Жемчужина

Смотреть, как плывут где-то далеко внизу белые облачные кудряшки, приятно. И Джон отстраненно думает, что они, наверное, сладкие на вкус, как сахарная вата, как мягкое мороженое в вазочке, как весь ванильно-молочный салон их остроносого самолета, в который их спешно закинули, как парный, опломбированный стерильными повязками, багаж… Джон не смог на глаз определить, чем его ободранную плоть намазали врачи - кожа под бинтами ужасно чесалась и зудела, но болезненное жжение давно прошло и почти не причиняло неудобства, если не слишком резко двигаться. А двигаться в окружении интерьерного парфе не хотелось совершенно – тихий гул двигателей где-то в хвостовой части убаюкивал, стремительные стреловидные крылья весело посверкивали в солнечных лучах, прохладный воздух, щедро сдобренный ароматом каких-то экзотических цветов… наверное, так пахнут какие-нибудь орхидеи, или фрезии, или… Джон не отличался сильными познаниями в ботанике и садоводстве… ласкал лицо, но сон никак не шел – и причиной был чудесный свежесваренный кофе, что принесла Луми, симпатичная улыбчивая стюардесса… легкое касание Востока в правильных чертах, чуть вздернутый нос, приподнятый к вискам разрез неожиданно светлых глаз под идеальной – волосок к волоску - каштановой челкой. Едва они ступили на борт, Джону хватило одного взгляда, чтобы понять – Луми, как и ее брат Ним - пилот новенького двухмоторного «Гольфстрима», высокий ладно скроенный парень лет двадцати пяти-двадцати восьми с нахальными смеющимися глазами и дерзким коротким ежиком на затылке, были такими же ульви, как и Шерлок с Майкрофтом, однажды променявшими океанские просторы на полет в небесах. Магнуссен был прав – главное знать, куда смотреть… Майкрофт Холмс рисковать больше не собирался и доверил безопасность своего самого ценного «груза» соплеменникам. Летели долго, но без дозаправок. Солнце несколько раз меняло свое положение на небе, заглядывая в окна то одного борта, то другого. Джон, используя все, что знал о солнечной навигации, часовых поясах и картах, пытался понять, в какую часть глобуса их занесло, но уже очень скоро запутался, рассердился на свою топографическую никчемность и в отместку съел весь десерт в фарфоровой креманке, единственно угаданным ингредиентом в котором оказалось манго. Луми успела предложить фирменный обед из россыпи затейливых блюд на крошечных тарелочках. Поднос, на котором все это роскошество разлеглось, скорее походил на диковинную клумбу с вырезанными из овощей и фруктов цветами и ажурными розетками. В тонких стружечках, запеченных под острым соусом, Джон заподозрил дикое мясо – сладковатое и немного терпкое, маленькие кусочки рыбы, или что-то ее напоминающее, похрустывали золотой фритюрной корочкой, а в салате среди разномастной зелени и маслянистых орешков попадались полоски прозрачной розовой ветчины… Выглядело это гастрономическое бесчинство необычно, пахло вкусно и все время просилось в рот… Еще через час-другой им принесли по коктейлю – с ломтиком апельсина, с болтающейся на дне бокала вишенкой… неизвестно, подействовал ли так алкоголь, или просто сказалась усталость последнего дня… бессильно уронив голову на мягкую спинку кресла, Шерлок уснул. Но даже во сне его тонкие пальцы, вцепившиеся в подлокотники до белых костяшек, не смогли расслабиться. Джон попросил плед и, укрывая им спящего, услышал, как тот бормочет, едва шевеля губами. Джон не понял ни слова. Язык был незнакомым, мягким, с протяжными гласными и окатанными, как морская галька гортанными слогами, почти без шипящих… красивый, певучий… ужасно хотелось узнать – о чем он плакал. Остров под ними появился так неожиданно, словно вынырнул из морских глубин, как поплавок. Он не был ни большим, ни респектабельным – неровный зеленый завиток с голубой лагуной с одной стороны, с седыми вулканическими валунами с другой и с пышным тропическо-пальмовым лесом посередине. На пологом пляже с белоснежным песком виднелось просторное бунгало под тростниковой крышей, выстроенное на толстых сваях. От него в океан метров на двадцать убегал крепкий деревянный мостик, заканчивавшийся покачивающимся на