Ряд №10 / Aisle 10

В воскресенье утром я не знал, чем заняться, кроме того, чтобы ждать новостей от Твика, и поэтому сделал то же, что и всегда — отправился в прачечную. На то у меня были свои причины. Когда я завалился в прачечную с мешком грязного белья в обнимку, Кенни был уже там. Он сидел на одной из стоящей в сторонке сушилок, с запрокинутой назад головой, с закрытыми глазами и легкой улыбкой на лице. Я подошёл поближе, и тут до меня дошло, что сушилка вибрировала под ним. — Какого хрена ты делаешь? — спросил я и нахмурился. Он приоткрыл один глаз, увидел меня, затем открыл оба глаза и широко улыбнулся. — Крэйг, ты… только попробуй это, круто же. Сказал совершенно откровенным голосом, с придыханием. Неловко стало. — Что? — Сядь сюда, — сказал он, — как же хорошо будет твоему… Я прервал его жестом: — Не надо. И знать не хочу. — Тут полно места, кореш. — Он похлопал рядом с собой. — Нет, я не собираюсь сидеть рядом с тобой и кончать от сушилки. Боже. — Лаааан, но ты многое теряешь. Я хмыкнул и с мешком за спиной потащился в другой конец комнаты. — Закончишь придуряться — найди меня. Кенни не заставил себя долго ждать. Я укладывал белье в машину и услышал, как он спрыгнул с сушилки, как отдавался эхом звук его шагов, когда он направился ко мне. — Быстро ты, — сказал я, не отрываясь от своего занятия. — Твоим любовникам очень повезло трахаться с таким умелым партнером. — Заткнись, блин. — Кенни поддел меня кулаком. Он скрестил руки на груди и прислонился к одной из машин, вытянув голову так, чтобы заглянуть мне в лицо. — Что с тобой? — Ты о чем? — Ты первый начал разговор. И потом поддержал разговор. — Он искоса посмотрел на меня. — Ты даже не такой взрывоопасный, как обычно. Я пожал плечами. Краем глаза увидел, как он покачал головой. — Это все, что ты можешь сказать? — Он задумался. — Ты таки переспал с Твиком? Мда, не совсем так всё было, но он оказался достаточно близок к правде, чтобы впечатлить меня своей интуицией. Я закатил глаза и залил в машину средство для стирки, пропустив мимо ушей его слова. — И даже не отбрыкивается! Здорово! — Он поддел меня локтем. — Как все прошло? — Мы не спали вместе. — Да-да, конечно, я и забыл, с кем разговариваю, — посмеялся он и начал снова: — Так что значит страстно заниматься любовью в понятии Крэйга Такера? Может быть, за ручки держаться? Вы подержались за ручки? По части любовных дел это для тебя значительный прогресс, так ведь? — Ммхм — Что «ммхм»? Ты признаешь, что диапазон твоих романтических чувств не больше, чем у третьеклассника, или что вы на самом деле… того, — Он соединил пальцы двух ладоней вместе и завилял ими перед моим носом, игриво подвигав бровями. Я бросил взгляд на его руки: — Окей, да, если ты так показал держание за ручки, то да, оно самое. Он фыркнул: —Лаадно, Пень, дурачком не прикидывайся, мы оба знаем, что я… — тут он запнулся, часто заморгал, осознав, что к чему, и снова выпучил на меня глаза. — Стой, чего? — Мы держались за руки. — Я помолчал. — И целовались. Приятно было произносить эти слова, несмотря ни на что. Наверное, отчасти поэтому слова вылетали из меня сами собой. И ещё потому, что пусть Кенни не входит в круг моих лучших друзей, в наших отношениях было нечто такое, что позволяло мне доверять ему. Кенни в принципе заслужил доверие: иногда он бывал докучливым, но вообще понимающим и порядочным парнем, который умел выслушать и обладал мудростью большей, чем мне от него требовалось. В общем, он был хорошим другом. Если он узнает — я не возражаю. — Вау, блин, не ожидал от тебя такой честности. Недоверие Кенни зашло настолько далеко, что он снял капюшон и вытаращился на меня ещё больше: — И что, — продолжил он, не оправившись от шока, — это правда? Вы взаправду? Ты и он? Это случилось? Наконец-таки? — Давай не будем бежать впереди паровоза. — Именно что будем бежать впереди паровоза! Кореш, блин, я болел за тебя с самого начала. Ты просто обязан мне рассказать. — Не обязан и не буду. — О, господи, ну ты чего, подразнил, блин, сказал, что вы пососались, а теперь оставил умирать от любопытства? — Остальные подробности знать вовсе не обязательно, — сказал я. — Но раз ты болел за меня с самого начала, так уж и быть. Решил, что ты достоин узнать хотя бы это. Он вздохнул, прислонился к стиральной машине и разочарованно поморщил нос, вздёрнув его к потолку. — Ладно, проехали. Думаю, хватит, на сегодня. — Стой, но… — продолжил я, закрыв дверь машины и включив ее. Машина ожила передо мной и зарокотала. Я уставился на вращающуюся цветастую массу, мое отражение в стекле уставилось