Казнить или помиловать?

Пошатываясь из стороны в сторону, я шла вдоль выложенного камнем плохо освещенного коридора. Мое тело пробирала дрожь, голова раскалывалась от истерики, что еще несколько минут назад крепко сковывала меня стальными цепями, ломая изнутри. Слез не осталось, они высохли на пылающих щеках. Мне хотелось сдохнуть. Порыв холодного ветра, пробравшего меня до костей, заставил меня остановиться. Несколько секунд я не могла сообразить, откуда он мог взяться, как в замедленной съемке ища источник, и я его нашла. Закрытая на сломанный замок металлическая дверь поддалась не сразу, но, распахнув ее, я вышла на оплетенный плющом балкон и сразу окунулась в предгрозовую сырость. Поддавшись искушению, прикрыла глаза, наслаждаясь настроением погоды, ведь оно было зеркально моему. Глубокий вдох и медленный выдох — я дышу. Распахнув глаза, я тщательно всматриваюсь в темноту — я живу. До меня доносится приглушенная музыка и отрывки разговоров, отбрасывая в реальность, и сердце учащенно начинает отбивать ритм, а паника охватывает сознание. Шаг, всего шаг за преграду, и я смогу освободиться, навсегда покинув этот отрешенный от реальности жестокий мир или же бывший реальностью, но скрывшийся под тенью лжи. Я запуталась, не зная истины, потеряла нить, смысл. Все мои мечты о будущем рухнули в тот же миг, как меня приволокли в этот чертов Замок. Нет, на самом деле позже, они рухнули сейчас, когда я осознала, что отсюда есть только один выход — уйти в пустоту. В противном случае я останусь здесь навсегда, и он не прекратит ломать меня, каждый раз выворачивая душу наизнанку и перемалывая мое сердце в мясорубке, убивая меня. Несколько капель дождя упали на мое лицо, я подняла его к небу, перебравшись через перила. Спрыгнув отсюда, я ничего не добьюсь, в худшем случае мне грозит перелом (второй этаж — слишком низко), но кинжал все еще со мной (перерезать вены — женский способ покончить с собой). Я никогда не задумывалась о суициде, даже когда отец силой подложил меня, под ненавистного мне человека, а мать не стала перечить ему, ведь так было нужно или когда любовь всей моей жизни взял меня без моего согласия после того, как перепил на выпускном. У меня не осталось сил продолжать эту игру, правила которой раз за разом ужесточаются. Нет сил терпеть его издевательства. Он убивает меня изнутри, наслаждаясь процессом, и я не в силах остановить его. Я взвизгнула, когда кто-то стремительно дернул меня на себя и втащил обратно на балкон. Я была настолько отрешена от реальности, что совершенно не услышала, как кто-то подкрался ко мне, и этим кем-то был Кант. Его зрачки мельтешили в болотно-зеленой радужке, пока он крепко сжимал мое лицо в ладонях, взволнованно всматриваясь в мои глаза. В следующие мгновение он прижал меня к себе, сжимая до одури мое тело так, что кости затрещали под натиском приложенной им силы. — Ты бы ничего этим не изменила. Тебе бы не дали умереть, — прошептал он в мои волосы, поцеловав макушку. — Он бы вернул тебя с того света, лишь бы заново окунуться в свои больные фантазии. Снова и снова истязая тебя. Так просто отсюда не выбраться, но я покажу тебе путь, обозначу выход, только выслушай меня. — Отпусти меня, — едва слышно прошептала я, чувствуя, как очередная волна истерики находит на меня. Меньше всего на свете я хотела, чтобы кто-то прикасался ко мне. Мне не нужна была жалость, я хотела иного: ярости, злости, неконтролируемого гнева, что способен был бы обуздать мой разум, подчинить его себе. Мне нужна была опора, за которую я могла бы зацепиться. Я хотела снова подпитать в себе чувство мести, чтобы оторвать голову монстру, который сделал это со мной, который заставил меня желать смерти, уничтожив при этом желание жить. Кант осторожно отпустил меня, сделав полушаг назад, он скрестил руки за спиной, выровнявшись во весь рост. Его взгляд пронизывал меня насквозь, отчего я ощущала дискомфорт и инстинктивно сжималась, испытывая толику страха, который он неосознанно вселял в меня. — Я не причиню тебе вреда, — утвердительно произнес наемник, но я более не верила его словам. Он подставил меня. Заставил обозлиться Руслана, который отыгрался на мне за его промах. У меня более не было причин доверять ему, у меня не было причин доверять кому-либо, и я больше не допущу этой ошибки. — Сегодня было достаточно, — желчно сказала я, как затравленный зверек, отступая к перилам. — Мне жаль, искренне жаль, — выставив ладони вперед, в успокаивающем жесте, проговорил Кант. Но я более не могла себя сдерживать. Все, что так долго копилось внутри меня, вырвалось наружу ядом, что сочился из моих уст. Злость, отчаяние, обида затмили мой взор. Каждая клеточка моего тела кричала о боли, что довелось мне