волнах понтоном с веревочными леерами и блестящей выгнутой лесенкой, уходившей прямо в воду. Самолет сел по другую сторону острова на маленькой бетонной полосе, по сторонам которой виднелись сигнальные фонари, высокий флагшток с полосатым ветровым конусом и небольшой крытый сарайчик. Ним помог выгрузить весь багаж, но по-видимому на этом его полномочия заканчивались, и перетаскивать до жилья пассажирам его придется самим. Впрочем, Джона это вполне устраивало – после всего, что случилось, ему страшно не терпелось остаться с Шерлоком наедине. А что стоит «Гольфстриму» стартовать в небо - и они останутся на острове одни, он понял еще на подлёте. Дорога к бунгало заняла чуть больше получаса, но Шерлок успел разбить колено, а Джона в лопатку укусила какая-то муха. Остров был дик и необитаем, если не считать новых постояльцев, но дом на нем оказался оснащенным по последнему слову техники. Два электрогенератора, резервная аккумуляторная батарея, кондиционеры в каждой комнате, обогреватели на всякий случай… хотя Джон не мог представить, кому они могли потребоваться в такую жару… портативная опреснительная станция, редкой красоты санузел и ванна, в которой могла свободно поместиться не только морская ипостась Шерлока, но и еще парочка его хвостатых родственников. Последующая ревизия добавила к этому богатству рацию, компьютер, персональную спутниковую антенну и громадный телевизор размером во всю стену. На просторной кухне особо порадовала современная плита и роскошный, занимавший половину площади двухстворчатый холодильник, до верхней полки которого Джон не мог даже дотянуться. Холодильник, под завязку забитый едой, как рождественский гусь яблоками… На компьютерном мониторе сиял открытый лист с письмом от Майкрофта, поздравлявшим их с прибытием, расписанием самолета и категорическим запретом на постороннюю электронную переписку. Во избежание. Шерлок фыркал, словно брат мог услышать, распахивал каждое закрытое тростниковыми жалюзи окно, хаотично вытаскивал из сумок вещи – свои и Джона без разбора… совал любопытный нос в каждый уголок, как неугомонный пес, вернувшийся домой после долгого отсутствия. А когда он странно затих, Джон поднял голову от методичного собирательства разбросанного имущества и уронил аккуратную стопку себе на ноги, почувствовав, как больно екнуло в груди. Шерлок, застыв, как мраморный Адонис, смотрел на океан. Исчез язвительный, лихорадочный насмешник, нетерпение, вся накопленная в мышцах электрическая злость ссыпались, как сухая прошлогодняя листва. На лице, исполненном тихой радости, плыли отголоски нежности и трогательного смущения, будто Шерлок просил прощения за побег… - Иди уже, - усмехнулся Джон, чуть толкнув его между лопаток к выходу. – Поздоровайся… он тебя заждался. … Часы в зелено-бирюзовом раю складывались в дни, а дни – в недели. Время то мчалось взбесившейся лошадью, подгоняемой злыми оводами, то тянулось, как бесконечная песчаная дюна – всегда непостоянная и всегда неизменная. Предоставленные самим себе, они находили все новые ощущения во взаимном притяжении и меняли отношение к уже пережитым. Как ни уверял Шерлок, что чужие на этом острове – явление не только не ожидаемое, но и невозможное в принципе, Джон наотрез отказывался расставаться с пестрыми просторными шортами, как с боевым знаменем – оплотом британской нравственности. Сам Шерлок еще в первый день плюнул на все оплоты и знамена, и, раскидав по углам гавайки-бермуды-плавки и беззастенчиво сверкая аппетитными, поджарыми достоинствами, которыми чуть пониже крестца заканчивалась упругая позвоночная ложбинка, разбежался по деревянному настилу и, взлетев роскошной дугой, разбил изумрудную воду вдребезги. Вода возмущенно сделала «пффф!», всплеснула волной и сомкнулась, лизнув напоследок пару пяток. Его долго не было, но переживать Джон не торопился – терпеливо ждал, когда его сокровище покажется во всей естественной красе. И Шерлок никогда не обманывал его надежд. Изумрудная гладь… только издали наполнявшаяся глубокой синевой и маскирующая свою лукавую сущность под избитое книжное клише… вспухла, натянулась тугой мембраной и