на меня в ответ. — Можно спросить тебя кое о чём? — Да, хочешь отсосать — вперёд. Я повернулся к Кенни. Под моим тяжелым взглядом он сжался и понуро улыбнулся: — Да, можно, а что? Тут я скопировал его позу, тоже прислонился к одной из машин, заскользил спиной по стенке и сел на пол, локти положил на согнутые в коленке ноги. Я бездумно перебирал пальцами, пытаясь придумать, как бы лучше выразить в словах то, что мне хотелось спросить. — В общем, — неторопливо начал я, — предположим ты заботишься о ком-то. И этот кто-то хочет выкинуть нечто… бредовое. Из рук вон выходящее, понимаешь? И хочет, чтобы ты сделал это с ним заодно. Но ты-то знаешь, что это безумие и не надо в него влипать. — Я посмотрел на него и поморгал. —Что ты будешь делать? Он плюхнулся рядом со мной, смешливость сошла с его лица, он всерьёз задумался над моим вопросом. — Что ты имеешь в виду под безумствами? — Всё равно. — Я покачал головой. — Или не всё. Не знаю. Не могу сказать, впрочем. — Гм, — Он отвёл свой взгляд от меня, уставился в дальний угол комнаты. — Ну, окей. К счастью для тебя, я прошёл через такое дерьмо. Это случилось в четвёртом классе, когда, гм, Баттерс думал, что он гаваец. Помнишь? Я махнул рукой. — Припоминаю. — Ну да, он вбил себе в голову, что ему нужно поехать в ебучие Гавайи, чтобы вернуться к своим корням, всякая фигня. Не буду вдаваться в подробности, но ты можешь себе представить? Девятилетка забронировал рейс до Гавайев и чуть на самом деле не улетел туда один. И что самое странное — никто не захотел остановить его, ну типа сесть рядом и объяснить, почему это неправильно. Пришлось сделать это мне. Я поехал в этот блядский аэропорт и попытался образумить чудика, но он настоял, что для него это важно. И знаешь, что? Сам не понял как, но я поехал с ним. И если уж мы заговорили про держание за ручки, то да, я держался с ним за ручки в блядском аэропорту, и вдобавок согласился сесть с ним в этот блядский самолёт. — А, точно, — кивнул я. — Вас тогда не было неделю почти. — Да! Именно! Баттерс Стотч и я укатили на Гавайи, потому что он вбил себе в башку безумную мысль, что ему очень нужно туда слетать. Я должен был остановить его, но не стал, и хочешь знать, почему? — Почему. Склонившись чуть на бок, он развернулся ко мне, чтобы получше рассмотреть мое лицо. — Может, я не люблю его так, как ты любишь Твика, — его голос внезапно стал тихим и сдержанным, серьёзным. — Но он мне нравится. Он и вправду славный парень. Слишком чистый для нашего уродского городишки, наверное. И по непонятным причинам Баттерс думал то же самое обо мне. Когда тебе кто-то небезразличен, и этот кто-то сильно переживает из-за чего-нибудь, ты не можешь просто взять и… убить идею. Если только она не разрушает жизнь. А так зачем мне делать то, что уже делает весь остальной мир? Я отправился с Баттерсом, потому что к черту всё, почему бы и нет? Поездка могла быть и страшной, и опасной, но по крайней мере, я был рядом с ним. По крайней мере он не прошёл этот путь в одиночестве. Он знал, что кто-то заботится о нём настолько, что готов пуститься с ним в эту безумную поездочку. В задумчивости я разглядывал его некоторое время, потом вновь принялся изучать свои пальцы. После разговора с Клайдом вчера я решил отговорить Твика, переубедить его, что это сумасшедшая затея, и если он позволит помочь себе, мы могли бы вместе найти выход из положения. Случись это с кем-то другим, то такое решение казалось бы наиболее разумным. Но я определённо не рассмотрел ситуацию со всех сторон, особенно со стороны Твика. Вопрос был тонкий, даже очень, и слова Кенни вызвали во мне противоречивые чувства. он знал, что кто-то заботится о нем настолько, что готов пуститься с ним в эту безумную поездочку И вместе с эхом этих слов в моей голове также возникла мысль. Возможно, ключ не был признанием, не был испытанием, не был загадочным шахматным ходом с его стороны, чтобы увидеть мой следующий ход. Возможно, это было своеобразно озвученное приглашение, приглашение от нервного, осторожного параноика, который боялся сближаться с людьми. Возможно, это был выход. Для меня. «Ты знаешь, что я сделал, » — сообщал мне ключ. — «Теперь знаешь. Пойдёшь ли ты за мной после такого? Хочешь ли меня по-прежнему? Ты можешь поступить правильно и сдать меня. А можешь отпустить. Можешь отмыться от всего — от меня — если хочешь. Можешь делать все, что угодно. Я не обижусь. Я все пойму. Решай сам.» Искреннее, боязливо, с вынужденной глубокой убеждённостью, что именно это и есть наиболее вероятный исход всех событий. Аж мурашки по коже