испытывать, и весь этот вихрь эмоций я обрушила на парня, который вселял в меня мнимую надежду, о которой я грезила ночами. — Что именно тебе жаль? Меня? А может то, что он трахнул меня при тебе, устроив этот омерзительный спектакль?! Ты изначально знал о последствиях, которые повлечет за собой твой чертов подарок! И не говори мне, что это не так! Не смей этого говорить, слышишь?! — я набросилась на него, совершая хаотичные удары, которые он с легкостью блокировал, но мне было все равно. Мне хотелось задеть его, ранить, заставить почувствовать то, что из-за него почувствовала я, но в душе я знала, что для него это пустяк, вершина айсберга, который он покорил не один раз. В какой-то момент все прекратилось, я даже не заметила, как оказалась прижатой к его груди, сидя на его коленях. Он нежно перебирал мои волосы, нашептывая мне что-то успокаивающее, но я не разбирала его слов, приходя в себя после очередного приступа истерики. — Мне, правда, жаль. Я не рассчитывал на это. Все должно было быть иначе, — отрешенно произнес Кант, не переставая прикасаться ко мне. — Он должен был обозлиться на меня, ты здесь была ни при чем. Но я ошибся, катастрофически ошибся, когда сделал неверную ставку, за которую ты поплатилась, и я не знаю, как загладить свою вину перед тобой, потому что не хочу ранить тебя еще сильнее… — Чего ты добивался? — охрипшим голосом проговорила я, изучая рисунок на его шее, абстрагируясь от мыслей, грызущих меня. Переплетенные между собой змеи, что пожирали друг друга, выглядели кровожадными, устрашающими, но в то же время они завораживали. Он набил эту татуировку совсем недавно, потому что покраснение еще не сошло, да и не видела я ее прежде. Не выдержав, я прикоснулась подушечками пальцем к его шее, аккуратно исследуя рисунок, но он перехватил мою руку, тем самым привлекая мое внимание. — Я не могу ответить на твой вопрос, чтобы не подставить тебя под удар. У меня было задание, и я с ним не справился, — чрезмерно серьезно произнес наемник. — Но это не имеет значения. Сейчас важно другое, — на долю секунды запнувшись, пристально посмотрев на меня, Кант продолжил. — В лабиринт отправляют тебя, вместо Драко. Его перенаправили на другое состязание, с подачи мастера, с которым тебе еще предстоит познакомиться на охоте, но об этом позже. Состязание само по себе несложное. Главная задача заключается в том, чтобы добыть пулю Руссо — пулю мастера, который основал охоту. Как ты понимаешь, размер ее невелик, да что там, крошечный в сравнении с протяжностью лабиринта. И на все про все дается время от рассвета до заката. Те, кто не выберется до заката, автоматически выбывают из дальнейших состязаний. Другие же, кто выберется, идут дальше и ждут жеребьевки по результатам своих команд. Тот, кто все же найдет пулю — получает привилегии, к примеру, выбор оружия для всей команды, возможность взять медикаменты, больше продовольствия и прочее. Твоя задача выжить, потому что каждый, кто будет идти рядом с тобой, с удовольствием перережет твое прекрасное горлышко только для того, чтобы насолить Палачу, который уже не первый год завоевывает первенство. Впрочем, эти тонкости тебе еще объяснят… — Стоп, — прервала я монолог Канта, стараясь переварить хоть половину того, что он только что мне выложил. — Я понимаю, что тебе сложно это принять, но у нас нет времени на разжевывание. Через полчаса банкет закончится, мастера и наемники начнут расходиться по своим комнатам, и я надеюсь, что мне не нужно объяснять, что с тобой сделает Палач если не найдет тебя на месте. Верно? Утвердительно качнув головой, я зло посмотрела на него, но он лишь ухмыльнулся, продолжив свою тираду: — Лабиринт кардинально перестраивается каждые три года: удлиняется, расширяется, появляются новые тупики и новые лазейки. В этом году он претерпел колоссальные изменения из-за сфабрикованного пожара, поэтому все будут в равных условиях. Но у меня есть для тебя кое-что. Это карта, на ней отмечены более вероятные тупики и несколько лазеек. Запомни или спрячь ее так, чтобы ее не нашли, потому что перед входом в ворота лабиринта вас будут обыскивать. Второе: с собой нельзя брать как холодное оружие, так и огнестрельное, пневматическое. Вы идете пустыми. Ваше оружие — это возможности вашего тела. И с этим возникают проблемы, так как мы прекрасно знаем, что ты та еще слабачка, — ухмыльнувшись, проговорил Кант, в то время как я хлопнула его по плечу. — Так вот, именно для таких случаев есть одно приспособление, которое ты найдешь в начале лабиринта в корнях ветвистого дуба. Три шприца с наперсток, в которых находится содержимое сильнейшего снотворного, но поправка в том, что в крови его не обнаружить и его применение не доказать. Его действие