Жемчужина

Впервые Джон видел Шерлока, который не знает, что сказать. Вернее, он не знал, что сказать именно ему. Десять секунд молчания безжалостно заставляли выбирать между доверием к брату и доверием к Джону. - Нет, - ответил он, словно шагнул с обрыва. – Не кончилось. Джону стало стыдно за его мучительное смятение – расстраивать Шерлока он не хотел. Поэтому, закрыв коробку, он аккуратно положил ее на стол… разбрасываться оружием Джон не привык – для такой фамильярности оно слишком часто спасало ему жизнь… и, встав на колени, пополз по кровати. Неуклюже и неэротично… Шерлок тут же перестал страдать и с интересом засмотрелся на его эскападу. Влажная от пота спина быстро высыхала на гуляющем по бунгало сквозняке, и Джон чувствовал легкий озноб, пока не улегся возле откинувшегося в подушках молодого мужчины, бесцеремонно прижавшись к его горячему боку и заставив обнять себя за плечи. Довольно выдохнув, он всмотрелся в неспокойную дымку, замешанную на недоумении и озадаченности, и рассмеялся. - Вопросы? – покосился на него Шерлок. - Миллион… - Джон уступать не собирался, потому что… …во-первых, у них только был чертовски хороший секс… …во-вторых, на этот раз мешать им было некому… попугаи и крабы не в счет… …в-третьих… черт! Его это и в самом деле волновало! - Кем он стал? Я имею в виду все эти присоски-щупальца… - и он потер кожу вокруг тонкой келоидной ткани, образовавшейся на месте содранного лоскута. Загадочная мазь Майкрофта творила чудеса, но затянувшаяся рана чесалась просто невыносимо. Особенно, когда Джон о ней вспоминал. – Он что, правда проглотил… мертвый жемчуг? - Правда. – Шерлок поморщился и вздохнул, - правда. Он убил нашего брата, чтобы забрать ее… И теперь он эйд-хаар-тла – пустая плоть. Мертвый. И чем дальше они делят одну оболочку, тем более новая сущность подчиняет прежнего хозяина. Если он не получит живую жемчужину, вскорости она его полностью поглотит. Эйды – доисторические, глубоководные существа, которых кое-кто до сих пор считает разумными. Но я думаю, что ими всего лишь движет первобытный инстинкт – есть и размножаться. Ты спрашивал, как ульви могут жить на глубине. Нас защищает стазисная вода на коже – это рефлекс, как дыхание, моргание или сердечные сокращения. Эйд напротив – создает внутри себя огромное давление, чтобы компенсировать давление внешнее, и окажись он в обычной атмосфере, его тело взорвется почти мгновенно. Человек Магнуссен сейчас для него лишь оболочка - сосуд, который не дает погибнуть. Но если ее разрушить… я имею в виду – безвозвратно, без возможности регенерировать, эйд лопнет, как мыльный пузырь. - Но я попал в него! Я точно видел, что попал пару раз… - Ты попал в тело и конечности, а он их вполне сносно сращивает. А как только я ударил его током, сущность поспешила вернуть телу первоначальное состояние. Заползла в скорлупу… Так что… нет, мы его не убили. - И как в таком случае это сделать? Не хочу показаться паникером, но уверен - так просто наш профессор не откажется от планов на тебя… - Джон поежился от воспоминаний, Шерлок понял его не совсем верно и притянул поближе, пытаясь согреть. - Не знаю. Разве что в голову - пробить череп, повредить человеческий мозг… подорвать гранатой… необратимые повреждения… - Извини, гранаты твой брат как-то не подумал положить в наш багаж. А в таком случае остается только приставить ко лбу мистера Магнуссена пистолет и спустить курок. Если он любезно даст нам такую возможность. – Джон пытался пошутить, но шутка вышла слишком нервной. – Майкрофт, наверное, тоже думал об этом. Кстати, может, тебе все же отсидеться у него? - Еще чего! – возмущенно фыркнул Шерлок, и Джон стукнулся ухом о его жесткую, выпирающую ключицу. – Я не крыса и прятаться не собираюсь… И, кстати… - он язвительно прищурился, - отсиживаться придется не мне одному. - Ничего, я бы нашел, чем заняться, - мечтательно протянул Джон и погладил ввалившийся живот любовника от косточки подвздошной до косточки тазовой. Живот заметно напрягся и судорожно вздрогнул. – А сколько тебе лет? …Джон ведет в