Другое оружие

      C трудом разлепив веки, жмурюсь от яркого света, и как только мои глаза привыкают, понимаю, что нахожусь в больнице. Только на палату это совсем не похоже — чересчур высокая кушетка, вместо одеяла тонкая простыня, а рядом стол с хирургическими инструментами, колбочками и медицинские приборы. Хочется пошевелиться, но тело не слушается — оно будто онемело. Этого маленького усилия оказывается достаточно, чтобы все вокруг снова расплылось в огромные цветные пятна. Ненадолго сфокусировав зрение, замечаю трубочку с розовой жидкостью, соединяющую капельницу с моей рукой, но то, что происходит на другом конце операционной по-прежнему расплывчато. Удается уловить только смутные телодвижения, судя по всему, врачей, как вдруг один силуэт подходит поближе. Сердце начинает биться чаще, и приборы выдают меня с потрохами. — Пит, — беззвучно слетает с моих губ.       Он нависает надо мной, облокотившись обеими руками на край кушетки. Кожа без единого изъяна, светлая челка ровно лежит на лбу, голубые глаза внимательно изучают мое лицо, ненадолго задерживаются на губах и встречаются с моими. А в них — целая гамма эмоций — интерес, подпитанный сильным любопытством, глубокое раздумье и настороженность. Пит всегда мастерски мог утаивать мысли, но сейчас он не пытается их скрыть. По всему телу пробегает мелкая дрожь: на уровне инстинкта мое тело чувствует опасность. Неужели это очередной капитолийский эксперимент? Пытка? А может быть казнь?       Увидев, как я побелела от страха и ужаса, Мелларк ухмыляется и отстраняется. Свет становится ярче и вокруг меня начинают плясать блестящие пятна. Не в силах противостоять им, медленно закрываю глаза в надежде на то, что, когда я открою их вновь — все окажется привычным кошмаром.       Но, увы, пробуждение не приносит успокоения: теперь я в небольшой, но просторной палате. С трудом приподнявшись на локтях, осматриваю новое место пребывания. В моем распоряжении помимо тошнотворного персикового цвета стен узкая металлическая койка с жестким матрасом и полный комплект постельного белья, маленькая тумбочка, на которой стоит стакан с водой, и окно. Оно радует меня больше всего! Сощурившись, пытаюсь что-нибудь разглядеть, но нахожу только темноту — сейчас либо поздний вечер, либо глубокая ночь.       Неподалеку раздаются шаги, и я оборачиваюсь: в маленькой решетке в железной двери мелькает чья-то макушка, а потом быстро исчезает. Замерев, прислушиваюсь к топоту за дверью, пока он не стихает вдалеке.       Облегченно выдыхаю, укладываюсь на кровать и морщусь, почувствовав слабый запах антисептиков вперемешку с дезинфицирующими средствами. Никогда не любила больницы, но мне слишком часто приходится в них бывать: либо по собственному желанию, когда хотелось навестить Прим, либо принудительно, как сейчас.       Улавливаю еле слышное гудение и поднимаю голову вверх: там, под потолком тихо работает кондиционер, а в углу подмечаю маленькую камеру.       Голова идет кругом, ведь вопросов без ответов накопилось немало, а я только пополняю коллекцию, придумывая новые. Помню, что допрос не был окончен: взволнованный Пит что-то спрашивает, потом, кажется, я потеряла сознание. Но что было дальше? Разум перебирает возможные варианты: если операционная и Пит мне не приснились, то они могли чем-нибудь напичкать меня или ставить опыты. Капитолий всегда славился своей медициной и жаждой к чудовищным экспериментам, о которых нам часто рассказывали после восстания на лекциях по оказанию первой помощи. Фантазия подкидывает все новые жуткие версии развития событий, и меня охватывает страх.       Вдруг в дверях вновь появляется чья-то голова; человек заглядывает в палату и медленно отодвигает щеколду, отпирая ее с другой стороны. Я настороженно наблюдаю за тем, как в палату входит мужчина в белом халате. — Вот Вы и очнулись, — удовлетворенно произносит он. — Это хорошо.       Уверенным шагом врач подходит к моей кровати и присаживается на ее край. Машинально отодвигаюсь от него, не желая находиться с незнакомцем на таком близком расстоянии. Заметив это, он усмехается, но дистанцию все же решает соблюдать. — Я понимаю Вас, — произносит он с улыбкой. — Однако меня не стоит бояться. Я всего лишь пытаюсь помочь.       