Потерянная

«Если бы я знал, что этим всё обернётся, то попросил бы Ника уладить дела до того, как ты попадешь домой». Читаю сообщение от Джека с некой странной радостью. Его слова звучат по-своему заботливо, — мне так кажется — и это поднимает мне настроение. Конечно, он не прав. Но сказать об этом Джеку я не могу, потому что невозможно спорить с ним, а ещё потому что я никак не смогу объяснить своё мнение. Почему не прав? Да, Эмма с ума сходит. Меня не было дома так долго, что она, наверное, едва ли не поседела, ломая голову, что со мной. Теперь же я под абсолютным домашним арестом. Могу ходить только в школу и обратно, и то с подвохом: отвозит и забирает меня Эмма лично. Джек думает, что если бы он уговорил Ника изменить память Эммы в пределах этих нескольких дней, то не было бы такого волнения и никакого домашнего ареста. А не прав он потому что я знаю, что Ник ничего не смог бы сделать с Эммой. Пугает ли меня это знание или просто ставит в тупик, я не определилась, но что-то тревожное я чувствую точно. Когда я вернулась домой, всё выглядело и ощущалось иначе для меня. Джек оставил меня у крыльца прямо перед началом грозы и сказал поторапливаться, пока она не началась, а сам исчез между соседними домами — уверена, он прошёл через портал. Стоило мне зайти, как меня ослепил свет и Эмма бросилась на меня с объятиями и расспросами, а затем вдобавок накричала на меня, не дав объясниться до конца. Но я молчала. И делала это потому что всё время с тех пор, как попала домой, я видела на шее Эммы знак — метку. Моя тётя была хранительницей, в самом деле была. Метка на её шее была другой, непохожей ни на одну из тех, что я видела на телах своих новых знакомых: чёрная, словно настоящая татуировка, в форме спирали. Суть метки выдавало лишь её необыкновенное мерцание. Я заметила его к собственному удивлению, ведь когда я смотрела на метки хранителей до этого, я не замечала ничего особенного, кроме сияния, привычного глазам человека. Магический блеск меток имел отличия, и меня одновременно радовало и поражало то, что я смогла его узнать. Это значило, что моё видение было не плодом воспаленного воображения, не мороком, а самым настоящим воспоминанием. Возможно, моим собственным, но я не представляю, как могла бы подслушать такой разговор — я же была совсем маленькой девочкой. Труднее всего то, что, как бы ни старалась, я не могу вспомнить лиц моих родителей. Меня это тревожит, я хочу знать, что с ними, кем они были, и что случилось. И конечно, главным среди вопросов, наверное, остаётся этот: кто такая Анна? «Идешь завтра?» — звук оповещения вырывает меня из затяжных размышлений. Это Кэт. Я сначала отвечу Джеку, его сообщение висит дольше. «Это было бы плохой идеей. Пусть всё будет так, как есть» — отправляю. Джек читает почти сразу же, но я выхожу из диалога с ним, чтобы ответить и Кэт, сказать, что я приду в школу завтра. Вся ситуация с меткой изменила моё отношение к учёбе. Да, я исправно хожу на занятия, выполняю задания учителей, но всё это кажется таким далеким теперь, когда на моём запястье темно-синим поблескивает метка и требует, чтобы я использовала данную мне силу. Я часто не могу думать ни о чем другом — и мне сложно в это поверить, ведь ещё недавно я не желала даже быть частью «того» мира! Теперь же он сам стал частью меня, как мне кажется. «Ты не забыла, что я должен тебя тренировать? Как, по-твоему, я буду это делать, если ты дома весь день?». Снова улыбаюсь в ответ на сообщение Джека. Отправляю ему смайлик с выражением «не знаю». «Вот я тоже без понятия». «Я могу попробовать уходить с уроков, и тогда появилась бы возможность». Идея кажется мне неплохой, но сложно реализуемой. Во-первых, если Эмма узнает, будет в несколько раз хуже. Во-вторых, это может повлиять на мою успеваемость, особенно если проделывать такое часто. Но ведь когда-то Эмма перестанет злиться и все вернётся в норму, если можно так это будет назвать, и тогда я смогу заниматься с Джеком после школы