Эпитафия

Утром Кирену пришлось пережить очередное унижение вкупе с опустошающим разочарованием. Да, он не уехал в Париж. Ему даже не продали билета. Отказали в выезде из города, словно подозреваемому в преступлении. Роартон обернулся тюрьмой без стен. Однако Эми нашла в случившемся положительную сторону и выказала довольство, что друг в конце концов не покинул ее. На так называемый "Вводный семинар" они пошли прямо с вокзала, успев по дороге обсудить все возможные варианты развития событий. Подруга просто фонтанировала идеями и домыслами, но все они, на взгляд Уолкера, были слишком мрачными. Филип Уилсон тенью плелся следом за ними и, кажется, подслушивал. В здании городского совета оказалось людно, насколько можно было судить, все собравшиеся с синдромом частичной смерти. Кирен и Эми разместились рядом друг с другом на приготовленные заранее места. Они с тревогой ожидали объявления, грозившего оказаться новой порцией ограничений, изобретенных для них кучкой параноидально настроенных политиков. Внезапный холодок пробежал по спине Кирена, а может, предупреждающе дрогнуло нутро? Он обернулся, окинул рассеянным взглядом коллег по несчастью и заметил сидящего вразвалку в последнем ряду Саймона Монро, который, как и Эми, выделялся из толпы откровенной бледностью кожи и вымораживающей прозрачностью глаз. Ирландец будто только этого и ждал, мгновенно послав приветственный кивок. После собрания и ужасного разговора с Максин Мартин, где он узнал, что по сути является никем, Кирен в который уже раз столкнулся с вниманием Саймона и поспешил скрыться, уловив на лице мужчины гримасу жалости. Перед бесшабашной отчаянной силой вовсе не хотелось расписываться в беспомощности. Не хотелось сдаваться. Не хотелось терять себя и свой мир. А он терял. По крупицам, кусочек за кусочком. Действительность рассыпалась, взамен на свет появлялось нечто невообразимое и пугающее. Чуждое каждым мгновением. Неотвратимое.