пробежали. Кенни осторожно подтолкнул меня коленом о колено, а я так сильно ушёл в свои мысли, что роились в моей голове, что дальше уходить было невозможно, и меня начало тянуть обратно в реальность. Кенни слегка наклонился, поглядывая на меня, пока я, в глубокой задумчивости, прятался за своими патлами волос. — Ну что, помогло как-нибудь? — спросил он, одарив меня тёплой утешающей улыбкой и виноватым взглядом. — Прости, если это не подходит тебе. — Да не, ты молодец, — пробурчал я, потёр лицо ладонью и приподнялся, глубоко вздохнув. — Правильно сказал. Как всегда. Он усмехнулся: — Без проблем. Такого добра у меня полно. Не обязательно было ему быть со мной добрым, уделять мне время, делать те благие дела, что он сделал для меня с тех пор, как завертелась вся эта кутерьма. Мы дружили, но я постоянно вёл себя с ним как говнюк. Вообще, я не заслуживал хороших людей в своей жизни, не говоря уже о нём. Полагаю, что Баттерс хорошо разбирался в людях: Кенни был слишком хорош для нашего уродливого городка. Поначалу, колеблясь, моя рука поднялась и повисла в воздухе, словно на полпути, потом я просто протянул её, ладонью кверху, слегка согнув пальцы. Надеюсь, Кенни понял, что я предлагал ему, без объяснений с моей стороны. — Спасибо, — сказал я тихим голосом, не решаясь посмотреть на него и потирая шею другой свободной рукой. — За всё. Он ощутимо напрягся и стал молчаливым, впервые за наш разговор. Потом он засмеялся, не насмешливо, а по-дружески мягко и сцепился со мною пальцами. — Правда? — хихикнул он. — А ты милаха. Честно. Кто ещё кроме нас поймёт, что в твоём мире это наивысшая форма благодарности? Я усмехнулся. Кенни сжал мою руку. — Хотя, с учётом того, что я узнал о тебе — мы почти как любовью занимаемся, да? Красота. — У тебя одна минута, не раскрывай рта, пожалуйста, не порти атмосферу. — Оу, блин, а что, ограничение по времени есть? — Сорок секунд. — Ладно-ладно, просто знай, что я всегда буду дорожить этим моментом.

***

Ночью, ворочаясь в кровати, я увидел сон. Мир окрасился в сепию, я бежал по железнодорожным рельсам, с двух сторон вытянулись пальмы, песок и океан, который простирался на многие километры вдаль. Я не знал, что делаю, куда бегу и от кого, и где кончаются рельсы. Вдруг передо мной возникла дыра в земле, глубокая и широкая, и, не долго думая, я прыгнул, с намерением преодолеть ее. Нужно было кое-куда попасть, и трещина меня не остановит. Но когда я приземлился, рельсы исчезли. Падал медленно, зависая в воздухе, как будто гравитация ослабла и нечему было притянуть меня обратно на землю. Я огляделся в замешательстве. Океан пропал, как и пальмы, и песок. Вокруг — чёрная пустота, усыпанная крошечными белыми огоньками. Глубоко под ногами, там, куда бы я не ступил ещё много веков спустя, были кратеры. Луна. Парил я долго, может быть, вечность, всматриваясь в мягкое молчаливое пространство космоса. Это и тревожило, и успокаивало одновременно.

***

Около трёх ночи раздался звонок. Он выдернул меня из сна настолько жёстким образом, что закружилась голова. В отчаянной попытке прервать свои страдания, я крепко закрыл глаза и вслепую повозился с телефоном, чтобы унять вибрацию, одновременно обнимая подушку ещё крепче. Но после того, как закончился первый звонок, за ним немного погодя последовал второй. Так повторилось два раза, пока я не сдался. — Мм, — промычат я в трубку, прижал ее к губам практически вплотную. —… привет. Это был Твик. Разрываемый между страданием, что принёс мой прерванный сон и облегчением, что принёс голос Твика, я простонал в подушку. Твик терпеливо дожидался, пока я приходил в себя. — Сейчас? Серьёзно? — пробурчал я немного невнятно. Он издал смешок, игривый, но по большей части виноватый. — Да, сейчас. Извини, что разбудил тебя. — Ты воообще спишь? — Всерьёз спрашиваешь? Нет, не сплю. — Ну конечно. Мы замолчали. Тишина дала мне ещё пару секунд, чтобы проснуться, но Твик прервал её, несмело, как будто хотел высказаться, но не знал, когда и как начать. —…значит. И вопрос, и утверждение. Понятно, что он спрашивал. Решился ли я? Именно для этого он и позвонил, и хотя ответ уже был готов, вопрос застал меня врасплох. — Одну секунду, чувак, я еле-еле соображаю. — Я потёр глаза кулаком. — Можешь отказаться, если что, — тихо продолжал Твик. — Если хочешь. Я не обижусь. — Слушай, мы можем встретиться? — спросил я, наваливаясь на одну руку. — Что? Зачем? — прошептал он резко, его голос немного взвизгнул. — Сейчас не можешь сказать? — Не хочу обсуждать это по телефону, — пробубнил я. — И ещё хочу тебя увидеть. Твик издал