POV Пита 9 декабря. Среда.
Седьмой день я торчу в треклятом Капитолии: вот за что я ненавижу президента Сноу, так за это! Тяжко. Ничего не помогает. Этот Город меня страшно раздражает, у Капитолия удивительно нездоровый дух, это проявляется в каждом слове его жителей, в каждом элементе его архитектуры. Богатые капитолийцы, к сожалению, как специальному представителю президента мне постоянно приходиться с ними общаться по вопросу Игр, но не только, совершенно омерзительны: развращенные, тщеславные и жадные в мелочах в нашем бедном дистрикте такие люди практически не встречаются. В дистриктах много жестокости и невежества, но зато есть деревенская простота и естественность отношений, между старшими и младшими, между мужьями и жёнами, девушки (почти все) целомудренны, а юношам в голову не может прийти, как капитолийскому малолетнему болвану перед близкой подругой-капитолийкой бравировать вчерашним походом по злачным местам с обязательным заходом в бордель. Я начинаю размышлять, что грубое насилие — не простейший, а единственно возможный способ держать дистрикты в повиновении. Не будет этой удавки — жесточайшая рознь между дистриктами и столицей и взрыв неизбежен. И, признаться — это полнейший тупик для меня. Но бедные капитолийцы ничуть не лучше богачей: наплевав на здравый смысл, они, не имея на это материальных возможностей, бездумно копируют быт и повадки богачей, но если богатые и пресыщенные подонки в этой мерзости естественны и поэтому ужасны, бедняки невероятно смешны, карикатурны и ещё более омерзительны и вдобавок, из-за привычки жить не по средствам, постоянно наполовину голодны, но мечтают вновь залезть в долги, чтобы купить какую-нибудь вещь, совершенно ненужную вещь, но модную по меркам капитолийского общества и после этого голодать еще пуще прежнего. Описанное выше — источник слабости Капитолия. Об этом догадываются только жители первого и второго дистриктов. Они больше всех общаются с жителями столицы. И при этом, первые — испытывают тщательно скрываемую зависть и презрение. А вторые —втайне Капитолий ненавидят, люто, яростно, причины мне хорошо известны, но вызывают лишь отторопь. И это несёт для Панема угрозу чудовищной силы — все дистрикты ненавидят столицу, а дистрикт тринадцать? Он терпеливо ждёт.Но больше всего меня потрясло в Капитолии, потрясло до глубины души, это отношение капитолийцев к хлебу!
Я не мог не познакомиться с капитолийскими пекарями, булочниками и кондитерами, когда начал заводить знакомства и был удивлен, да что там говорить, я был шокирован, близко пообщавшись с ними. По-началу, они меня очаровали: три недели тому назад, в первый же день моего жительства в Капитолии в качестве «разоблачителя», я решил пройтись по блистательной столице, моего охранника, Ларция, тогда еще со мной не было, до попытки переворота я пользовался относительной свободой и мою драгоценную жизнь «как бы не охраняли». Охраняли, конечно, но я этого не замечал. Слежки не было. Мне так казалось, по крайней мере… В трех кварталах от здания управления Голодных игр (оно находится в десяти минутах от тренировочного центра и совсем рядом с дворцом Сноу) я, просто идя по улице поздним вечером, увидел пекарню-магазин-кафе. Конечно, я тут же зашёл внутрь.