счете… Шерлок поперхнулся воздухом и оскорбленно нахохлился. Этого вопроса не числилось в его заготовленном реестре. - Это так важно? – напряженным, звенящим голосом, наконец, спросил он. Джон кивнул, не понимая его затруднения. Выглядел Шерлок вполне совершеннолетним, и обвинений в совращении ребенка можно было не опасаться. – Если я скажу, ты больше не захочешь со мной спать. - Почему это? - Потому… Шерлок совершенно по-детски подтянул к груди свои острые колени и обнял их руками, выставив напоказ горный хребет упрямых, недокормленных позвонков. Джон подобрался ближе и нежно погладил разлет сложенных крыльев-лопаток. - Честное слово… Я буду хотеть тебя всю жизнь. Я уже тебя хочу… опять. Так сколько? Нет, Шерлок вовсе не ломался и не набивал себе цену. Джону подумалось, что он вообще не знает, что это такое. Он примитивно, по-идиотски боялся. Иначе, откуда бы взяться всем этим шальным колючим мурашкам на его загривке, проступившим капелькам пота на тонкой пояснице. Капельки собрались в маленьких ямочках и скатились в ложбинку между ягодиц. Джон не соврал – желание не собиралось ни исчезать, ни выпускать его из своих паучьих тенёт… - Триста семь. Колумб уже три века, как открыл Америку, а королева Анна подписала «Акт об Унии»* и – поздравляю, теперь эта часть суши называется Великобританией. Если тебе интересно, расспроси Майкрофта, это была его затея… - О… - только и сказал Джон. Колумб и Уния безболезненно канули в его туманное прошлое еще где-то между школьным выпускным и пивной вечеринкой в колледже. – Майкрофт? А… - осознание разрасталось в мозгу, как раковые метастазы, как паническая атака… - тогда ему… господи, сколько тогда твоему брату? Его голос опустился до такого заговорщицкого шепота, что Шерлок, забыв на минуту, что он обижен и расстроен, повернулся, чтобы увидеть, какими фарфорово-кукольными стали у Джона глаза от потрясения. - Семьсот пятьдесят четыре. По вашему исчислению. – Шерлок строго сдвинул брови и ткнул Джона в солнечное сплетение длинным тонким, острым, как арбалетная стрела, пальцем. – Никогда… ты меня слышишь, Джон? Никогда не напоминай ему о возрасте. Это его вторая больная тема после несуществующей полноты. Некоторые маленькие страны дорого поплатились и за меньшее… - А… - повторил свое пространное выступление Джон, хватая ртом воздух и иллюстрируя «сказанное» замысловатыми пассами рук. – Он видел гуннов? Великую Армаду? И… и… Шерлок закатил глаза и со стоном упал в подушки. - Ему не две тысячи… а всего семьсот! Ты вообще учился в школе? - Ну, да… - Джон второй раз за день почувствовал себя неловко. Уточнять, что как капитан школьной команды по регби, он имел право пропускать некоторые занятия в пользу тренировок, почему-то показалось не слишком хорошей идеей. Но, вспомнив себя в юности, он вдруг со стыдом понял, что Шерлок до сих пор для него - книга, обложку которой он только-только приоткрыл и прочитал всего несколько строчек не на самой первой странице… Нестерпимо захотелось перелистать ее назад до титульного листа и увидеть Шерлока-мальчика, Шерлока-юношу… узнать, что занимало его время, мысли и сны, когда он еще не вышел из-под семейной опеки. Джон уже было раскрыл рот, но разметавшееся на простынях, утомленное, но не сломленное ласками тело не оставило шансов начать делиться детскими воспоминаниями немедленно, а руки сами потянулись узнать, насколько именно оно утомлено и несломлено… …и зарыться пальцами в непослушные кудри, и пересчитать медовые капельки в облачных глазах, и понять, почему эти влажные малиновые губы пахнут амброй… … Ним прилетал раз в неделю. За час до его визита они пересекали остров, чтобы убрать с посадочной полосы ветки и другой растительный сор, нанесенный ветром за прошедшее время. А когда самолет, шипя покрышками и подпрыгивая, как нетерпеливый мангуст, садился и замирал на маленькой поворотной площадке в самом конце, пыхтя и обливаясь пóтом, они перетаскивали коробки с продуктами и кое-какими вещами, пока пилот, не вмешиваясь в процесс, увлеченно рассказывал последние новости, сдабривая