Фыркаю, глядя ему в глаза. Ну конечно, мне нужно расслабиться и не волноваться, пребывая в лапах у врага. — Что Вам нужно? — твердо спрашиваю я, хмурясь. — Я пришел сообщить, что Вы здесь ненадолго, — быстро отвечает он. — Вас переведут обратно уже утром. Я хотел убедиться, что с вами все в порядке. — А какая Вам разница? — огрызаюсь, еще больше напрягшись. — Я вообще-то врач! — оскорблено произносит мужчина. — К тому же, с Вами хотят продолжить разговор, прерванный из-за вашего внезапно ухудшившегося состояния… — Не сомневаюсь, — парирую, повернув голову в сторону, делаю вид будто с интересом рассматриваю мраморный пол. — Раз так… что ж… — бормочет доктор огорченно. — Мне остается добавить, что Вы полностью здоровы и… это поразительно! — последние слова звучат довольно странно: в них одновременно и изумление, и восторг, и сомнение.       Обернувшись, с недоумением смотрю на него, но мужчина, не обращая никакого внимания на это, поднимается с места и идет к выходу. — Я бы посоветовал Вам прилечь и хотя бы сделать вид, что Вы спите, — тихо произносит он из-за спины. — К Вам скоро придет посетитель.       Хочу спросить, кто именно, но мужчина продолжает: — Послушайте меня, так будет лучше, — у двери доктор, не удержавшись, оглядывается и кивает на прощание.       Он уходит, а я снова собираю по крупицам детали, надеясь понять хоть что-нибудь: странное поведение Пита, не имеющего представления кто я такая, удивленный моим здоровьем врач. Прежде, чем отправиться на спасательную миссию, я ожидала, что Капитолий изменится. В нем не могла не поменяться жизнь людей, но я не предполагала, что перемены окажутся такого масштаба.       Вспоминаю наставления доктора и укладываюсь на больничную койку, отворачиваясь от камеры, рассчитывая в скором времени получить хоть один ответ. В ожидании, медленно вожу пальцем по краю подушки, мысленно вновь возвращаясь к разговору с Питом. На первый взгляд он кажется прежним; разумеется, прошло много лет, и Пит просто привык к здешним правилам, образу жизни… Но его игра в незнакомца сбивает с толку. А может, это вовсе не игра и Пит действительно меня не помнит? Возможно, Сноу его пытал и это отразилось на воспоминаниях, или какая-то травма после арены, как у Бити. Мне остается только уповать, что и у него возникнут вопросы, особенно после моего признания.       Вскоре мои молитвы оказываются услышанными: по коридору раздаются новые шаги, и я жду, затаив дыхание. Сердце начинает учащенно стучать в груди от нетерпения и волнения, когда дверь палаты, наконец, отворяется. Меня одновременно одолевает страх, что моим посетителем будет не Пит, и в то же время паника — что если ему не нужна разгадка тайны моего появления.       Гость замирает у моей койки; нерешительно поворачиваюсь к нему и с шумом выдыхаю от облегчения, увидев перед собой Пита. Понимаю, что он не тот, каким я знала его раньше, но если все, что мне позволено – видеть его живым, иметь возможность говорить с ним и просто находиться рядом, то я наслажусь этим сполна. — Добрый вечер, — тихо произносит Пит, улыбаясь. — Я присяду?       Приподнявшись, облокачиваюсь на спинку кровати и подтягиваю колени к груди. Он принимает этот знак за одобрение и садится напротив меня.       Мы с интересом рассматриваем друг друга, словно встретились в первый раз. Сейчас он выглядит иначе: на нем темно-синий вязаный свитер и брюки вместо черной военной формы. Это похоже на неофициальный визит, единственное, что противоречит впечатлению — камера, следящая за нами.       Заметив мое замешательство, Пит снова мягко улыбается: — Не стоит беспокоиться, — произносит он. — Сейчас она отключена. Я попросил доктора предупредить Вас заранее о моем визите — не хочу, чтобы нам помешали.       Проглатываю ком, застрявший в горле от волнения, и киваю. — Мне о многом нужно спросить, но времени, к сожалению, практически нет, — продолжает он, от улыбки не остается и следа – Пит серьезен. — О чем именно?       