Зазвенел колокольчик оповещающий, что пришел новый посетитель, прямо как у меня дома… — Добро пожаловать в пекарню мистера Ювенала Тудора. — Прозвучал красивый голос из особого автомата. Я шагу не успел ступить, как ко мне подошли: — Добрый вечер, сэр! — ко мне, хромая, спешила молодая красивая девушка. Каждый шаг причинял ей невыносимую боль, но она не просто мужественно терпела, она лучезарно улыбалась мне. Она была не старше меня, одета в белый фартук, такой часто носит моя мать. Вот только ее одеяние было не просто белым, она было белоснежным. Идеально чистым. Как я потом узнал, Минерва (именно так звали девушку) каждую ночь стирала свою форменную одежду. И спала четыре часа в сутки. — Добрый вечер, я тут проходил мимо… Я сразу заподозрил неладное: девушка меня не узнала, а ведь мое лицо с того памятного интервью накануне 74-х Голодных игр, знала в Капитолии буквально каждая собака. Но только не Минерва. Потому, что вся ее жизнь была посвящена обслуживание покупателей. 20 часов в сутки. Даже я имел время, чтобы во время Игр посмотреть телевизор 5 или 6 минут, если мама разрешит, конечно, хотя такое случалось редко. Обязательных к просмотру Голодных игр, особо отмечу! Но У Минервы никогда в жизни не было даже лишних 10 секунд. С семи лет. — Не желаете ли купить хлеба? (Мне никто и никогда не говорил этих слов!), — увидав моё вытаращенное на нее лицо, Минерва мгновенно догадалась, что я голоден и моментально нашла для меня свободный столик, я рта раскрыть не успел, как она поставила передо мною чашку с чаем и мясной рулет. Обалдевший, я минуту-другую просто поглощал пищу… Затем я привлек своей физиономией пристальное внимание посетителей, а главное появившегося поблизости хозяина заведения — мистера Ювенала Тудора. Небольшого человечка с огромной лысиной, нарядом, показавшимся мне просто клоунским и маленькими пытливыми, очень умными глазками: — Мистер Мелларк! Для меня честь принимать вас в моем заведении, — сладким голосом обратился, он ко мне, — ведь вы — практически мой коллега, вы — потомственный пекарь из двенадцатого дистрикта, уверен вы останетесь довольны, сэр! Я же глядел во все глаза на девушку-официантку, хромоножку, которая повернула лицо, услышав мое имя: Минерва не видела, но она была прекрасно осведомлена о «несчастных влюбленных из 12-го дистрикта» и она была моей горячей поклонницей. И сторонницей. Во всем… Ее взгляд не просто заставил меня покраснеть до корней волос от смущения, таким пристальным он был. Мне просто захотелось провалиться под землю. Оказавшись «в шкуре клиента» я испытал перед этой девушкой невероятно сильное чувство. Стыда. Что я вот тут праздно сижу, а она, не смотря на сильную боль в спине и в ногах, обслуживает посетителей. И попросил Ювенала об одолжении: чтобы Минерва в этот вечер обслуживала одного особенного клиента. Меня. Ювенал удивился, но моментально исполнил мою просьбу. И остаток вечера она провела, сидя за столиком, рядом со мной. Сидя, как на иголках. Впервые в жизни она оказалась в необычной ситуации. Она не работала! Хитрый и расчетливый коммерсант Ювенал сразу заприметил моё странное поведение и уловил важное лично для себя — знаменитый Пит Мелларк желает каждый вечер посидеть в его заведении. Желает посидеть в компании именно с этой девушкой. Мое желание — закон! А главное — я обеспечу ему сотни дополнительных клиентов: желающих посетить место, куда заглядывает каждый вечер сам Пит Мелларк, найдется предостаточно. Поэтому он освободил Минерву от работы на весь вечер и нанял ещё трех девушек. Потому, что на появившуюся благодаря «моему чудачеству» прибыль, можно было нанять пятьдесят девушек. Я же получил бесценную возможность понаблюдать за капитолийцами. Как они ведут себя, когда едят. Как едят и что предпочитают есть. И очень скоро кусок не лез мне в горло. От гнева и бешенства. Я видел, с каким пренебрежением к людям, которые их обслуживают, они едят и как они презрительно относятся к самому процессу. Меня доводило до белого каления то, с каким пренебрежением капитолийцы относятся к хлебу, а всякого, кто бросал