Роксолана

Хюррем приехала в Амасью и кинулась к Мустафе с просьбой.Шехзаде Мустафа никогда ни в чем не оказывавший Хасеки Султан ответил: -Хюррем,любовь моя,я не управляю Османской Империей.Управлял бы разрешил бы тебе проводить Советы Дивана. "Будешь,ты Султаном буду проводить Советы Дивана"-подумала она,а поизнесла другое: -Ловлю на слове.Мустафа могу написать Падишаху,письмо просьбу о разрешении приезда в Стамбул? -Можешь. -Спасибо. Через неделю Султан дал разрешение на приезд в Столицу. Хасеки Хюррем Султан сдержала свое слово во всем – и султана попросила, и деньги на столовую отправила, и приюты построила – один в Иерусалиме, второй в Мекке. Те, кто проделал дальний путь, чтобы поклониться святыням, обратиться к Богу в таких местах, не должны спать на голой земле под открытым небом.Бесплатная столовая и приют в Иерусалиме действовали три столетия…И Сулейман тоже верно поступил, послушал совет своей необычной невестки. По его велению уже на следующий год вовсю шло строительство новой крепостной стены и пятерых ворот, ставших самыми известными в городе – Яффских, Дамасских, Львиных, Сионских и Мусорных, а также нового водовода. И стены мечетей Аль-Акса и «Купола скалы» тоже привели в порядок. У «Купола скалы» их покрыли синими и зелеными изразцами, отчего мечеть стало видно отовсюду, словно бирюзовый мираж вырастал над Иерусалимом.Четыре года строили, не обошлось и без трагедий. Обнаружив, что могила царя Соломона на горе Сион осталась вне крепостных стен города. Сулейман в гневе вызвал архитекторов. Те, заикаясь, объяснили, что Соломон иудейский царь, а потому для мусульман едва ли свят. – Сулейман свят для всех, – сквозь зубы процедил султан, – и я поручил заботиться обо всех жителях, независимо от веры! Иерусалим не забыл султана Сулеймана,Шехзаде Мустафы и его Хасеки Хуррем тоже не забыл, и то, что ею сделано, помнит. Султан выписал фирман Хюррем о разрешение,на строительство и пожертвование денег и помощи.Даровал ей вольную. А вот Стамбул забыл, хотя со следующего года строительство приютов (имаретов), бесплатных столовых, больниц, школ и мечетей на средства, выделенные Хасеки Хюррем и собранные ею, началось и в столице, и во многих других городах империи – Эдирне, Амасье,Манисы. Она вернулась из хаджа иной, Мустафа смотрел в непостижимые зеленые глаза и пытался понять: – Что ты там увидела и узнала? – Мир един, Бог един, надо быть мудрей и добрей. – Мир не един, в нем много враждующих сторон. – В Мекке не было разницы между суннитами и шиитами, между турками и персами, между арабами и жителями совсем далеких стран. И о помощи Иерусалиму пришли просить люди разных вер. – Бог един, но всем открыта истина. Она снова возражала: – Разве можно казнить или обижать за то, что кто-то крещен правоверным, кто-то христианином, а кто-то иудей? Разве Пророк говорил убивать тех, кто еще не пришел сердцем к Аллаху? Дай время прийти, пусть живут в своей вере .– Ты стала мудрей… – Да, Шехзаде, когда прикасаешься к святыням, душа становится иной, понимаешь, что остальное суетно и мелочно. Ничто не имеет цены, кроме веры и жизни. – Если бы все так думали, мир был бы полон святых, а это скучно. – Я не святая. И хадж мне не зачтется. – Это почему?! Хасеки со вздохом опустила голову: – Там… я думала о вас и мечтала о встрече с вами. – Хюррем… и правда, не зачтется. Она улыбнулась: – Пусть, совершу еще… Ты обещал совершить вместе, – глаза блеснули лукавством, – тогда мне не придется думать греховно… А ты меня вспоминал? – Нет.Роксолана вскинула глаза в растерянности: – Нет? – Вспоминают тех, кого забывают. Как можно вспоминать о том, о ком не перестаешь думать?Ее губы тронула улыбка, прижалась всем телом, уже совершенно не думая, греховно или нет. Мустафа обнял любимую, чувствуя, как она дрожит, усмехнулся: двадцать три года уже, а как девочка…