в любое время. Вижу новое сообщение от Джека: «Ага, как же. Попробуй только». Меня на мгновение заставляет умилиться тот факт, что он, возможно, не хочет, чтобы я прогуливала. Но скорее всего Джек просто считает, что это усугубит ситуацию. «Завтра расскажешь свои варианты. А я спать хочу». Кладу телефон под подушку за несколько мгновений до того, как слышу шаги Эммы, приближающиеся к двери моей комнаты. Заходит без стука, но осторожно, и останавливается в двух шагах от входа, глядя на меня. — Пришла проверить, как ты тут, — она подходит ближе и садится на кровать рядом со мной, одну руку положив мне на плечо. Инстинктивно я оттягиваю рукав вниз, чтобы скрыть метку, хотя она и так сейчас совсем не видна. — Мы в последнее время мало общаемся. Я смотрю на неё, на это привычное мне, родное лицо, обрамленное светлыми чуть волнистыми волосами, заглядываю в знакомые мне с детства серо-голубые глаза. Разглядываю лицо своей тети, и понимаю, что совершенно не могу верить этому человеку. Этот нежный взгляд — сколько он скрывает лжи? Эмма должно быть помнит все те моменты, что являлись мне в видениях. Тот сон и тот морок, настигший меня в момент посвящения; не может быть такого, чтобы Эмма сама ничего об этом не знала. — Это правда, — киваю я, отводя взгляд. — Моя вина, наверное. Я отдалилась. Эмма по-доброму усмехается, поглаживая меня по плечу. — Все в порядке, Эльза, — говорит она, и голос тети звучит искренно. — Просто знай, что если в твоей жизни вдруг что-то происходит, ты всегда можешь рассказать мне. — Перестань, — вздыхаю. — Хорошо все со мной, что вообще может произойти? — Дорогая, ты исчезла на несколько дней, и до сих пор не объяснила, куда, — более строгим тоном подмечает тётя. Я взглядом цепляюсь за её метку, поблескивающую в свете лампы. Как раньше я её не замечала? В моей памяти нет такого. Будь у Эммы нечто похожее на татуировку, я бы точно заметила, но ведь... Не замечала? Может быть, она была скрыта чарами все это время, а теперь я могу видеть сквозь них. — Прости, — сдаюсь сразу, избавляясь от ненужных расспросов в лишний раз. — Кстати, я недавно задумалась... Неужели от мамы с папой не осталось никаких вещей? Даже фотографий не так много... Эмма убирает от меня руку, осторожно кладет её рядом на кровать. Я замечаю, каким озадаченным делается её лицо. — Или может у родственников сохранилось хоть что-то? — Нет, совсем ничего, — тётя не смотрит на меня, её взгляд, направленный в сторону двери, но не куда-то конкретно, выдаёт её волнение. — И ты же знаешь про родственников, они едва ли сами помнят твоих родителей. Я вздыхаю. Встаю с кровати, чтобы пройтись по комнате и унять собственное волнение от возникшей идеи. Что, если намекнуть? Так я не выдам себя в том, что знаю правду о родителях — даже если предполагаемую. Но если Эмма занервничает или как-либо ещё покажет, что понимает и помнит, это подтвердит мои догадки о прошлом нашей семьи. — Мне они часто стали сниться, — на выходе говорю я, сцепливая руки. — Будто они ушли совсем недавно. — О, милая... Эмма быстро поднимается с кровати следом и обнимает меня. Я замираю, ошеломленная такой реакцией. Она выглядит по-настоящему сочувствующей, будто в самом деле ничего не знает и не помнит. — Мне тоже они порой снятся, — говорит она, ласково поглаживая меня по спине. — Такие молодые, такие родные... Мне их тоже очень не хватает. Непонятно почему, у меня на глазах появляются слезы. Сомнения и теории отходят на второй план. Может быть, Эмма не врёт. В конце концов, вдруг ей тоже стёрли память, я же не знаю всего. Я знаю только, что мне не хватает родителей, которых я никогда не знала. Обнимаю Эмму в ответ, прикрывая глаза. Образы из видений проносятся в моей голове, я вдруг вспоминаю лицо отца — настоящего моего папы, Агнарра. И маму рядом с ним. Они, говорящие обо мне и неизвестной мне Анне, и рядом стоит Эмма, убеждающая их обоих в том, что я опасна. Такая странная картина. Я думала, что моего папу зовут Джонатан. Так