звук, характерный для него испуганный вскрик, который он подавил в последний момент. Я практически увидел, как он подпрыгнул, затеребил пальцами рубашку, прикрыл рот рукой, лихорадочно замотал головой. От невозможности наблюдать это воочию мне захотелось увидеть Твика ещё больше. Сидя на кровати, я ждал его ответа, глаза мои были закрыты, голова опускалась, вторая рука сжимала колено. — Да, — наконец, затаив дыхание, выдал он. — Конечно. После того, как он повесил трубку, у меня оставалось время, чтобы сложить в рюкзак одежду. К счастью, одежды у меня было немного, поэтому на сборы ушло несколько минут. Ещё я закинул в рюкзак вещи, которые могли бы понадобиться в дороге — туалетные принадлежности, фонарик, немного денег. Я никогда раньше не сбегал из дома. И не знал точно, что нужно брать, что не станет лишним грузом в дороге. Если хорошо подумать, вряд ли это имело значение. Страйпи не спал и с любопытством глазел, как я на цыпочках бродил по комнате. На прощание я в последний раз кинул на него взгляд. — Угу, тоже не знаю, что происходит, — пробормотал, просунув палец в клетку и почесывая ему нос. — Не вернусь в ближайшее время, так тебя покормит Руби. Наверное. Мы планировали встретиться на полпути к нашим домам, на углу улицы в паре кварталов от моего дома и от дома Твика. Когда я вышел на улицу, было холодно — не холоднее, чем обычно, но морозец пощипывал кожу там, где её не прикрывал высокий воротник куртки. Я потёр замёрзший кончик носа, спрятал руки в карманах, сжал их в кулаки. Твик уже сидел на месте, на бордюре под уличным фонарем, и дрожал, руками он обхватил колени. Рядом с ним — рюкзак, такой большой и нагруженный, как будто он собрался с ним путешествовать по Европе. На мгновение стало даже интересно, как он собирался идти с этой штуковиной: я представил, как, надев ее на себя, Твик в ту же минуту заваливается на спину. С собой же у меня был всего лишь старый школьный ранец, который лежал без дела несколько лет, и тот не полный. Стало ясно, кто из нас лучше представлял себе, что такое побег из дома. На звук моих шагов он поднял голову, осмотрелся и, увидев меня, встал на ноги. — И-извини! — тут же воскликнул он ещё до моего приветствия и мучительно сжал ворот своей рубашки. — Я знаю, что для тебя это ужасно рано, и что ты любишь сон больше всего на свете, но мои родители раньше двух спать не ложатся, поэтому пришлось ждать, ну, ты знаешь, и да, это так внезапно, но надо было сделать это сегодня, потому что… Я шагнул ближе и положил ладони ему на щёки, прервав его речь. Он уставился на меня своими большими глазами. — Всё хорошо, — сказал я таким мягким голосом, насколько возможно, и начал водить большим пальцем по коже, что на ощупь была как лёд. Твик дрожал. Тихо-тихо, я спросил: — Можно поцеловать тебя? Он сглотнул, в горле как будто что-то застряло. Не отрывая взгляда, он следил за мной с пристальным вниманием. А немного погодя кивнул. И я притянул его поближе, медленно и нежно, прижался к его губам. Не отрывался от них, блаженно вдыхал носом воздух, потом чуть-чуть отстранился, чтобы отметить это место на его коже короткими, более страстными поцелуями. От внезапности и пыла, которыми я одаривал его губы, Твик вздрогнул, но вскоре расслабился. Тело его перестало дёргаться, и я услышал, как он довольно заурчал, уткнувшись в мой рот. Многообещающе. — Прости, — сказал я наконец, после двадцати или около того поцелуев, когда оторвался от Твика и прижался к нему лбом. — Два дня об этом думал. — А про ломку ты не наврал, — хихикнул он, подрагивая. — Теперь понимаю, о чем ты. Он бросил на меня взгляд из-под ресниц, легонько потерся носом. Следующие слова он произнёс тихо, почти шепотом: — Не нужно спрашивать в следующий раз. — Я просто не хочу, чтобы ты неловко себя чувствовал. — Всё нормально. Когда это делаешь ты — то можно. Я чуть улыбнулся и ласково потерся о его лоб. — Спроси меня снова, — сказал я. Он изучил меня внимательно своими большими и блестящими глазами, а когда заговорил, голос его стал тих. — Ты… пойдёшь со мной? Он должен был увидеть убеждённость в моем взгляде, почувствовать, по моим объятиям и поцелуям, как сильно я соскучился, поверить, что я и вправду совершенно искренне хочу его, несмотря ни на что. Вот почему я был здесь, на улице, холодной ночью, в невообразимый для человека ранний час, просто чтобы сказать два слова, которые с лёгкостью мог произнести и по телефону. — Да, — наконец, пробубнил я, — пойду. Его взгляд был серьёзен, когда он вглядывался в мое лицо. Как будто ожидал какой-то неожиданной концовки, оговорки, которая