместе, — слёзы снова неконтролируемым потоком хлынули из карих глаз, но Гермиона отчаянно пыталась придать голосу уверенности, — я просто испугалась своих чувств! Я знаю, что нам не суждено быть вместе, но очень хочу попробовать…       Девушка осеклась и закрыла лицо руками. Ремус, наконец, обернулся и посмотрел на неё. В его глазах по-прежнему были боль и тоска, но где-то в глубине их промелькнула надежда. Он сделал пару шагов к Гермиона, но остановился, нервно теребя край мантии.       — Но зачем, Гермиона? — девушка вздрогнула от того, как он произнёс её имя. Как бы ей хотелось всегда слышать своё имя, произнесённое с такой нежностью, только из его уст. — Зачем ты так поступила? Зачем ты сейчас говоришь мне всё это? Если ты боишься, что я начну хуже к тебе относиться или даже ненавидеть — это не так. Я всё понимаю… — Ремус вздохнул, — стараюсь понимать. Мы можем остаться друзьями…       Гермиона не дала ему договорить. Впервые в жизни ощущая себя полной идиоткой, она, наконец, решилась. Подняв на парня заплаканные глаза, она кинулась к нему и обхватила руками за шею, прижимая к себе и продолжая заливаться слезами. И в этом порыве было всё — чувство глубокого одиночества, тоска по родителям, которые даже в той жизни не знают о её существовании и смерти, боль по оплакивавшим её друзьям, которые тоже остались словно в другой Вселенной. А здесь лишь он — человек, к которому она привязалась, в которого влюбилась и с которым не желает просто дружить.       Но Ремус продолжал стоять и даже не пошевелился, пока Гермиона так отчаянно его обнимала. Окончательно смутившись, девушка хотела было отстраниться, но Ремус не дал ей этого сделать. Он обнял её одной рукой за талию и прижал к себе. Другая его рука утонула в густых волосах Гермионы. Парень нежно погладил девушку по голове.       — Я не хочу просто дружить, — пробормотала Гермиона куда-то в шею Ремусу. Тот лишь крепче её обнял, — пожалуйста, прости меня! Я хочу попробовать настоящие отношения, если, конечно, ты не…       Ремус мягко отстранил Гермиону от себя и обхватил руками её лицо, нежно вытирая её щёки от слёз, всё ещё стекающих из глаз. Девушка посмотрела ему в глаза и увидела в них столько счастья, что не поняла, почему не призналась раньше. Ремус буквально излучал радость.       — Я тоже хочу попробовать, — ласково прошептал парень. В его глазах будто читалась фраза «Всё будет хорошо», а в её — лёгкое недоумение, трепет и одновременно доверие. Ремус поймал себя на мысли, что никогда ещё не видел таких красивых глаз.       Парень осторожно убрал прядь непослушных волос с лица Гермионы, прежде чем коснулся манящих и таких желанных губ. По спине девушки пробежали мурашки, а сердце замерло, не веря в то, что это на самом деле происходит.       Они не замечали ветра, который врывался в открытое окно комнаты, не думали о том, что в любой момент может войти ученик, преподаватель или Филч и, кажется, забыли о том, сколько боли им пришлось испытать в последние несколько дней. На душе Гермионы было как никогда тепло. Она обнимала, её обнимали в ответ. И в этот момент весь остальной мир для них словно перестал существовать…