разбилась на миллион сверкающих брызг, когда прекрасное, полунагое тело легко разорвало ее ласковые объятия, взмыло, нарушая законы приличия и земной гравитации, и, сделав пару чемпионских оборотов вокруг своей оси, изогнулось ртутной дугой и почти без всплеска ушло обратно в глубину – медленно и неспешно, лениво махнув напоследок распахнутым плавником, как раскрытой ладонью. Его носило по лагуне почти час. Шерлок становился похожим то на беспечного, игривого дельфина – и тогда его голова-спина-задница то появлялись, то исчезали в накатывающих волнах… то, на кита в брачном экстазе, выбрасывая себя почти целиком на поверхность и падая плашмя у самого понтона, окатывая зазевавшегося Джона лавиной соленых брызг. Джон сердился, протестовал и угрожающе размахивал найденным в крошечной гардеробной ластом, обещая выпороть негодяя, как только его чешуйчатая задница появится в зоне досягаемости. Но возмущение выглядело слишком радостным, а угрозы звучали слишком возбуждающе, чтобы заподозрить хоть малейшее их правдоподобие. Хотя… насчет «выпороть» он готов был подумать… Нарезвившись на мелководье, Шерлок ушел на глубину… Джон прождал его почти час, прикрывая от солнца ладонью глаза, а потом стащил с плеч промокшую рубашку, кое-как выжал и, забросив на плечо, ушел в дом. У него еще миллион дел на сегодня. И, кстати, пора познакомиться, наконец, с кухонным арсеналом - когда морской бродяга вернется, у него наверняка будет зверский аппетит. Бродяга вернулся к вечеру, когда почти коснувшееся горизонта солнце окрасило океан в розовое и лиловое, а глянцевые волны лениво облизали раскаленный пляж, высасывая из него полуденный жар. За его отсутствие Джон разобрал и аккуратно разложил по полкам вещи, еще раз удивившись глазомеру подчиненных Майкрофта Холмса в выборе размерного ряда их нового гардероба и практичности каждой его принадлежности. Но, если честно, он с трудом представлял Шерлока в просторных до колен салатовых шортах с веселенькими карминными фламинго. На кухне он выбрал себе приличный нож по руке и быстренько расправился с телячьими отбивными, отправив их мариноваться в смеси трав, специй и хорошей порции белого вина, пристроил запекаться в навороченную, смахивающую на маленькую кабину космического корабля духовку ирландскую картошку в молоке и сыре и откопал в морозильнике несколько банок отличного мороженого. Разобраться с душевой оказалось немного сложней – форсунки на потолке и стенках то плевались кипятком, то обрушивали на него практически тропический шторм ледяной воды, то начинали обдувать ионизированным воздухом, разной интенсивности, температуры и ароматической гаммы. Мокрый, почти простуженный Джон, бросив бесплодные попытки договориться с упрямой техникой и чертыхаясь про себя отборной армейской бранью, ушел на пляж. Греться. Греться просто так оказалось скучно. Чтобы убить время и как-то развеяться, он натаскал камней – не слишком больших, круглых и увесистых, с шершавыми боками, и сложил из них очаг неподалеку от первой линии растрепанных бризом пальм. Побродив вдоль кромки прилива, Джон собрал запас сухого, выбеленного солнцем плавника и по-походному запалил небольшой костер – скорее для уюта, чем для тепла, хотя к вечеру и это могло оказаться не лишним… Джон любил смотреть канал Дискавери, и сюжеты про тропические острова в особенности, но одно дело познакомиться с ними по телевизору, сидя дома в уютном кресле, а совсем другое – узнать все их прелести на собственной шкуре. А шкура подсказывала – ночи в тропических кущах могут сильно отличаться от его о них представления. Так вот… Шерлок заявился к вечеру. Он казался ужасно усталым, довольным и виноватым одновременно. К его спине какими-то плетеными веревками была привязана разлапистая ракушка в полтора фута в поперечнике, а в руках трепыхалась здоровенная, размером с небольшую акулу, монструозная рыбина с плоской головой, широкой беззубой пастью, крепкими, как весла, плавниками по обе стороны от жаберных крышек и коротким толстым хвостом. Прежде, чем выбраться на плот, Шерлок, тяжело пыхтя, вывернул страшилище на настил, снял и бросил следом ракушку, а потом вскарабкался следом и с наслаждением растянулся рядом. - Групер**. Местный деликатес… – коротко пояснил он, прикрыв глаза и вяло отряхивая от стекающих капель нижнюю конечность. В отличие от него, рыба осуждающе пялилась на Джона выпученными глазами, возмущенно разевала огромный рот и ерзала, явно стараясь оказаться поближе к краю. Джон навскидку оценил габариты трофея и с сомнением посмотрел на свой догорающий костер. 