говорила мне Эмма, так было написано в документах. Объятья Эммы всегда были тёплыми, но что же теперь? Они и сейчас такие же. Только это не делает правдой то, что говорит она. Точно не делает. И все же тоска заставляет меня обнимать с той же любовью лгущего мне человека — но и единственного человека, который способен разделить мои чувства о семье. *** — Привет, Эльза, — Джек появляется за моей спиной так неожиданно, что я едва не подскакиваю, хватаясь за ручку шкафчика. — Какая ты пугливая! Он смеётся, обходя меня и становясь спереди. Плечом облокачивается на соседний шкафчик с глупыми наклейками, окидывая меня взглядом. Я немного теряюсь из-за его внезапного появления. — С такой жизнью попробуй быть не пугливой... — бормочу я. Достаю из шкафчика конспекты по биологии, стараясь унять взволнованное сердцебиение. — Да, пожалуй опасностей многовато вокруг тебя, — говорит Джек, слегка склонив голову в бок. — Но, знаешь, теперь тебе не нужно их бояться. Бросаю на него короткий несмелый взгляд. — Потому что я хранительница? Джек отстраняется от шкафчика, выравниваясь, и складывает руки на груди. — Потому что я тебя защищаю. — Я думала, ты только тренировать меня собираешься, — подмечаю я. — Эльза! Позади меня раздается приглушенный, и, как мне кажется, радостный крик. Прежде, чем успеваю обернуться, я слышу громкий стук каблуков, стремительно приближающийся ко мне. Напоследок взглядываю в глаза Джека, сама не зная, зачем: увидеть его реакцию или просто для собственного спокойствия? Кэтрин, настигшая меня в тот же момент, когда Джек наскоро махнул рукой, пробормотав слова прощания, не сильно приобнимает меня за плечи. Я вздыхаю. — Привет, Кэт, — дружелюбно проговариваю я, ощущая всё же некую досаду от ухода Джека. Но винить подругу я в этом не могу: это он всегда сторонится других учеников и исчезает до того, как кто-то подумает с ним заговорить. — Привет-привет-привет, — Кэтрин щелкает пальцами, а её глаза от чего-то горят интересом. — Это я сейчас спугнула Джека Фроста? — Что? — я теряюсь, и на мгновение у меня появляется чувство, будто я снова совершила что-то запретное или неправильное, хоть разговор с Джеком и не относился ни к одной из этих категорий. — Нет! Он уже собирался уходить сам. Кэт многозначительно смотрит на меня бесконечно долгие пять секунд, пока я, отчаянно теребя край тетрадки в руках, пытаюсь придумать, как отвести тему от Джека. Самое худшее — мне хочется о нем сказать! Первые несколько секунд её вопросов застают меня врасплох, но затем хочется сказать всё: про то, как он меня защищает, как предложил тренировать меня, как поставил мне метку... И мне приятно осознавать, что не только она, эта метка, сдерживает меня от всех этих разговоров, но и здравый смысл. Кэтрин об этом просто знать не нужно... Даже если бы Джек защищал меня от пары прилипчивых хулиганов вместо кошмаров Питча, а метку нарисовал бы гелиевой ручкой в один из вечеров, когда мы сидели бы вместе дома или где-то, например, в кафе — даже тогда Кэтрин не нужно было бы знать обо всем этом. — Ну как хочешь, — сдаётся она. — К слову о мальчишках... Ты не замечала? Что-то Дейл совсем не появляется в школе, может, его, наконец, выгнали? Томас Дейл был не лучшим воспоминанием, которое у меня осталось из дней до получения метки. Теперь, когда моей жизни ничего не грозит буквально в данный момент времени, я остро могу ощущать нарастающую тревогу от мыслей, что Томас может что-то натворить. В памяти мигом всплывают его глаза: глубокий тёмный взгляд с хитрым прищуром, насмешливый, безразличный и практически скучающий... Я припоминаю видение, которое он мне вложил в голову — падший ангел. Имело ли это смысл или Томас просто издевался в своей странной манере? — Не знаю, — честно отвечаю я, выходя из недолгих раздумий. — Я правда давно его не видела. Может, и выгнали... — Вот было бы классно, — мечтательно вздыхает девушка. — Он из тех людей, кто, ну знаешь, наводит неприятные ощущения. Смотришь