их собственными комментариями. Элементарно привезти свежие газеты он почему-то не догадывался. Хотя… возможно, ему просто нравилась подработка диктором прямого эфира. Джону нравилось все. Тридцатиградусная жара не ощущалась жарой из-за прохладного морского бриза и несмолкаемо-шелестящего влажного зеленого покрывала густой растительности. Когда на берег вползала ночь с сонным бормотанием птичьих голосов и ленивым, томным шепотом волн, Шерлок хмелел от близости, Джон растапливал сухим плавником камин в гостиной, стелил перед ним прямо на пол толстый мягкий плед и зажигал масляные лампы – старые, с потемневшей арабской вязью вокруг донца и обожженным изогнутым фитилем. Они говорили ничего не значащие любовные глупости… а может, как раз то самое - значащие больше всего на свете… раздевали друг друга и заставляли ночь краснеть от их стонов, от жаркого несдержанного распутства и трогательной целомудренной нежности… Они пережили безумную неделю непрекращающегося умопомрачительного секса, три ссоры – две тихие, полные тягостного молчания и одну яростную, отвратительную драку, закончившуюся разбитым лицом, вывихнутой кистью и травмированной совестью. Однажды ночью Джон застал Шерлока за попыткой собрать какую-то немыслимую химическую установку из бокалов для коктейля, фарфоровых салатников, газовой зажигалки и трубочек для коктейля… Красновато-бурая гадость булькала в пузатой вазе с тонким горлышком, из которой была безжалостно выброшена цветущая лиловым орхидея. Хлебный мякиш не слишком хорошо держал давление, и приторный запах муската и еще чего-то кисловато-терпкого уже ощутимо стелился по полу… Джон скрипнул зубами. Он – медик и знал, что вытяжка мускатного ореха вызывает психоделические галлюцинации, а листья и семена бетелевой пальмы, на которую они случайно наткнулись днем раньше – легкое наркотическое опьянение. Это был не просто химический опыт почувствовавшего приближение скуки умника, насытившегося… пусть на короткое время… чувственными наслаждениями и обществом любимого мужчины с безмерным терпением. Ему снова было мало - он снова помчался в погоню за горизонтом в попытке снести границы своих Чертогов… Одним движением в бешенстве Джон смел все со стола, мстительно слушая, как обиженно звенят осколки и зло пузырится остывающая на полу пена… не чувствуя ожогов на руках и боли разбитой скулы. Шерлок ударил его первым… Позже он не смог вспомнить, что последовало дальше, но утро встретило их виноватым скрипом пружин кровати, жалобным хрустом ротангового стола в столовой, ласковым шорохом льняных простыней и мускусным маревом взаимных извинений… …Шерлок, нет. Шерлок, не-е-ет… Нет-нет-нет… Мы не будем делать это так. Нет, не будем… Шерлок! Шер… лок… Шеееер… Чертов сукин сын… О боже, да… я люблю тебя… люблю… я… Океан в его руках превращается в ласковый дождь, шелестит, шепчет, поет. Что-то древнее, что-то очень красивое. Чему нет названия. … А потом на остров, не значащийся на картах и спутниковых снимках, обрушился жуткий тропический шторм. Зарывшись босыми ступнями в белый песок у кромки прилива, Джон с тревогой смотрел, как сизое, тяжелое нечто угрюмо ворочается у самого горизонта… как седые космы расслаивают свинцовую тучу на волокна, как она поднимается и растет, заполняя собой полмира, пока не упирается макушкой в стратосферный холод и не начинает расползаться в стороны, кренясь и грозя рухнуть прямо в потяжелевшие волны… Когда в лицо плеснули первые холодные капли, принесенные ветром, Джон почувствовал, как на плечи, озябшие под отсыревшей рубашкой в неуместных для этих широт пингвинах, осторожно опустилась большая, не по размеру куртка, длинные руки оплелись поперек груди, а твердый подбородок уткнулся в макушку. Стало тепло и уютно. Даже на острове. Даже посреди надвигающегося урагана. Тайфун приближался со скоростью восточного экспресса, нагоняя воду на маленький клочок суши. Их должно было сдуть, смыть, снести ко всем чертям, как это бывает в дорогих, набитых спецэффектами фильмах-катастрофах. Но стоило дождю лишь полоснуть по