хлеб на пол, я готов был убить. Я прекрасно помню, как в шесть лет я посмел не доесть за собой кусочек хлеба, потому, что он был невкусный и чёрствый, моя мать жутко разгневалась и стала меня бить и она убила бы меня, если бы не отец, обхвативший ее своими сильными руками, но и отец смотрел на меня сурово в тот самый момент. — Хлеб — это святыня, помни об этот, Пит, — много раз учил меня мой папа. Поэтому неуважительное отношение жителей Капитолия к хлебу, бывшее для местных пекарей терпимым, меня приводило в страшный гнев. Ничего с собой поделать я не мог. И почему, спрашивается, я должен это терпеть? Ни за что!!! Капитолий, если его жители не знают элементарных человеческих правил, как нельзя вести себя за столом — должен этому научиться. И компромисса в этом я не признаю никогда! Учитывая всё это, тот факт, что Сноу наделил меня феноменально огромной, разрушительной властью, для капитолийцев это было чрезвычайно опасно. Да, узнав привычки и отношения их к хлебу, я стал смертельно опасен. А Сноу лишь ухмылялся… В первый же день молодой человек, зашедший в кафе-пекарню со своей знакомой девушкой, бесстыдно ее трогал и относился к ней как к шлюхе. Которой, безусловно, она не была. Я родился в дистрикте 12 и всё закончилось дракой, у меня дома такое поведение не позволял себе даже глава миротворцев Крей, человек очень низких моральных качеств. Зачинщиком потасовки был именно я и именно я был виновником причинения лично Ювеналу значительного материального ущерба: потому что парень оказался не робкого десятка и перед тем, как я отправил его в нокаут, сломал об мою голову стул и из-за нас все посетители заведения разбежались. Но Ювенал не высказала мне ни малейшего упрека, только приторно улыбался и улыбался. К моему изумлению, он долго не желал принять от меня 300 долларов в оплату ущерба, причиненного по моей вине. В конце концов, я сделал вид, что страшно расстроен, что он не берёт мои деньги и Ювенал с неохотой согласился, чтобы я компенсировал нанесенный мною же ущерб. Не в последний раз, особо отмечу. Через два дня я по привычке зашел выпить чашечку предночного чая. То был трудный для меня вечер: назавтра мне предстояло впервые прийти на шоу Цезаря и выступить в роли разоблачителя злоупотреблений распорядителей игр. И в том, что на следующий день я не окажусь в капитолийской подземной тюрьме Супрефектуры, в этом я уверен отнюдь не был, моя новая работа «разоблачителя Голодных игр» была чрезвычайно опасной с первого же дня! Оттого настроение моё было печальное и грустное. Минерва сразу это заметила и сумела меня разговорить, за эти три дня она с трудом, но привыкла к невероятному для нее безделью, а Ювенал мудро платил за каждый проведенный со мною вечер, как за три рабочих дня и она мечтала принести Питу Мелларку толику доброты и сочувствия, хромоножка сердцем почувствовала, как тяжело мне дается разлука с Китнисс и какую необычную роль доверил мне Сноу. — Вы же победили смерть, — негромко сказала она мне, — Вы — сильный, я это чувствую. Вообще я всегда считал себя слабым и недостойным. Младший сын, которому из отцовского наследства достанутся крохи, нелюбимый матерью, более слабый духом, чем мои старшие братья. Неудачник, таким я привык себя видеть, первая кто видела меня не таковым была Китнисс, она ни за что не стала бы рисковать абсолютно всем ради слабого и никчемного парня. Она ведь потрясающе недоверчивая, Китнисс Эвердин. Но она поверила в то, что я ей нужен. И у меня, появился невероятно сильный стимул бороться за свою жизнь. Моя смерть причинила бы ей невероятные страдания, Китнисс просто не оставила мне выбора. Только жизнь. Да, победителем я тогда