на него и хочется посильнее врезать. Он даже ничего не говорит и не делает, а ты от одного его взгляда ощущаешь всю грязь, которую он носит. — Кэт, — прежде, чем подруга продолжает свою исполненную жажды справедливости речь, я выставляю ладонь, жестом заставляя её замолчать. — Я поняла. Ты хочешь сказать, что Томас чудовище и мерзавец, каких свет не видывал, хорошо, но может пойдём уже на урок? Мне кажется, звонок будет через... На весь школьный коридор раздается оглушающая трель. Я замолкаю, в досаде поджав губы. — Сейчас. — Эльза, — я оборачиваюсь на знакомый тихий голос молодого парня. — Джек просил тебе кое-что передать. Перед собой я вижу Сэнди. Сейчас он без чар — по крайней мере, для меня, — и потому я могу видеть его едва ли не сияющие пшеничные волны и насыщенно-медовый оттенок глаз. На ум приходит только одно слово — тёплый. — Да? Парень протягивает мне плоскую продолговатую коробочку. — А почему сам не отдал, кстати? — я с любопытством рассматриваю коробочку снаружи. На вес совсем лёгкая. — Мы же только что говорили. Сэнди неловко пожимает плечами и опускает взгляд. Теперь я замечаю синяки у него под глазами, и это приводит меня в замешательство. Задней мыслью я осознаю, что если задержусь с вопросами ещё, то безнадёжно опоздаю на урок, и Кэтрин вместе со мной. — Это от Ника частично тоже, — едва слышно добавляет Сэнди. — Кое-что для... Ну, ты поняла. Он быстро, почти что нервно, улыбнулся и так же быстро ушёл. Я конечно поняла — и метка дает об этом знать, предостерегающе посылая в мой мозг тревогу и волнение от того, что кто-то может услышать о хранителях. Теперь коробочка заставляет меня в страхе сжимать её крепче и думать, куда бы её деть как можно скорее, и первое, что приходит на ум: шкафчик. Быстро открыв замок, я, будто выбрасывая тяжёлый груз, кидаю коробочку на стопку тетрадей и захлопываю дверцу. Тревога пропадает. — Сэнди Арджент с тобой общается? — шокировано произносит Кэтрин. Я вспоминаю о её видах на этого парня и понимаю её реакцию. Кажется, он довольно сильно ей нравится — раз в его присутствии она, королева школы, тихо замерла у меня за спиной. Хватая её под руку по пути к кабинету биологии, я спешу её успокоить: — Он дружит с Джеком, мы не знакомы прямо. Просто Джек передал мне коробку через него. — А что там? — ожидаемо интересуется девушка. Пожимаю плечами, показывая, что представления не имею, что Джек мог туда положить. Честно хотя бы. Биология, как и другие предметы, проходит скучно, но, к счастью, не так мучительно долго. В середине дня меня вызвал к доске мистер Кроули, пришлось экстренно соображать, что же я помню о гражданской войне. На некоторое время даже удавалось почувствовать себя нормальной школьницей, будто бы метка на запястье ослабила своё влияние. И всё же, теперь мои мысли вернулись к Эмме, к прошлому моей семьи. По пути к шкафчику — чтобы сложить последние учебники и заодно забрать переданную Сэнди коробочку, — размышляю о том, как можно выяснить правду. Идеально было бы не впутывать в это Джека и других, и при этом не вызывать никаких подозрений или хотя бы не бурной реакции у самой Эммы... Нет, бред. Ей точно нельзя позволить догадаться, что я знаю что-то о хранителях. Мне кажется, есть причина, которая заставляет Эмму молчать все эти годы, и она достаточно серьёзна, чтобы вынудить её перемещаться с места на места почти семнадцать лет. Да, я пришла к выводу, что, учитывая все обстоятельства, наш образ жизни с ней не случайный. Тут явно есть связь, и я узнаю, куда ведут все эти нити, и что случилось с моими родителями на самом деле. И с Анной — кто она и почему я ничего не знала о ней раньше? Как много загадок, которые мне предстоит разгадать! Меня будто затянуло в какую-то старую игру с головоломками. Забираю из шкафчика коробочку. Школьный коридор сейчас пуст, и я чувствую, что могу открыть её прямо здесь — так уж хочется знать, что внутри. Сэнди сказал, что это от Джека и Ника, и, как я понимаю, он имел ввиду