1:0 в пользу групера. Джон, конечно, не совсем пацифист, но пленные на сегодняшний вечер не входили в его планы, а съесть эту громадину вдвоем было и вовсе утопией… Под возмущенное, обиженное сопение подсыхающего русала, он спихнул монстра в воду. Наглая животина величественно сделала пару королевских кругов и надменно ушла в глубину, почему-то вызвав в памяти образ мистера Холмса-старшего… …телячьи отбивные жарились быстро, пахли умопомрачительно и уничтожались, как зарвавшийся неприятель – безжалостно и методично… под аккомпанемент страстной неанглоязычной мелодрамы в телевизоре и шелеста прибоя за окнами. Наутро Джон не смог вспомнить, как он попал в кровать, и занимались ли они в ней любовью - ночь выпала из сознания, будто закрашенная теплой, бархатной гуашью… … Утром его разбудили сразу несколько неожиданных факторов, каждого из которых было бы достаточно в отдельности, но, сложившиеся в комплект, они не дали ни единого шанса подремать хотя бы еще четверть часа. Где-то в кухне густым, урчащим голосом Шерлок напевал про то, как Мэри искала барашка. И к тому моменту, когда Джон донес-таки туда свое заспанное тело, эта Мэри успела опросить возможных свидетелей пропажи в лице кузнеца, молочницы и пекаря. По кухне витал сногсшибательный аромат кофе, но и он не мог полностью перебить мерзкий запах, щедро вываливавшийся из огромной дымящейся кастрюли, в которой, одетый в фартук на голое тело, Шерлок орудовал длинными щипцами для гриля. Шикарная, намертво приковавшая взгляд задница пританцовывала, лопатки упруго перекатывали невесть откуда взявшиеся трицепсы, а за правым ухом пламенел красный гибискус. Для полноты картины не хватало соломенной юбки и браслетов на щиколотках и запястьях. Хотя, стоило признаться – зрелище было еще то… - Привет… - едва ворочая пересохшим от впечатления языком пробормотал Джон, присев на один из высоких табуретов. – Надеюсь, это не наш завтрак… И он кивнул на зловонную кастрюлю. Шерлок мгновенно повернулся и просиял так светло, Джон захотел… его, на столе и немедленно. - Завтракать будем на улице, уже накрыто… А это… - он вытащил содержимое кастрюли. Вчерашняя ракушка, вываренная и очищенная, – мой тебе подарок. Японцы считают ее символом воды. Как это ни странно, но Джон знал, что это такое - лямбис хирагра***. И запомнил он ее только из-за курьёзного названия. Хирага – редкая болезнь рук. И раковину назвали так именно из-за сходства её формы со скрюченной человеческой кистью. - Эмм… спасибо. – Джон вспомнил про выпущенную на свободу рыбину и снова почувствовал себя виноватым… Как его угораздило пропустить момент, когда Шерлок из одержимого свободой мальчишки, упрямо бежавшего от опеки и ответственности, и желавшего лишь признания своей исключительности, превратился в заботливого, влюбленного мужчину? – Прости за рыбу. За этого… как его… - Групера, – подсказал Шерлок, осторожно вернув трофей назад и накрыв посудину крышкой. – Все в порядке. Надеюсь, что сегодня мой улов тебе больше понравится… Белозубо улыбаясь, он отложил инструмент и продефилировал к Джону. Джон облизнул губы, стараясь не пялиться на его прикрытый фартуком… кхм. - Как насчет… - обещающе пророкотал «гастроном», запустив пальцы морально павшему солдату в волосы на затылке и вклинившись всем соблазнительным телом между его ног, - …завтрака? В его словах определенно был какой-то подтекст, и подтекст так лягнул Джона в пах, что тот вздрогнул и заныл. Еще минута, и он уже не вспомнит ни про какой завтрак… Руки улеглись провокатору на поясницу, притянули, заключая в ласковый плен. Джон прижался щекой к груди, где часто-часто забилось сердце, судорожно вдохнул, приникнув всем телом - горячим, жадным до