Он медлит, но взгляда не отводит, напротив, ощущение, будто его глаза пытаются заглянуть во все потайные уголки моей души. Наконец, тяжело вздохнув, он говорит: — О нас.       Мое сердце пропускает удар. — Мы были знакомы… раньше? — осторожно спрашивает он, прерывая молчание. — Да, — шепчу я. Пит не хочет знать, что было между нами — он просто ничего не знает ни обо мне, ни о том, откуда я. — Я так и думал, — обреченно бормочет Мелларк, опуская голову. — Понял, когда ты сказала, что пришла за мной. Ты назвала мое имя. — Это была правда, — тихо отвечаю я, отведя глаза. Пальцы нервно теребят край одеяла. — Я разговаривал с твоим другом, — признается Пит, а я вздрагиваю и выжидающе смотрю на него. — Он убеждал меня в том же самом…       Пит видел Финника и они говорили обо мне! Значит, он жив и, возможно, ему не причинили вреда. Возникает желание узнать о друге больше, но я останавливаю себя — сейчас не время. — Когда? — интересуюсь, стараясь не выдать свое беспокойство о Финнике. — Я был у него пару часов назад, — сообщает Пит, наблюдая за мной и пытаясь понять мою реакцию. — Мы долго беседовали, но я хочу убедиться в том, что все сказанное им — правда. — Я не вру, — твердо заявляю я, чтобы у Пита не было и капли сомнения в моих словах. — Хорошо, — произносит он. — Потому что от этого многое зависит.       Вопросительно смотрю на него, ожидая пояснения, но Пит намерен задавать вопросы, а не отвечать на них. — Раз уж мы решили быть откровенными, я должен знать, что было раньше: как мы познакомились, что нас связывало? Абсолютно все, — он облокачивается на спинку больничной койки и складывает руки на груди.       Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Мысли в голове вертятся в хаотичном порядке, не желая складываться в одно целое и превращаться в последовательную цепочку воспоминаний — другими словами, я просто не знаю с чего начать. Время неумолимо бежит вперед, сокращая мой так и не придуманный рассказ. Поджимаю губы, пытаясь сдержать слезы обиды, как смутный голос из прошлого дает мне подсказку. «Если в чем-то сомневаешься, Китнисс, двигайся от простого – того, что знаешь наверняка,— к сложному.» — Меня зовут Китнисс Эвердин, а тебя Пит Мелларк. Мне двадцать три года, так же, как и тебе. Наша родина — Двенадцатый дистрикт…       Я рассказываю ему о пекарне и хлебе, спасшем маме и сестре жизнь, о его семье, увлечениях, а так же повествую об ужасе Голодных игр и том, какая роль была отведена в них Капитолию. О том, как Эффи вытащила наши имена на жатве и как мы дважды были не только участниками Игр, но и союзниками на арене. Упускаю только часть про «несчастных влюбленных»: этот этап наших отношений будет сложно объяснить, особенно теперь. Да и вряд ли они помогут, скорее наоборот, — навредят. Тогда все было иначе, да и мы были другими.       Все это время Пит внимательно слушает, не прерывает и не задает вопросов. Он просто впитывает все сказанное мной как губка, взвешивая и осмысливая каждое мое слово. Когда история подходит к моменту разрушения второй арены, я замолкаю. — Так я оказался здесь? — спустя минуту спрашивает Пит. — Да, — шепчу я. — Мы не могли вызволить тебя раньше. Началось восстание, Капитолий отделился. Мы ничего не знали о тебе и остальных. — Понятно, — вздыхая, бормочет он. — Спасибо, что все рассказала. Мне действительно важно все это знать.       Пит смотрит на наручные часы и встает с моей постели. Я не свожу с него взгляда в надежде услышать еще что-нибудь. На мгновение он замирает и задумчиво смотрит в пол, а потом поворачивается ко мне и, глядя в глаза, произносит: — Когда я говорил с тобой на допросе, мне казалось, что ты врешь, но потом пришел приказ и я начал сомневаться… — Приказ? — настороженно интересуюсь я. — О наказании, — отвечает Пит с серьезным видом. Слова пугают, но я все же решаю уточнить: — И что нас ждет?       Пит тяжело вздыхает, и я понимаю, что это не сулит ничего хорошего. — Я действительно пришел сюда, чтобы узнать правду, пока это возможно. Мне дан приказ в срочном порядке распорядиться об исполнении наказания за вторжение. Для всех провинившихся здесь одна кара — регенерация.