себя не ощущал, но меня переполняла эйфория, что своими действиями я помог выжить на Арене Ей, но я… Случайно остался жить, кроме того, так желала она, Китнисс Эвердин. «Так хотела Китнисс» — мне не нужно было другого ответа. Но теперь всё менялось с невероятной быстротой. И мне самому пришлось очень быстро измениться. — Я сильный? — немного неуверенно уточняю я у Минервы и она отвечает, возмущенно сдвинув брови: — Да, вы сильный. Вы в этом сомневаетесь?! Я не могла видеть вас по телевизору, но слышала, как обсуждали «несчастных влюбленных» посетители. Мистер Мелларк, молодые люди восхищались Китнисс, но девушки, все до одной восхищались только вами. Что вы не дорожите своей жизнью и сделаете ВСЁ для нее. И вы делали!!! Даже победив, о ком вы думали и кого старались спасти в первую очередь? Её! — с жаром говорила мне девушка-хромоножка, девушка-капитолийка с невероятно добрым и отзывчивым сердцем. И я впервые подумал, что я должен быть сильным. Также, как быть самым мужественным парнем. И самым сообразительным. И самым изобретательным. Только так, я смогу доказать, что я достоин любви Китнисс. Минерва права. Нельзя сомневаться. И пересмотрел. Не сразу, конечно, постепенно, свое отношение к самому себе. Я — сильный. Пит Мелларк — сильный!!!*** 30 декабря. Вторник.
Имея за плечами целый месяц, проведенный мною в Капитолии, накануне приезда Китнисс, я вспоминаю некоторые моменты прошедших дней. Иметь собственное мнение в Капитолии — удел не просто богатых, а сверхбогатых и сверхвлиятельных персон, первых лиц, «сливок сливок», по замечательному выражение мисс Эффи, распорядительницы ГИ от двенадцатого, остальные трепеща перед ними, заранее готовы ловить каждое их слово, мнение, жест, подражать во всем, унижаться, даже ненавидя всей душой демонстрировать свою горячую любовь, покорность и лояльность. Капитолий — насквозь пропитан лицемерием и лжив по своей сути. За время моей жизни в Капитолии я нашел очень немного людей, которые были мне симпатичны: — скромный даже в своей сверхпопулярности, свалившейся, прямо на голову, славе и бешеным деньгам- Цинна Джонстон, «кутюрье» и модельер № 1 в Капитолии, — Плутарх Хевенсби, бывший шеф тайной полиции (просьба не путать: тайная полиция не занимается в Панеме пытками и казнями, ее удел: информирование президента по всем без исключения вопросам), Плутарх производит впечатление чрезвычайно умного, невероятно скрытного, по капитолийским меркам не очень развращенного, а в моральном отношении практически приличного человека. А также: отдельные представители самых высших властных сфер (как это не покажется дико и противоестественно): — сенатор и бывший министр здравоохранения Антиох Смит-Вильдерс, 65-летний мужчина, соревнующийся в сдержанном стиле одежды с Цинной и президентом Сноу; — старшая дочь председателя Сената Корнелия Фицроя — Юлия Фицрой, девушка 24-х лет, имеющая редчайшую для Капитолия склонность не пытаться «улучшить» свою природную красоту и грацию, к тому же она очень добросердечна и умна, не болтлива, но главное: леди Юлия — прирожденный лидер; — личный секретарь президента Сноу — Ганнибал Прайз, мужчина около 50 лет, доброжелателен, тактичен, чрезвычайно умён, по своему скромен и совершенно лишён тщеславия; — сенатор и бывший министр электронной промышленности Аэций Кастельмаро, для бывшего министра очень молод, 32 года, энергичен, имеет прекрасную выдержку и стальные нервы, остёр на язык, к тому же прекрасный собеседник, завистливости и высокомерия к нижестоящим лишён, а это очень большая редкость для Капитолия. И самое главное, что объединяет этих и еще нескольких влиятельнейших капитолийцев — они все состоят в