что-то, что поможет в тренировках. Снимаю крышку коробочки и вижу внутри два одинаковых массивных браслета. Явно не для красоты: слишком большие и, я бы сказала, безвкусные, чтобы украшать и привлекать восхищенные взгляды. Беру один в руку, на ощупь металлический, но не тяжелый. Вдруг браслет в моей руке на мгновение вспыхивает оранжевым и угасает. Словно он почувствовал меня, отреагировал и дал понять, что готов к работе. Как какой-то простой гаджет — включился от прикосновения. От прикосновения так же отсигналивает и второй браслет. Оба их я складываю обратно в коробочку и кладу в сумку. Разберусь получше дома, а заодно напишу Джеку, в чем их смысл. Неожиданно раздаётся звук оповещения на телефоне. Смотрю и улыбаюсь, сама не знаю, чему — это Джек. «Надеюсь, Сэнди передал тебе одну интересную вещь, которую я его попросил передать». Отвечаю, так и застыв около своего шкафчика. «Волшебные браслеты это правда интересно, но может объяснишь, зачем они вообще?» Пока жду ответ, шкафчик всё же успеваю закрыть на замок и удобно повесить сумку на плечо. Новое оповещение долго ждать себя не заставило. «Когда будем тренироваться, всё поймешь». Как всегда туманно и ничего толком не ясно. Так и хочется это написать в ответ, но вместо этого набираю: «Ладно, буду ждать». И всё моё настроение, появившееся от сообщений Джека, уходит в никуда от последующего короткого сигнала машины на школьной парковке. Конечно. Эмма. Снова придётся притворяться и строить планы о выведывании истины от тёти. Сами мысли об этом вгоняют меня в гадкое состояние не то тоски, не то поверхностных мук совести. Последнее, наверное, от того, что я привыкла делиться с Эммой всем, что со мной происходит, а сейчас даже элементарно не могу (да и не хочу уже) рассказать ей, как прошёл мой день, потому что начался он с утреннего разговора с Джеком Фростом, мальчиком-хранителем, который потом через друга передал мне магически заряженные браслеты для тренировок моих новых сил. Так и лгу ей в лицо — ничего нового, виделась с Кэтрин, моей подругой, отвечала на уроках. Всё как всегда, вот такая для Эммы теперь моя жизнь. Для меня же эти оговорки становятся всё смешнее и одновременно противнее каждый раз: от того, что так нагло вру, и от того, что это в самом деле было бы моей жизнью, если бы случайность встречи с Джеком не открыла мне глаза. Я — хранительница, и наверное, мне не полагается быть такой заурядной и скучной девочкой. Но накопив этот образ в себе, не могу избавиться от него, хоть метка и шепчет, что я должна это сделать. Метка вообще стала многими моими решениями руководить. Говорить или нет. Делать или не делать. Может, мысли все эти и вовсе теперь не мои? Нет же, это невозможно. Наверное, так просто на меня действует этот разрыв, он в самом деле существует, и есть он во всем, что меня окружает. В прошлом, в друзьях, в семье, даже — наверное, стоит в этом себе признаться — в симпатии. Не могу больше притворяться, что знаю, как мне быть. Мне и раньше-то казалось, что у меня полно неопределенностей в жизни, а теперь совсем и бесповоротно запуталась. Чуть позже я лежу на кровати в своей комнате, размышляя о хранителях как о расе, и в этот момент звучит мелодия оповещения. Лениво тянусь за телефоном, что лежит на прикроватной тумбочке с момента, как я после школы зашла в свою комнату. «Записал нас в театральный кружок. Самый сок в том, что театр будет тут только для твоей тети». Отвечаю: «Что ты имеешь ввиду?» «Ник постарался, и наши имена теперь официально в списках участников кружка. Но ходить мы туда не будем. Пока проблема с твоей тетей не решится, это единственная возможность тренировать тебя». Почти что представляю у себя в голове, как Джек доволен собой. Сообразительный, как и всегда, и немного гордый. Готова поспорить, он долго уговаривал Ника подделать документацию и списки. «Хорошо. Так когда "кружок"?». «По вторникам и четвергам. Кстати, завтра четверг». Значит, завтра. Хоть какая-то определенность.