бы все разрушила и которой никогда не суждено было появиться. Когда я так ничего и сказал, он судорожно заморгал, смахивая с себя остатки страха. Его губы приняли форму улыбки, слабой, скоромной, но не сдерживаемой, и он сжал мою ладонь, что до сих пор лежала на его щеках. — Окей, — выдохнул он, фраза вылетела облачком пара и растворилась в воздухе. Он ещё раз сжал мою ладонь, а потом аккуратно убрал её с щеки, отошёл к рюкзаку и закинул его на плечи. На удивление он ни разу не качнулся, только шагнул в мою сторону, слишком ловко для такого тяжелого груза. Поравнявшись со мной, он нащупал мою руку, переплетаясь пальцами. Затем двинулся вперёд, и я беспрекословно последовал за ним. Твик знал, куда шёл, его шаги были целеустремленные и решительные. Мы проходили мимо знакомых домов одноклассников, мимо зданий, объектов и множества других мест, которые были в некотором роде памятными для меня, к которым я слишком сильно прикипел за те семнадцать лет, что жил здесь. Они проносились мимо нас как в тумане; я позволял себе быть ведомым, и в таком маленьком городе как Южный парк у нас не заняло много времени, чтобы добраться до окраины. Наверное, то, что мы собирались переступить границу города без намерений сюда возвращаться, должно было стать чем-то более особенным. Но вот мы за мгновение пересекли этот порог и — я не почувствовал ничего. На этом наша прогулка далеко не закончилась. Иногда мы разговаривали, и наше тихое бормотание сопровождалось ритмичным постукиванием шагов, вторящей им песней сверчков и нежным посвистыванием ветра. В двух словах Твик намекнул, куда мы направлялись, объяснил, что так поздно автобусы не ходят, и нам придётся где-нибудь переночевать перед большой дорогой. Я спросил очевидное: — Тогда поясни, почему мы обязательно должны сделать это сегодня ночью? — Завтра занятия в школе, и это будет хорошим прикрытием, чтобы начать жизнь заново, ну ты понимаешь? Это предлог, чтобы утром уйти и отсутствовать дома весь день. Не могу же я уйти из дома с такой большой сумкой днём и не спалиться. — Ты все продумал. — Не в первый раз это делаю, — Твик пожал плечами. — После того, как это случилось несколько раз, родители перестали притворяться, что им не всё равно. Потому, наверное, что меня не на много дней хватало. Я посмотрел на него. Он всматривался вдаль перед собой, во взгляде его была сталь. — Почему? — спросил я. — Не знал, куда идти, да и денег не было, чтобы путешествовать далеко. — Он помолчал и голосом потише добавил: — Я бы струсил. — Что же сейчас изменилось? Твик вздохнул: — Я устал. Реально устал. — Он бросил на меня быстрый взгляд, и уголок его губ дёрнулся, совсем немного, чуть-чуть. — И, ну… в этот раз иду не один. Я улыбнулся в ответ, так же чуть-чуть, а потом пошёл за ним почти вплотную, легонько задевая его плечами. За час мы недалеко ушли. Хотя город остался позади, шоссе перед нами простиралось ещё дальше. Я частенько бывал в этом районе, когда ездил в близлежащие города, поэтому дорога по-прежнему выглядела относительно знакомой, настолько, насколько могут быть казаться знакомыми однообразные поля и леса у подножия гор. В какой-то момент маршрут Твика сделал небольшой поворот, свернув с чёрного тротуара в грязь. Твик замедлил шаг, ступал по тропе с большей осторожностью, но с не меньшей решительностью. Сюда не доходил свет уличных ламп, поэтому из кармана он достал маленький фонарик, что, вместе с луной, помогал нам продираться через траву. Я понятия не имел, куда Твик так целенаправленно держал путь. За ним меня вела только слепая вера и ничего больше, пока впереди не показались смутные очертания того, к чему мы направлялись. Машина. — Твой реквизит, — с насмешкой сказал Твик. — Ага, прям там же, где Клайд ее оставил, — пробурчал я. — В канаве наполовину. Сначала я не понял, почему мы здесь, а потом дошло. — Значит, мы здесь будем… — Спать? Да. — Он взглянул на меня. — Если у тебя нет предложений получше. Я беспомощно развёл руками. Конечно же, нет. Не я здесь заправлял парадом, да и никогда не стал бы. Машина оказалась не заперта, и Твик залез в неё, чтобы поставить на нейтралку. Вместе мы вытолкали её из канавы. Я подождал, пока Твик снова открыл дверь со стороны водителя, а затем багажник, в котором были припасены несколько одеял и подушек. Одно из одеял выглядело смутно знакомым, и я не мог вспомнить, откуда, пока Твик его не вытащил, и тогда я понял, что в последний раз видел это одеяло у Твика дома. — Это ты положил его сюда. Он кивнул. — Значит, пока я сохнул по тебе эти два дня, ты реальную, гм, подготовку