тайной антиправительственной организации, главная цель которой — Революция. И к друзьям «дистрикта 13» и ее лидера, Альмы Койн они не имеют ни малейшего отношения. Как я вообще узнал о существовании в Капитолии заговора, а затем и то, что власть у президента Сноу виртуозно вырвала из рук леди Юлия Фицрой? Долгая история, не только Сноу внимательно наблюдал за мной, но и заговорщики некоторое время ко мне «просматривались» и, наконец, я был втянут в их сеть, а через какое-то время и сам стал сосредоточием целого заговора. Но обо всем по порядку.*** 11 декабря. Четверг.
Сегодня я ужинаю с Плутархом Хевенсби. Ужин этот запомнится мне надолго: — Пит, мы успели сдружиться и стали называть друг друга по имени, — начал разговор Плутарх, — я пока не понял, почему президент именно сейчас начал детальное расследование тайной бухгалтерии Голодных игр, но знаю, что десятилетиями главный распорядитель отчитывался только перед Сноу и никто кроме президента не имел права вмешиваться в его работу, а Сноу этим вмешательством никогда не злоупотреблял. — Плутарх, а возможно, что эти чудовищные даже для Капитолия скрытые махинации стали возможны по причине бесконтрольности Сенеки Крейна. — Допускаю, ты прав, но дело не только в Сенеке Крейне: трое его предшественников также отчитывались только перед Сноу, но только в вопросах, интересных президенту, а ставки на Голодных играх никогда президента не интересовали. — А они умерли своей смертью? — Мне важна каждая деталь головоломки. Плутарх смеется. — Двое умерли по естественным причинам, одного зарезала в постели бывшая любовница, но только мистер Крейн «ушёл от нас», — это тайное обозначение того, что Сенеку тайно казнили. Лицемерие Капитолия в полной мере относится к словам: капитолиец говорит одно, а надо понимать совсем другое, подчас противоположное сказанному. — Мы пока не будем расследовать события на прежних Играх, ведь покров скрытого от посторонних глаз механизма Голодных игр только приподнят. — И сразу напоролись на попытку переворота, — спокойно констатирую я. — Да. И это доказывает своевременность расследования и правоту президента Сноу. — Но, Плутарх, не означает ли то, что мы теперь просто обязаны докопаться до сути. — это значит следующее: «Ты знаешь, Плутарх, в каком сложном положении оказался сейчас я. Все так и жаждут действовать моими руками». — Да, Пит, надо перевернуть всё вверх дном, нельзя упустить ни единой мелочи. — А если мы своими действиями нанесём непоправимый ущерб популярности Голодных Игр, — я закидываю первую пробную удочку: сейчас мне важно понять, на чьей стороне мистер Плутарх Хевенсби. — Ущерб популярности? Пит, ты думаешь, мне жутко нравится моя новая работа? Я молчу. Источник информации отнюдь не я. Иногда нужно уметь слушать. — Я знаю, Пит, что президент Сноу посвятил Вас с Китнисс во многие важные государственные тайны и это расследование можно было поручить только носителю высшего уровня секретности, я сорок лет занимался сбором и анализом секретных сведений и понимаю это, как никто другой. Часть информации шла через меня и уже тогда я понял, что президент тебя и Китнисс выделил среди нескольких претендентов и всецело доверяет совершенно особенную работу. Игры — это только начало, Пит. Так что, я тебя посвящу в ещё один государственный секрет, скажи, про существование дистрикта 13 ты знаешь? Я молчу: ситуация предельно опасная, президент Сноу не давал мне разрешения это разглашать. Плутарх это понимает, смеется: — Ладно не отвечай, мне и так понятно. В Капитолии есть ячейка тринадцатого, президент Сноу знает об этом и использует ее как специальный канал связи, если надо донести до президента