ласк… крепким и сильным. Как тот стояк, что теперь упирается ему в живот. - Я скучал, Шерлок… ужасно скучал… Я съем тебя целиком. Ладони подняли его лицо, мягкий рот захозяйничал на губах. А потом в поплывшие зрачки заглянула родниковая безмятежность. - Сначала завтрак. Только не говори, что я зря старался… …нашла ли Мэри своего барашка, Джон так и не узнал… … Шерлок все же оделся – в те самые шорты с фламинго и безразмерную сетчатую майку, даже не собиравшуюся прятать его острые, кофейные соски. Джон был горд. Во-первых, у него хватило мужества не завалить любовника прямо в кухне и перетерпеть мучительную эрекцию в собственных штанах. Во-вторых, его костер все же пригодился. Шерлок растопил его заново и запек выловленных ранним утром рыбешек – маленьких по сравнению со вчерашним кошмаром, но таких толстеньких и аппетитных, что от одного их вида текли завистливые слюнки. В-третьих… насчет Шерлока у него были иные, гораздо более экзотические планы… … Вода – как парное молоко, и руки накрепко обвились вокруг шеи с гладкими, мягкими под пальцами чешуйками… Шерлок выныривает на миг, позволяя Джону глотнуть воздуха и опять падает вниз, в прохладную синеву, где у коралловых зарослей суетятся разноцветные рыбки, скользят длинные смутные тени, колышутся придонные водоросли, так и норовящие уцепить за длинные ласты, которые Джон за каким-то чертом надел под недоуменным взглядом пары льдистых глаз. И трубка тоже не слишком помогала… В отличии от маски – подводный мир плясал, суетился и буйствовал. Джон впитывал его радужную красоту глазами, кожей, каждым из пяти чувств… и, как заезженная пластинка, повторял себе самому: «Это лучшие дни в твоей жизни, рядовой идиот, Джон Хэмиш Уотсон. Сколько бы их ни осталось…» Джон выполз на берег, едва переставляя ноги от усталости и переизбытка впечатлений. От Шерлока он отцепился лишь на мелководье, почувствовав коленями песчаное дно. Его все еще потряхивало от близости… интимной, волнующей… с телом настолько фантастическим, насколько и совершенным в своей стихии. Джон помнил, как ходила под гладкой дельфиньей кожей молодая, животная сила, как волна, зародившись где-то у плеч, выгибала спину, поясницу, бедра… и там, где их тела соприкасались, вспыхивал яркий, сладкий жар, который не мог остудить даже океан… Отдышавшись и приподнявшись на локтях, Джон ждет, пока Шерлок позволяет океану аккуратно вынести его на песок и послушно откатиться, стыдливо прикрываясь пенными барашками. Нагой русал лукаво сверлит Джона прозрачными безмятежными глазами и ждет, когда высохнут капельки на его атласной коже, когда чешуйки истончатся и прекрасный, фантастический хвост осядет невесомой вуалью на проступивших ногах, едва наметившихся, едва обозначивших свое желание разделиться надвое. С особо сладкой жестокостью он позволял Джону мучиться от созерцания тягучих движений его бедер, от того, как неспешно меняет очертания и фактуру пах и все, что к нему прилагается. Буквально. «Убил бы… или перевернул и трахнул…» - неслышно вздыхает и скрипит зубами Джон. Но Джон на то и Джон – терпеливо ждет, пока этот прекрасный сосуд наполнится жаждой до краев, пока возбуждение не выплеснет наружу ее обжигающий хмель, пока укрощенный строптивец не начнет искать и выпрашивать ласк, как изголодавшийся пищи, шумно сглатывая пересохшим горлом и бестолково заметавшись горячими руками - потому что желание копится не только в его чреслах… Прелюдия в три четверти часа. Пытка, разделенная на двоих. … Слава богу, от секса на пляже они отказались вопреки всем киношным клише. Джон слишком хорошо знал, как быстро набивается эта сыпучая, всюду проникающая зараза. А именно – где и как она натирает каждую складку кожи, каждый сгиб, каждую укромную ложбинку, испытывая особое предпочтение к труднодоступным интимным местам… У Шерлока, как выяснилось, были свои причины добраться до кровати. Джон повержен и распят. Спутанные, опасные мысли – откуда у Шерлока взялись шелковые галстуки тут, на жарком острове посреди океана, где и о рубашке-то думаешь в последнюю очередь, не говоря о том, что эти самые галстуки Шерлок и в лондонскую бытность