***

Кирен работал усердно: он не любил делать что-то наполовину, всегда уважал законы, которые давали ему уверенность в завтрашнем дне и, несмотря ни на что считал, что людям "там наверху" виднее. Раз надо, так надо. Подумаешь, шесть месяцев? Они пролетят - не заметишь. Самовнушение помогало, и настроение у Кирена было приподнятое. Он старался абстрагироваться от ворчания остальных, не давая им сбить свой положительный настрой. На горизонте, вопреки всему, маячила призрачная надежда новой жизни и свободы. - Тебе помочь? - предложил, откуда ни возьмись, появившийся Саймон Монро - еще пять минут назад его тут не было. - Если хочешь, - со всем возможным равнодушием и в словах, и в голосе ответил Кирен, но где-то в животе все скрутилось в тугой узел и оборвалось вниз. Пока ирландец держал столб в вертикальном положении, Кирен взялся за лопату, чтобы засыпать лунку землей. Парень был уверен, что напарник долго молчать не станет и с минуты на минуту начнет свои агитационные речи, слишком болезненно отдающие правдой. В этот раз Уолкер не ошибся. - Знаешь, в Древнем Египте фараоны заставляли евреев строить для себя рабские кварталы? Ну вот, началось... - И это делает тебя современным Моисеем? - Ну, воду я в общем-то разводил, конечно, это был всего лишь лягушатник, но знаешь - шаг за шагом... - невозмутимо парировал Саймон, самоуверенности ему было не занимать. Кирен улыбнулся, но перехватив любопытствующий взгляд мужчины на своем запястье, напрягся и стыдливо одернул рукав толстовки. Да, ему было стыдно. Самоубийство - это не та смерть, о которой скажешь прямо, не пряча глаза. Другое дело болезнь Эми, старость миссис Фёрнес или несчастный случай Фрэди. Однажды Кирен Уолкер расписался в собственной слабости, выставил ее на суд жителей Роартона и не думал, что когда-нибудь придется пожинать плоды совершенного поступка. Причины случившегося теперь не казались столь непереносимыми и разрушающими, боль от потери друга - больше, чем друга, - никуда не ушла, однако ему ли теперь не знать, как не окончательна смерть. - Эй! Все в порядке, - с утешающей мягкостью в голосе окликнул его Саймон и обнажил собственное предплечье, на бледной коже которого красовались черные отметины от иглы. - У всех нас свои шрамы. Солидарность. Они понимали друг друга в это мгновение без всяких слов. Они оба совершили ошибки, о которых лучше помалкивать. Они оба не были идеальны - ни героический Саймон, ни всепрощающий Кирен, но могила очистила их от скверны прошлого. "Мы ведь можем стать друзьями" - откуда ни возьмись проявилось яркое желание узнать ирландца поближе. - Что ты принял? - Половину периодической таблицы. - Зачем так много? - Тогда я подумал, а почему нет? - отшутился Саймон и пауза затянулась, Кирен уже не надеялся услышать полноценного ответа, что не странно - слишком личная тема. - Я был так подавлен, казалось, что каждый нерв в моем теле оголен и раздражен, что если я приму достаточно химикатов, это успокоит мои чувства. Чистые слова без лжи и притворства вызывали дрожь, проникали в самое сердце. - И почему ты был так подавлен? - Просто таким родился. Как только я начал думать, мне в голову сразу пришла эта идея: болезненное понимание того, что все вокруг, и я в том числе, стоим на месте, пока наши тела не ослабнут и мы не погрузимся во мрак. Когда испытываешь это постоянно, можешь окончательно запутаться. Тем более если ни во что не веришь. В какой-то степени Кирен понимал о каком чувстве идет речь. Это случилось, когда ему было около семи. Он лег спать и вдруг осознал, что однажды умрет, что пройдут годы, он вырастет, состарится и... Все, дальше ничего нет. Дальше бескрайняя пустота, в которой он даже не точка, а ее отсутствие. И ему стало так страшно и горько, что он зарыдал навзрыд, колотя в стенку кулачками и приговаривая обреченное "почему". Мать прибежала из соседней комнаты и долго пыталась выведать причину слез, а когда узнала, серьезно задумалась. Тогда Кирен действительно услышал историю о Боге, вновь пересказанную ему матерью в темной комнате, историю о вечной жизни. Он успокоился и жил на этом много лет, потому что не верить было страшнее. Что же делал Саймон без веры? Как жил? Так и жил. - Ты по-прежнему это испытываешь? - Нет, больше нет. Кирен облегченно выдохнул. По умолчанию они оставались вместе. Точнее, Монро все время крутился рядом. Узнать слабости друг друга и принять их - уже огромный шаг к сближению. Лед треснул, но призрачное чувство зарождения новой дружбы было слишком хрупким, обоим не хотелось его терять. Однако Саймон не был бы Саймоном, если бы не воспользовался возможностью поговорить с остальными СЧС и перевести их в свою веру. - Сегодня на дальней ферме, только бессмертные. Приходите в том, в чем были погреблены. Кирену вручили листовку с изображением вскинутого вверх в победном жесте синего кулака. Остальные тоже получили "приглашение". Они сидели рядком прямо на земле, только что перестал моросить дождь - неплохое обстоятельство, чтобы ненадолго отвлечься от работы. Конечно, их не смущал ни холод, ни сырость, но куда приятнее, когда вода не заливает глаза. - Это еще что?! - К ним подошел возмущенный Гэри Кендал. Чудесно! Человека, который даже и не слышал никогда о понятии толерантность, отрядили контролировать их. - У нас перерыв. - Я вам не разрешал. Саймон посмотрел на Гэри, как на жалкую вошь. - Я им разрешил, - с высокомерной уверенностью заявил он, и дружинник стушевался, а Кирен подумал, что если бы он сам попытался провернуть подобный фортель, то у него бы ничего не получилось, только сильнее бы разозлил Гэри. Видимо, Саймон оставил незабываемые впечатления о себе после того случая в пабе Перл. - У вас пять минут, и за работу. - Гэри все же не хотел расставаться с авторитетом. - И ты, надень нагрудник, - приказал он Саймону, который единственный из всех отнесся к обязанности носить оранжевый жилет с открытым пренебрежением. - И теперь так значит всю жизнь? Боже правый! - с горечью воскликнула Бренда, тощая остролицая блондинка. - Это не навсегда. Программа длится шесть месяцев, - поделился Кирен с девушкой уверенностью, что люди, от которых зависят их жизни, сдержат свое слово, и все в результате будет хорошо. - С чего ты взял? - тут же встрял ирландец. - Так написано на сайте. Через полгода наши дела будут пересмотренны. - Кирен был чистосердечно уверен в железобетонности этого аргумента. - Ага, - в интонации Саймона так и слышалось - "какой же ты наивный ребенок", - они нам добавят еще полгода, а потом еще полгода, и еще полгода после этого. Сертификатов не существует. Гражданство никому не вернут. Это кидалово. - Поставив выразительную точку в разговоре, Саймон поднялся. Бренда согласно закивала, а Кирену Уокеру стало не по себе.