дистрикта 13 госпожи Койн что-то важное и срочное. Но есть и ещё одна организация антиправительственной направленности, я и мои друзья не считаем себя чем-то обязанными ни президенту Сноу, ни президенту Койн. — Ещё один заговор? Я размышляю, достаточно ли специального уровня подавления подслушивающей аппаратуры в моем наушнике, режима «B9». — Но, вербовать в заговорщики, я тебя не буду, просто знай, что мы есть. И со своей стороны мы заинтересованы в работе, которую тебе и Китнисс поручил президент Сноу. И ты всегда может рассчитывать на нашу помощь. Разговор пошёл совсем не туда, как я задумал. Я вспоминаю, что не успел поблагодарить Плутарха за помощь, огромную помощь: он помог мне очень быстро покинуть Капитолий на планолёте сразу после того, как я узнал о покушении на жизнь Сноу. — Плутарх, я хотел поблагодарить за планолёт. Сам бы я долго выбирался из Капитолия. — Кстати, я действовал без предварительного указания президента, но я знал, что твое присутствие в дистрикте 12 просто необходимо и очень важно, в той критической ситуации, а потом я получил полное одобрение от Сноу. Но Пит, не посвящай, пожалуйста, Китнисс во все нюансы тайной политики в Капитолии. — Почему? — Рано. Китнисс Эвердин и так сейчас на пределе человеческих сил, надо ее поддержать, а не о существовании всяких революционеров рассказывать. Пусть делает свою работу. Ей сейчас гораздо труднее, чем тебе, она в корне меняет всю жизнь дистрикта 12. Лучше помогай ей и защищай. Я киваю, я знаю и помню обязанности Пита Мелларка по отношении к моей Китнисс. Плутарх задумавшись добавляет: — Защищай ее, Пит, даже от нее самой!***
В субботу, 20 декабря, неожиданно меня вызывает в президентский дворец президент Сноу. Я оказываюсь в кабинете президента. На удивление это не очень большое помещение, по-видимому Сноу ценит прежде всего личный комфорт и ему легче работается в небольшом и уютном помещении. Это именно рабочий кабинет: на столе аккуратно расположены пять папок с документами, пара карандашей, предположительно прибор для связи и фотография женщины в рамке. Президент предлагает мне присесть именно так, что я могу ее рассмотреть: фотография выглядит старинной, на ней изображена молодая женщина лет 22-25, безусловно, очень красивая, но я сразу обращаю внимание, что у нее очень печальные глаза, по специфической одежде догадываюсь, что она не капитолийка, а из одного из дистриктов, а опыт участника Голодных игр подсказывает мне, что вероятно она Победительница. У женщины длинные светло-русые волосы ниспадающие волнами и, именно волосы и ещё что-то неуловимое напоминает мне в ней Китнисс. Но Сноу мгновенно наносит удар и я забываю обо всем на свете, кроме главного: — Мистер Мелларк! Я хочу сообщить вам, что завтра я объявлю всему Панему о начале подготовки к проведению Третьей Квартальной бойни. Сноу замолкает. Я пораженный молчу, а президент без тени улыбки на своем лице смотрит на мое лицо. Я понимаю, на моем лице за считанные секунды сменяются: растерянность, изумление, гнев, боль, ярость, бешенство и невероятная сосредоточенность. «Мистер Сноу, сейчас я вас убью» — появляется мысль в моей голове, но Сноу настороже и вовремя говорит: — Вы допустили мысль, что я могу нарушить мое слово? Игр не будет, но, как вы понимаете, об этом завтра я не скажу. Я говорил вам и мисс Эвердин, что у меня есть политические и личные мотивы отменить Голодные игры. Прошлый раз было еще рано вам о них рассказывать, а вот сейчас вы узнаете их: долгие годы Голодные игры, придуманные для укрепления власти Капитолия над дистриктами исполняли свою страшную роль, но одиннадцать лет тому назад я намеренно позволил тогдашнему главному