провёл. Тщательную. — Как и говорил. Мне не впервой. — Он втолкнул одеяло и подушку мне в руки. — Сзади или спереди? — Ты о сексе спрашиваешь? Даже при лунном свете было видно, как он покраснел от смущения. — Что? Нет! — Да шучу я, спокойно. Я уступил ему заднее сидение, так как оно было шире и удобнее. Твик немного сопротивлялся, но я убедил его, что мне действительно всё равно. Я мог уснуть где угодно, к тому же переднее пассажирское кресло было довольно мягким, так что я не жаловался. Открывать окна — слишком холодно, а закрывать все полностью — слишком душно, поэтому мы приподняли люк на крыше, так, чтобы сюда заглядывал кусочек ночного неба. В темноте авто и вдали от шоссе мы могли разглядеть детали неба с потрясающей четкостью, миллионы звёзд и даже фиолетовый рукав Млечного пути. Это как раз то, что мне нравилось в нашем горном городке — насколько ясным и отчетливым открывался вид на звёзды во всех тонкостях. Но для нас это было настолько обычным делом, что я принимал это как само собой разумеющееся. Я любовался звёздами, когда выпадала такая возможность, наверняка, больше, чем любой другой ребёнок, но никогда не доводилось смотреть на них так пристально. Мы расположились на своих сидениях, по самую макушку закутавшись в кокон одеял, которые принёс Твик. Я не долго думая устроился поудобнее, свернулся в клубок, как кот. Твик ложиться не торопился; покрывала беспорядочно свисали с заднего сидения, подушка прижалась к двери, но сам он продолжал сидеть, скрестив ноги, и смотреть в окно. Мое сидение было откинуто назад, и лицо Твика оказалось не так далеко от меня, я ждал, когда он ляжет, глаза нещадно слипались. — Ты, гм, — сказал Твик, не глядя на меня, — наверное, устал. Можешь поспать. Я разбужу тебя, когда снова пойдём. — А ты разве спать не собираешься? — сказал я, губы пощекотали руку, на которой лежала моя голова. — Мне это не нужно. — Ты что, робот? — Это сложно, окей? Моё тело не приспособлено, чтобы спать нормально. Мозг никогда не отключается. Обычно удаётся перехватить час — или два, если повезёт. Я зевнул. Он прав. Я устал. Но мне показалось, что засыпать раньше него будет неправильно. — Давай поговорим тогда. Он на секунду притих, и я почувствовал повисшую в воздухе нерешительность, так, что её можно было пощупать. — О чём? — спросил он наконец, словно не доверял моему предложению. — О чём угодно. — Я пожал плечами. — Можем сыграть в нашу игру с вопросами. Только сильно не грузи. Снова тишина, а потом… — Ладно. — Он устроился на подушке. — Чего ты боишься?  — Застрять во вращающейся двери. Он немного посмеялся, с запозданием, как будто сомневался, правильно ли меня услышал. — Что? — Да, «Крестного отца» смотрел? Там один лошок застрял в двери, а затем его тут же пристрелили. Конечно, его убийство было умышленным, но всё же… — Господи. Ладно. — Я почувствовал, как он улыбнулся с темноте. — Валяй. — У тебя же три вопроса. — Ничего. — Понял. — Я задумался. Тяжело сосредоточиться, когда от недосыпа твой мозг словно в тумане, но мне удалось выдавить из себя вопрос: — Что ты всегда хотел сделать, но до сих пор не сделал? Ответ прозвучал слишком быстро, если учесть, что это был за ответ. — Всегда хотел тату. Он посмеялся над моими словами, поэтому я тоже посмеялся над ним, без угрызений совести. По правде говоря, оснований для удивления у меня было больше. — О да? — Никогда не получалось пересилить себя и лечь под иглу, но… может смогу. Когда-нибудь. — Тогда логично. А ты не фанат перемен, я смотрю? Что-то постоянное тебе подойдёт. — Наверное. — Он посмотрел на меня. — Нам надо вместе пойти. — Такая ответственность. — Я не хочу набивать твоё имя на жопе, идиот, — хихикнул он. — Просто… нужен кто-то рядом, чтобы я не зассал. — Да, конечно, — я пожал плечами. — Спроси меня, когда нам будет восемнадцать. — Думаешь, мы будем общаться к тому времени? — Надеюсь, — я зевнул. — Какую тату ты хочешь? — Ну, птичку? Не банальное что-то, а — толстенькую. Маленького толстенького попугайчика, например. — Он говорил, затаив дыхание, словно эта тема захватила его слишком сильно. — Или кактус! Малюсенький, чтобы на запястье влез. — Растения нравятся? — Я очень боюсь, что поубиваю их, но кактусы довольно крепкие! И симпатичные ещё! Колючие и жесткие снаружи, мягкие и податливые внутри. Множества цветов и форм. Они реально прикольные, на самом деле. Чем больше он говорил, тем больше загорался его взгляд. Как же чертовски мило. — А ты? — спросил он, голосом звонким, ничуть не уставшим. — Не знаю. Я определённо столько не думал об этом, как ты. Ракету? Оу — или, может, созвездие. Видел где-то такие штуки. Выглядит охрененно. — Какое созвездие? — Сложный выбор. Слишком много таких, у которых крутое расположение звезд. — Забыл, что ты реально увлекался подобными вещами, — сказал Твик, в голосе его послышалось восхищение. — Это круто, на самом деле. — Я закрыл глаза и попытался вспомнить все звездные карты и книжки по астрономии, которые тщательно проштудировал в детстве. — Андромеда или Дракон здорово смотрелись бы. Но если уж, гм, выбирать, то… Малая медведица? Потому что, гм, ковшик прикольный. И узнаваемый. Я открыл глаза. — Кстати. А потом поднялся, приоткрыл люк на крыше, чтобы пропустить больше лунного света, лёг обратно и показал наверх. — Видишь? Вон оно. — Где? — Большая яркая звезда? Окей, их тут много, но вон та, реально яркая? Выпендривается как будто? — А, это она? — Да, про что бы ты там ни подумал, наверное, это она. Полярная звезда. — Пальцем я прочертил созвездие в воздухе. — Вот это конец ковша Малой медведицы. Классно, правда? Представь это у меня на затылке. Я ждал, что Твик засмеётся. Обычно люди смеются, когда я талдычу про какую-нибудь нердовскую муть, вроде фильмов, видеоигр или космоса. Мне было всё равно, если бы Твик засмеялся, меня бы это не задело. Насчёт тату я не был серьёзен, просто хотелось его успокоить, заболтать, чтобы он выговорился и уснул. Но Твик не засмеялся. Вообще ничего не сказал. Я вытянул шею, чтобы проверить, слушает ли он меня или нет. Твик уставился на небо огромными глазами, в ужасе — по другому не описать. Он жевал губу и впивался пальцами в одеяло. — О Господи, — сказал он, прежде всего, самому себе, — оно огромно. — Что? — спросил я. — Небо? — Ага. — В голосе его не ощущалось восхищения, скорее уж, явная паника. — Господи, и как ты можешь спокойно на него смотреть? — Не знаю. Оно красивое. — С Твиком было что-то не то, я это чувствовал и старался говорить непринужденным тоном. — Успокаивает, типа. Мы такие мелкие, чувак. Кому какая разница, что мы творим со своей жизнью? Неважно это всё. В масштабах Вселенной мы всего лишь песчинки. Из Твика вырвался дрожащий вздох. О том, что космос — это здорово, я бы мог рассказывать вечно, но все же прервал свою речь и перевернулся на бок, с беспокойством посмотрел на Твика. Руками он вцепился в своё лицо. — Все хорошо? — спросил я. Из него вырывались короткие всхлипывания, которые он пытался побороть. Вдохнув несколько раз в себя воздух, он пробубнил, почти не шевеля губами: — Норм. Я в норме. Устал только. Можно и поспать. Очевидно, разговору пришёл конец. Я не понял, что же, черт возьми, сейчас произошло, а заканчивать на такой ноте было неловко. Но он и так нервничал из-за чего-то, и не хотелось прямо сейчас на него давить. — Гм. Ладно. Точно? Он усиленно закивал. — Окей. Спокойной ночи. Я отвернулся и снова улёгся в кресле, а Твик не переставая крутился и ерзал, цеплялся за одеяло и потирал ладонью лицо. Я слышал какие-то тихие звуки, недовольные вздохи, прерывистое дыхание. Очевидно, что он старался сдерживаться, чтобы не беспокоить меня, но это было сложно. Мне не хотелось засыпать в то время, как Твик ворочался позади меня, разрывало желание сделать с этим хоть что-нибудь, но через несколько минут он вроде бы успокоился. Мое уставшее тело, в отчаянной попытке уложить меня спать, положительно восприняло этот момент затишья. Поддаться своему телу мне не стоило большого труда, все то время, что мы провели в машине, глаза слипались сами собой, и когда я дал им добро, они закрылись, пожалуй, слишком быстро. Кажется, я отключился на полчаса, каких-то мутных полчаса, когда я то просыпался, то снова проваливался в сон, пока голос Твика не пронзил тишину, словно стрела: — Крэйг. Говорил он шёпотом, словно не мог понять, хочется ли ему, чтобы его услышали или нет. Тем не менее, мое имя вырвалось из него слабым писком, в тоне его голоса слышалось лёгкое волнение, максимально приглушённое, чтобы не разбудить меня, но достаточно ощутимое, чтобы заметить. Я лениво провёл ладонью по губам, смахивая с себя каплю слюны, что скопилась в уголке рта, затем взглянул на него сквозь приоткрытые, тяжелые после сна веки. — Да? — Мой голос охрип от усталости. — Гм. Он ещё глубже зарылся на своём сидении, свернулся калачом и развернулся ко мне, нервно теребя покрывало в руках. — Гм. Оу. Прости. — Ничего. — Словно спасательный круг в океане моя рука протянулась из-под одеяла на заднее сидение. Твик на секунду уставился на неё, а затем осторожно просунул свою ладонь в мою. Я сжал ее и почувствовал, что пальцы дрожат, насколько