терпеть не мог… К тому же, Джон так и не смог припомнить, чтобы они участвовали в сборе отпускного багажа… Но так или иначе – его руки стянуты над головой и красивым бантом привязаны к резному изголовью так, чтобы Джон мог только смотреть. Последние критические мысли приходят в его зачумленную голову, но позорно бегут в ту минуту, как только по беспомощному телу, распростертому на снежном хрусте крахмальных простыней, пробегают кончики тонких, талантливых пальцев. От бедер, где кожа натянута и тонка, и каждое касание вызывает под ней болезненное предвкушение… до втянувшегося на вдохе живота, намеренно минуя приподнявшегося, сочащегося вязким мускусом джонова жеребца. Большой, потяжелевший от притока крови член уже бесстыдно выставил напоказ головку, еще нежно-розовую, но уже свободную от крайней плоти, позволяя любоваться своим лаковым глянцем, вдохнуть аромат смегмы, похожей на крупинки ладана… зачарованно смотреть, как приоткрытая щель подрагивает порочной ухмылкой. Шерлок точно знает, где именно его легкие касания заставят Джона судорожно втягивать воздух через сжатые зубы и когда шершавый язык, оставляющий широкую влажную дорожку, вызовет неуправляемые, несдерживаемые стоны, заполнит ему глаза масляной, и жадно выгнет тело навстречу венецианским мостом… Пальцы смыкаются на крепких щиколотках, заставляя развести ноги, и Джон пытается их согнуть, подтянуть ближе, чтобы опереться о матрац… потому что сведенные сладкой судорогой бедра уже готовы взлететь, взметнуться ближе к щедрым ладоням и урвать свою долю ласк. Но Шерлок прижимает и удерживает его на месте, лишая малейшей подвижности и оставляя возможность только ощущать… Под первый возмущенный стон мягкие губы начинают неспешно покрывать поцелуями загорелые ступни, втягивая поочередно каждый палец, творя с ними что-то совсем непотребное. И когда язык прочерчивает под ними ложбинку, острое возбуждение выстреливает под колени, срывается хлестким потоком вдоль внутренней поверхности бедер, обжигая промежность. Джон вздрагивает, покрывается мурашками с головы до пят и полуобморочно всхлипывает. Шерлок вскидывает нечеловеческие, инопланетные глаза, смотрит на беспомощное, в пунцовых пятнах лицо, на частящую сбитым дыханием грудь, удовлетворенно облизывает мокрые, припухлые губы и одуряющее стонет низким, гортанным голосом… Джон теряет голову. Он не может пошевелиться, но готов кончить уже только от этого… Когда дело от зацелованных колен доходит до бедер и паховых складок, от отставного капитана остается лишь мечущаяся оболочка, наполненная похотью, желанием и мучительной неудовлетворенностью. У Шерлока все еще прохладные руки. Джон не может понять, как это возможно, потому что от касаний этих ледяных пальцев он вспыхивает, как бертолетова соль. Вот ладони накрыли его живот, синхронно обвели большими пальцами пупочную ямочку, и она моментально втянулась, задергалась, как дельфинье дыхало… Тазовые косточки… они шире, чем у самого экзекутора, и не выпирают голодными сердитыми рожками… пальцы обводят их гладкие окаты, чуть перекатывая по ним кожу и мышцы… Джон исступленно дергает бедрами, поджимается, кусает губы и жалобно стонет в полный голос… Пах… узкая пшеничная дорожка сбегает от его середины к логову коротких жестких завитков в основании изнывающего стояка, оплетенного сизыми венками, горячего, вздрагивающего, с багровеющей тугой головкой, мокрой и липкой от смазки… Шерлок не слизывает – растирает ее по всей поверхности, урча и закатывая от удовольствия глаза. Джон чувствует его дыхание на члене, щекотное скольжение упавших на живот волос, и бездумно дергает связанными руками в порыве запустить в них свои пальцы… До того момента, когда мучитель впускает-таки Джона-младшего в благодатный рот, в голове когда-то доктора-солдата-человека Джона остается одно желание – пусть эти губы сомкнутся и сделают хоть что-нибудь с его чудовищной эрекцией. Потомок древнего племени милостив и жесток одновременно… Губы и впрямь послушно охватывают твердую, как эбонит, плоть, медленно пропускают ее до самого горла, пока глянцевый наконечник не упирается в ребристую гортань. От