распорядителю Марсилию Голуэю начать принимать по его усмотрения бесконтрольно ставки на трибутов. Единственное требование — это практика должна была остаться тайной, никакой публичной информации, за прошедшие одиннадцать лет система ставок стала неотъемлемой частью игр, ставки с каждым годом увеличивались и увеличивались, распорядители смелели и смелели, а я намеренно в эту сферу не вмешивался. Но мне было важно дождаться момента, когда Голодные игры из кровавого зрелища окончательно превратятся в Кровавое мошенничество. Но и дистрикт № 13 также стал выражать пристальное внимание к Голодным играм и нашёл способ влиять на их ход, негласно вмешиваться и это меня категорически не устраивает, но трудность сложившейся ситуации заключается в том, что за эти одиннадцать лет одновременно с разложением Голодных игр снижается общая управляемость в государстве и, как следствие, увеличивается сила влияния и возможности дистрикта 13 по всему Панему. Вот уже пять лет подряд, начиная с 69-х игр я с переменным успехом пресекаю устремления дистрикта 13 воспользоваться ходом событий на Арене для начала Нового Мятежа и гражданской войны. Всё больше и больше Голодные игры превращаются в угрозу для власти Капитолия, лично для меня и моей семьи. Либо я удачно завершу историю Голодных игр либо это сделает 13-й дистрикт. Мне удалось не дать мятежникам сделать вас с мисс Эвердин опасным оружием дистрикта 13 против меня, но уверенности, что и дальше мне будет сопутствовать удача, у меня нет. Поэтому, мистер Мелларк, я говорю вам, этот момент настал, дальше тянуть для меня слишком опасно и Голодных игр в наступающем году не будет! Президент Сноу испытывающе смотрит на меня, как я отреагирую. — Опасно всё это, господин президент! Если все то, что стало известно мне, станет известно в Капитолии, станет еще опаснее. — Совершенно верно. И это чрезвычайно опасно. Но если утаивать это и дальше, сейчас или немного позже, игры распорядителей ударят по Капитолию. И удар будет чудовищной силы. Вот поэтому 75-х Голодных игр не будет, но известно об этом станет в последний момент. Но, как и каким образом это строжайшая тайна. Даже от вас, мистер Мелларк. Знаете почему? Я молчу, Сноу задает вопросы — Сноу на них отвечает, я обязан слушать. — Это нужно, чтобы план не сорвался в последнюю минуту. 13-й дистрикт в этом очень заинтересован. А запасной вариант не предусмотрен. Риск огромный. И тут я вспоминаю рассказ Хеймитча о необычной партии в шахматы: Сноу умеет выигрывать ошеломляющими политическими ходами. И поднимать ставки до небес. Мое лицо становится очень мрачным, я догадываюсь, кому именно поручит Сноу сообщить, что официально Голодные игры состоятся в нарушение его обещания — Китнисс. И я к несчастью оказался прав: этот подонок Сноу вынуждает меня пойти на смертельный риск: я отлично, на собственной шкуре испытал, насколько может быть страшна в настоящей ярости Китнисс. А теперь у нее не лук и стрелы, а пистолет на поясе! Но напоследок Сноу ошеломляет меня: — Вы, мистер Мелларк, когда вошли, с большим интересом разглядывали фотографию. Я расскажу Вам, кто на ней изображён: это моя мать Анна Сноу. Однако моя любознательность берёт вверх даже над президентом Сноу: — Благодарю Вас. Но мне показалось, что она в одежде, чем-то схожей с тренировочным костюмом трибута на Играх. Сноу лучезарно улыбается, похоже, он немного польщён моей сообразительностью: — Совершенно верно, мистер Мелларк, Анна Сноу победила на Первых Голодных играх 75 лет назад. С глазами круглыми как блюдца я покидаю президентский кабинет. Мне предстоит путь домой, в дистрикт 12 и, возможно, самый трудный разговор в моей жизни.