ледяной была его кожа. — Что случилось? — Я… мне холодно, — едва шевеля губами, сказал он и отвёл взгляд сначала к потолку, потом на пол и на окно. Когда он снова встретился со мной глазами, в них читалась просьба, которую он не хотел озвучивать. Я приподнялся на локтях, вглядываясь в него сквозь темноту. — Ты хочешь… чтобы… — начал было я, но Твик уже кивал, ещё до того, как слово «чтобы» вырвалось из моего рта. Он потянул меня, один раз, совсем чуть-чуть, на короткий миг он стал вызывающе настойчивым. На меня он по-прежнему не смотрел. Не говоря ни слова, я отпустил его руку. Пришлось это сделать, чтобы одним движением, которое не ожидаешь от уставшего тела, слезть с кресла, протиснуться между двумя сиденьями и проскользнуть назад. Твик тоже приподнялся, следил за мной блестящими глазами, накинув одеяла на плечи и небрежно поправляя его. Я аккуратно опустился рядом с ним, взял за руки и прижал их к себе. — Блин, да ты не шутил. — Я бережно начал растирать его пальцы, чтобы согреть их. — Надо было раньше меня разбудить. Он посмотрел на наши руки и ничего не сказал. — Значит, это не хитрая уловка, чтобы загнать меня к себе на заднее сидение, так ведь? — спросил я со слабой кривой ухмылкой. — Возмутительно. В ответ он улыбнулся, слабо и вымученно, и моя улыбка тоже моментально исчезла с лица. Я наклонился, легонько поцеловал его. От моего касания он задрожал, и я придвинулся, чтобы поцеловать ещё раз в щёку, а потом в висок, приник губами ко лбу, а потом к прикрытым векам, к кончику носа, потом прошёлся ещё раз по тем же местам, и напоследок коснулся нижней губы. Чем больше я его касался, тем спокойнее он становился, а потом начал наклоняться ко мне ближе. — Поймал, — сказал я и повалился обратно на сидение, обвив Твика руками, а в он в свою очередь вцепился в мою рубашку. На сидении было тесновато, здесь бы с относительным удобством разместилось полтора человека. Чтобы и у нас это получилось, нам пришлось обвить друг друга ногами, крепко обняться, лёжа лицом к лицу. Последнее удалось без труда — казалось, Твику хотелось быть как можно ближе ко мне, и он хватался и толкался вперёд, пока мы буквально не слились телами. Я слишком остро ощущал, как наши тела соприкасаются друг с другом каждым сантиметром кожи — тоже своеобразный уют и комфорт. Не думаю, что когда-либо оказывался настолько близко к человеку вообще, но не это занимало мои мысли прямо сейчас. Я потянулся, нащупал одеяла и накрыл им нас обоих, побыстрее, чтобы снова обхватить Твика руками. — Так хорошо? — спросил я. Твик издал короткий одобрительный звук. — Не пинайся, — проворчал он. — Во сне ты много ворочаешься. — Постараюсь. Хотя бороться со сном и держать глаза открытыми было сложно, я пристально посмотрел на него. Его взгляд нервно блуждал туда-сюда, постоянно ускользал от меня, чтобы задержаться на различных предметах внутри машины, а потом возвращался. В какой-то момент Твик склонил голову и, поморгав, уставился на открытый люк на крыше. Небо отразилось в его глазах, крошечные яркие огоньки усыпали его блестящие зрачки. Чем больше он пялился, тем больше проявлялось то самое странное выражение лица, а потом он зажмурился, и вселенная в его глазах исчезла. Он дёрнулся, едва-едва заметно, а потом уткнулся в шею. — Скучаю по твоим блинам, чувак, — простонал он, я чувствовал, как его губы пощекотали кожу, чувствовал вибрацию его голоса. — Извини, — сказал я, зарываясь ему в волосы. — Постарайся не открывать глаза. — Я взял его ладонь, притянул ее к себе и поцеловал внутреннюю сторону запястья. — Подумай о своём кактусе. Почувствовав, как он смешливо фыркнул мне в ключицу, я отпустил руку. Так мы и лежали некоторое время, вскоре начали снова слипаться глаза. Хоть сейчас засыпай, но Твик-то ещё не спал, и это чувствовалось. Дыхание не изменилось, он по-прежнему ворочался, щекотал кожу ресницами, когда моргал, сжимал и разжимал мою рубашку. Это и было причиной, почему я сопротивлялся своему организму чуть подольше. Вопреки всему, тихо и в полубреду, я запел. От безысходности я ничего больше не придумал и предложить смог только то, что знал сам — саундтреки к фильмам и видеоиграм, каждая песня плавно переходила в другую, а я все пел, изрядно сонным голосом. Медведь мне на ухо наступил, я не мог взять высокие ноты без хрипа, но слишком устал, чтобы заметить или осознать это. Вначале Твик немного посмеивался, потом смех перешёл в улыбку, но вскоре он замер, прислушиваясь. Когда мы оба заснули, точно не знаю, но точно помню, как слышал звук его размеренного дыхания перед тем, как отрубился сам.