приходится на три-четыре часа, после возможна дезориентация на несколько минут и слабость, которые быстро проходят. Это твоя перестраховка, но не трать ее впустую. А теперь я отведу тебя в твою комнату и исчезну, если ты этого захочешь, — завершил наемник, поднимаясь и утягивая меня за собой в плохо освещенный, выложенный камнем коридор. Кант шел неспешно, практически бесшумно, как крадущийся в ночи дикий зверь, хоть здесь и не было толпы охраны и вездесущих камер, как в Замке; он явно осторожничал, останавливался перед каждой развилкой, осматривая смежные пути. Он был напряжен и крайне внимателен, продолжая держать меня за руку, вел за собой. Я же старалась не отставать от него и не сбиваться с заданного им темпа, ступая аккуратно по скользящему, выложенному декоративным камнем полу. Войдя в отведенную мне комнату, он не стал зажигать свет, а лишь наглухо закрыл за нами дверь, подталкивая меня вглубь полумрака. В кромешной тишине слышалось лишь наше размеренное дыхание, и почему-то именно этот факт вызывал дрожь в моем теле и крайнее желание включить свет и прогнать этот дурман. Я сделала всего шаг назад, тем самым прижавшись спиной к груди Канта, и резко развернулась к нему лицом. Я не боялась его, хоть мое сердце и ускорило ритм, а пульс подскочил до невозможности, напротив, мне казалось его присутствие правильным, он должен быть рядом со мной. Но что-то грызло меня: усердно, дотошно и я не могла избавиться от этого чувства. Он должен испытывать отвращение ко мне после того, что увидел. Я должна ненавидеть его за то, что мне пришлось перенести. Но все иначе. Он здесь. Рядом. Со мной. И единственное, что мне по-настоящему хочется, так это снова прижаться к нему, хоть на мгновение почувствовать себя мнимо защищенной. — Ты очень красивая, Рита. Хрупкая, слабая, совершенно не приспособленная к жизни в мире убийц. Именно поэтому ты вызываешь такой резонанс. Желание испытать тебя, испортить, покорить, — как будто лаская каждое слово языком, проговорил Кант, едва касаясь моего лица тонкими, длинными, как у пианиста пальцами. Я не могла пошевелиться, вслушиваясь в то, что он говорил. Его прикосновения так разительно отличались от всех, что я ощущала за этот месяц, перевернувший всю мою жизнь, что я начала сомневаться в реальности происходящего, ожидая подвоха. На душе становилось тревожно, боязно, холодок прошелся по спине. Так было всегда, когда я ощущала себя уязвимой, так было и сейчас. Я о нем ничего не знала, кроме того, что мне довелось разузнать у Драко или услышать самой. Я отстранилась, потупив взгляд в пол, обхватив себя руками, набравшись смелости, посмотрела на него снова: смиренно-выжидающего. Он возвышался надо мной, но не давил, не заполнял все пространство, не давая дышать, чем не брезговал мучитель. Он был другим, непохожим на остальных, и я это чувствовала, а, возможно, мне просто хотелось так чувствовать. Но одно я знала точно — мне не хотелось, чтобы он уходил. — Скажи мне свое имя, настоящее имя… — мой голос прозвучал неуверенно, приглушенно, я проглотила собравшийся ком. — Глеб, — односложно ответил наемник, сохраняя невозмутимую маску, что надел, как только я отошла от него. — Как ты попал сюда? Я знала, что это личное, прошлое, забытое, возможно болезненно, и не каждый готов о нем рассказать, но только таким способом здесь можно было узнать человека, и я не хотела его упускать. — Моя сестра втянула меня в систему. Она была старше на несколько лет, смышленее, усерднее, тренировалась изо дня в день, но это не уберегло ее от смерти, — коротко ответил Кант, смотря прямо в мои глаза. — Еще вопросы? — Нет, — полушепотом сказала я, нервно заламывая пальцы на правой руке. — Вот и славно, — задумчиво прозвучал его голос. Секунда и он прижимает меня к себе, решительно целуя мои губы в переполненном отчаянием и гневом поцелуем. Его язык проходится по ровному ряду зубов и скользит по небу, переплетается с моим, танцуя лишь ведомый ему танец. Я подчиняюсь, отвечая влажно, горячо. Запускаю свои пальцы в мягкие, русые волосы наемника, наклоняя его к себе еще ближе. Жарко. Его руки крепко удерживают меня, но при этом не причиняют боли. Это схоже с безумием. Мы растворяемся в ощущениях, не желая прекращать. Ласкаем друг друга, пробуем на вкус, окруженные жестокостью и болью. Сходим с ума за секунды в огне, что разгорается между нами, и тут же тушим это пламя, жадно хватая воздух. Короткий поцелуй, и Кант отстраняется от меня, забирая с собой остатки тепла. Я глубоко дышу, наблюдая за тем, как он, покачав головой, уходит, оставив меня. Прикрыв глаза, я восстанавливаю дыхание; кусая губы, прихожу в себя, вторгаясь в реальность, и снова чувствую ненавистную мне боль с привкусом сласти.