берегу, накрывая собой небо, как грозовой фронт вдруг раскололся надвое, нехотя обогнул место, где стояли люди и дом за их спинами, лениво сомкнулся по другую сторону и покатился дальше, зло втыкая ослепительные бело-голубые змеи электрических разрядов в распятую океанскую плоть. Джон задрал голову. Косматые рваные тучи неслись где-то высоко в сумрачном небе, растянутые ураганным ветром дождевые нити хлестали по песку, трепали согнутые пальмы и по соломенной макушке бунгало, стекали гладкими мутными потоками по стенкам невидимого пузыря, накрывшего десятиметровый участок берега, где они находились. Самые сильные удары все же прорывались через его упругий барьер, ероша волосы, дергая за полы одежды и облизывая лица жадным, мокрым языком. Стихия неистовствовала и дико выла на все голоса от бессилия, столкнувшись с неожиданным препятствием, мешавшим ей перемешать песок с водой и небом, но чем дольше она бесновалась, тем явственнее Джон слышал тихое, радостное урчание за своим ухом. Это Шерлок… фантастический и невозможный… держал их под искусственным, впечатляющих размеров зонтом и смеялся над безуспешными потугами шторма сбросить их со своей дороги. - То, что ты сейчас… невероятно, совершенно потрясающе. - Спасибо. Никому не позволю тебя обидеть. Никому… … Ему все же удалось так или иначе научиться управляться с маской и ластами. Кататься на шее русала было приятно, удобно и совестно – быть захребетником Джон не хотел. Неделю он барахтался, отказываясь принимать помощь от Шерлока, настороженно наблюдавшего за его попытками справиться с длиннющими, гибкими спортивными принадлежностями. Принадлежности упирались, вытворяли черт знает что и наотрез отказывались совершать требуемые движения, сковывали ноги, как каторжные колодки и неумолимо тянули на дно. Суматошно барахтаясь, Джон выплевывал бесполезную трубку, сдирал полную воды маску и снова и снова тонул. Когда он переставал молотить вокруг себя руками и застывал снулой рыбой, Шерлок вытаскивал его на берег и долго ругался на нескольких языках. Опять. Джон приходил в себя, долго кашлял водой и отборным армейским матом… дышал, хрипя надсаженным горлом… послушно кивал, роняя капли с мокрых волос… отдыхал с полчаса, пока у подсохшего ульви не начинали таять на теле чешуйки, ласково гладил его теплый упругий хвост, зарываясь пальцами под мягкие пластинки на окатах бедер… Шерлок потягивался, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться… он до судорог боялся щекотки… подставлялся под нежные почесывания, выгибался на нагретом солнцем песке, пока Джон не вскакивал, не хватал свое упрямое снаряжение и снова не лез на глубину… Спустя месяц Джон научился нырять так глубоко, насколько ему позволял запас кислорода в легких, набирать скорость всего парой-тройкой взмахов новых пластиковых конечностей, охотиться с подводным ружьем на толстых тунцов, смышленых марлинов и остроносую рыбу-меч, а еще добывать красивые веточки лососево-красных и угольно-черных кораллов. В окрестностях острова, а особенно на кишевшем живностью рифе, водились акулы, и Шерлок настоял, чтобы Джон постоянно держал при себе хотя бы нож, пристегнутый ремешками к щиколотке. Доктор предпочел бы пистолет, но согласился, что под водой от него мало толку. Он всегда волновался, когда Шерлок уплывал надолго, но смотреть, как тот мается ради него на мелководье, было нестерпимо. А поэтому Джон стойко махал с мостика рукой, уверенно изображал насмешливую беспечность, но, стоило русалу скрыться из глаз, сокрушенно вздыхал и шел за ластами… Снова. Полчаса вдоль берега - и вот уже показались угольно-серые, похожие на обгорелые головешки, лавовые утесы. Возле них на дне водились большие сногсшибательные устрицы, и Джон был не прочь запастись тремя-четырьмя дюжинами свежей вкуснятины на ужин. Под недавно обнаруженное в громадном баре «Шардоне». Джон вообще-то не считал себя каким-то особым ценителем французских пищевых извращений, но однажды… в своей прошлой, почти забытой жизни… он ел устрицы именно в этом сочетании, и язык услужливо напомнил, каким