избытка ощущений закладывает в ушах, он стонет, урчит… Джон мечется, пытается толкнуться, но Шерлок все еще управляет его неподвижностью и вознаграждает за отзывчивость лишь легким поглаживанием острых сосков и мокрой от пота поясницы. Он мерно опускается и поднимается, разжигая пожар и остужая его своим дыханием. И чем дольше он это делает, тем нетерпеливее ерзает под ним распаленное тело… Соль предъэякулята жжет язык и похожа на кровь… или океанскую воду. Шерлок слизывает ее, вдыхая вместе с воздухом, сглатывает и слышит, как кричит Джон. Он готов кончить. Он желает этого больше всего. Он уже так близко, что семя из поджавшихся, тяжелых яичек переполнило каменную плоть, и она пульсирует в такт его сердцебиению… Шерлок и сам горит. Его собственный стояк требовательно трется о живот, пачкая теплым. Во влажной ложбинке между ягодиц остервенело дергается мышечное колечко. И от этого сладко и больно… На миг оторвавшись от своего занятия… Джон возмущенно шипит и зло косится пьяными глазами… он облизывает сразу два пальца и, сунув руку между своих ослабевших ног, запускает их в шелковую тесноту… Они сходят с ума одновременно, когда Шерлок вдруг отстраняется, выпускает горячий измученный член из растраханного рта, тянет стянувший запястья галстучный узел за один конец, освобождая руки, стертые до крови в бесплодных попытках. И ждет расплаты… Расплата опрокидывает его на спину, звонко щелкает крышкой лубриканта и с размаха врывается в содрогающееся нутро. Джон берет охренительный темп, запоздало извиняясь россыпью засосов на белоснежной, отливающей жемчугом шее. Вся аккумулированная энергия выплескивается в плавные глубокие толчки, в тяжелые полновесные фрикции, ломающие сопротивление упругих стенок, в безумную жестокую нежность совокупления. Захлебываясь наслаждением от животных судорог драгоценного послушного тела под ним, Джон снова и снова полирует его разбухшую от соков простату… Шерлок кончает, стоит Джону прижать его выгнувшийся турецким ятаганом ствол к своему животу и вставить, наконец, по самые яйца до упора, до влажного похабного шлепка. От запаха мускуса и горячих тел восхитительно кружится голова, словно он до пальцев затянулся крепким афганским косячком… жарко вскипает в тугой мошонке и простреливает шрам на мокрой от пота спине. Джон подхватывает любовника под поясницу, прижимается, размазывая по коже чужое семя, и воет, слушая всем телом, как сильными, частыми толчками выплескивается его сперма, как пульсирует, распирая упругие стенки, его член… … - Шерлок? – Джон перебирает непослушными пальцами свившиеся в колечки темные завитки. Шерлок – непривычно тихий и расслабленный возлежит на его плече отяжелевшей головой, сипло дышит, так и не сумев успокоить бешеный сердечный перестук, не шевелится и не реагирует. Пришлось поцеловать его в висок, чтобы привлечь внимание. - Ммм? – сонно потянулся он за поцелуем. Джон не отказал. - Ведь ничего еще не закончилось. - В смысле? – озадаченно приоткрылся один аметистовый глаз. Шерлок не любил не понимать вопроса, и Джон рассчитывал, что недовольство вернет его в сознание. Джона все еще мучил один момент, и выяснить подробности стоило немедленно. - Мы его не убили. – Он даже не спрашивал. – Не говори, что его труп все еще в морге… - С чего ты взял? – Шерлок открыл второй глаз, чуть отстранился, устраиваясь повыше на подушке. – Им занимается Майкрофт. Не о чем беспокоиться… Джон усмехнулся и встал с кровати, лениво потягиваясь и ловя на себе заинтересованный, облизывающий взгляд. - Майкрофт не выслал бы нас в двадцать четыре часа из страны и вообще из той части света, если бы нам ничего больше не угрожало… И что бы ты ни думал, я не идиот, Шерлок. – Он сделал пару шагов к изящному ротанговому комоду и, выдвинув верхний ящик, вслепую порылся в нем рукой. – Твой брат тоже не верит, что все закончилось… Иначе, с чего бы ему класть в наш багаж это? Небольшая, размером с книгу, коробка распахнулась, демонстрируя тускло блеснувшую вороненую сталь новенького, пахнущего смазкой Glock 19, укороченную версию своего знаменитого армейского предшественника… Ничего не закончилось.