обволакивающим было это нежное виноградное вино, как уютно мерцало на льду содержимое раскрытых раковин, и как потом во рту растекался вкус хлеба и сливочного масла… Что было после, возбужденный предвкушением мозг вспоминать отказывался. Скорее всего, было что-то еще - какое-то продолжение… но сейчас его подробности казались неинтересными и ненужными, потому что… Шерлок. Потому что, все изменилось. И теперь Джон просто не мог не устроить своему возлюбленному вкусный приятный вечер… с продолжением… раз уж так сложились гастрономические звезды… Он не спеша ополоснул маску, продул и поправил дыхательную трубку, и только после того, как все это удобно расположилось на его голове, надел ласты и затянул потуже ремешки. Сегодня с утра с океана дул довольно сильный бриз, волны бились о камни и баламутили илистое дно у их подножья. Джону приходилось практически ползать на придонных камнях и отковыривать от них прилепившиеся неровные шершавые ракушки. После двух-трех у него заканчивался воздух, и он поднимался, чтобы набрать еще. Сетка у пояса была заполнена уже наполовину, когда темная тень прошла прямо над головой. Джон замер и задержал дыхание, стараясь не выдать своего присутствия. Не то, чтобы он реально верил в нападение акулы, но всего неделю назад Шерлок лично отогнал своим ультразвуковым свистом мако** размером с небольшой пикап. Тень пропала, Джон нервно заозирался, обдирая о камни колени, как назло жутко захотелось подышать, легкие начало печь, а сердце застряло где-то под кадыком. Он машинально отстегнул сетку с устрицами и вытянул из ножен тонкий, длинный клинок. Если где-то неподалеку и правда появился хищник, возжелавший им перекусить, лучше иметь за спиной прикрытие в виде скалы и что-то острое в руках. Оттолкнувшись обеими ногами, он заскользил по направлению к берегу. Пенящаяся, клубящаяся муть мешала рассмотреть хоть что-то вокруг дальше, чем на пять метров, да и кислорода в обезумевших, сухих легких уже не осталось, поэтому Джон все же рванулся туда, где сквозь леденцовую рябь смутно пробивался солнечный свет. И когда руки уже оказались на поверхности, а запрокинутое лицо смотрело в небо, как через разбитое стекло, кто-то ухватил за левый ласт и резко дернул вниз. Удержаться за воду невозможно, Джон в панике замолотил ладонями и забился, как пойманная на крючок рыба. Последний воздух вырвался из раскрытого рта, когда он, выплюнув трубку, закричал, забыв, что под водой его крика никто не услышит. У него хватило ума не вдыхать и вспомнить про нож. Кто-то уверенно тянул его на дно и, если не выяснить это немедленно, у событий будет лишь два варианта развития – Джон захлебнется или Джона сожрут живьем. Перестав сопротивляться, он нагнулся, всматриваясь в темноту и увидел смазанный силуэт человека матово-сером гидрокостюме и акваланге. Зеркально блеснуло поляризованное стекло маски, а рука в кольчужной перчатке ухватила Джона за щиколотку. Как ни странно, никаких пузырьков при дыхании пловец не производил, да и аппарат у него выглядел непривычно. Джон слышал про подобные разработки для подразделений военной разведки, но видеть до сих пор не приходилось. Сбросив оцепенение, он пнул второй ногой нападавшего в голову, но особых результатов это не принесло. Тогда он извернулся и полоснул лезвием по удерживающей его руке. Бесполезно - нож скользнул от запястья к локтю и только. Неожиданно со спины возникла еще пара рук, сдавила, больно вывернула кисть, клинок кувырнувшись канул на дно, посверкивая лунными бликами на прощанье. Первый аквалангист, как бульдог, перебирал руками и подтаскивал Джона к себе все ближе, второй пытался сцепить руки в кольцо на его груди… Джон бил коленями, кулаками, упирался ладонями в грудь и под подбородок, дергал за трубки загубника. От недостатка кислорода уже мутило, грудь разрывалась, нестерпимо хотелось сделать вдох… А потом тот, кто был сзади, сдернул с него маску, и Джон почувствовал укол в шею. Онемение навалилось мгновенно, запретив двигаться и не позволив наглотаться воды. А потом наступила темнота…