НИКО
Arm yourself, a storm is coming Well, kid, what you gonna do now? It's your reflection looking back to pull you down
*Can I Exist - Missio Time - Mikky Ekko
Пустой взгляд упирается в стену, когда я в очередной раз встряхиваю его за плечи. Безжизненная кукла, восседающая за столом в кафетерии, откликается на мои движения, но его взгляд остается нерушим. Чарли ранен и эту рану невозможно залечить нектаром богов. В этом мы с ним похожи как никогда. Он шмыгает носом, когда я усаживаюсь рядом на прохладную поверхность стола. Тихий свист вновь прибывшей метели разряжает эхо взволнованных разговоров подвала. Я знаю, что дела наши плохи, а раненых куда больше, чем мы думали. Но сейчас все, что я могу – позволить ему выключиться из этой жуткой реальности. – Ты нужен им, – слетает с побелевших губ мальчика. – Сейчас я должен быть здесь. Он вздрагивает и его колючий взгляд впивается в мое лицо. – Раньше я видел подобное только в фильмах ужасов. Мы смотрели их с ней, – он сглатывает, а я понимаю: ее имя больше нельзя называть, – а потом не спали всю ночь. Только сейчас все взаправду. Было так громко, Бурый Медведь. Я ничего подобного не слышал… Добро пожаловать в мир полукровок, Чарли. Несмотря на то, что он пережил в коллекторе, психика ребенка до последнего отказывалась осознавать существование иного мира. И дело тут даже не в зубастых тварях, озлобленных богах и перипетиях жизни полукровки. Дело в том, что повзрослеть пришлось слишком быстро. За доли секунды, которые пролегали теперь в его голове траншеями страха и ужаса, кровавыми путями коллектора и клокотанием пасти монстра где-то над ухом. Я пытаюсь обнять его, но мальчишка только отстраняется, а глаза снова тонут в исчерченной трещинами стене. – И я думал, это самое страшное… Нет, есть вещи куда страшнее. Хочу сказать, но так и не выходит. Когда твоя старшая сестра не узнает тебя. Вот, что самое страшное. Ошарашенно смотрит в знакомые черты и удивляется, когда у незнакомого мальчишки при виде нее начинают течь слезы. Когда она пятится и продолжает просить прощения, впивается в складки обожжённых рукавов футболки в поисках ответов, но единственное, что продолжает слетать с ее губ набатом, чертов риторический вопрос: «кто ты?». – Помнишь, когда ты не мог спать, мы играли с тобой в одну игру? Чарли ежится, но все же не отстраняется. Потому я продолжаю: – Когда ты не мог заснуть в нашем лагере, мы считали с тобой греческих богов, помнишь? Кивает и запоздало посматривает на меня. Несмотря на столь юный возраст, он понимает к чему я это. – Ты можешь заснуть и это все пропадет. На какое-то время. Мы «выключим» тебя, а ты сможешь набраться сил, чтобы завтра ринуться в бой. И он откликается. Неожиданно Чарли хватает меня за складки обожжённой куртки. Мне хочется оттолкнуть его, вернуться в подвал, помочь Пайпер с ранеными, а в идеале бежать отсюда к чертовой матери в мыльную пургу за окном. Но я не могу даже пошевелиться, когда он шепчет: – Только не отпускай ее больше. Из двух стульев и наших курток я оборудую шалаш прямо на кафельном, щербатом полу. Чарли укладывается рядом, пока я зажигаю керосиновую лампу – ночник, который будет оберегать его от кошмаров. Хотя бы во сне. Это своего рода традиция, которую мы разделили с Чарли в холодном коллекторном одиночестве. – Зевс – один, Посейдон – два, Аид – три, – прикрыв глаза начинает он, – Афина – четыре… – Спи, – опуская ладонь на его лицо, говорю я. Тени спускаются на лицо мальчика как шелковое одеяло. Танцуя и кружась в его волосах, они отправляют его в царство Морфея, куда менее опасного и ужасающего, чем теперь являлась для него реальность. Он мгновенно погружается в легкую дрему, как и сотни раз до этого. Только в этот раз хмурая полоса разделяющая его лоб остается на месте. Вопрос справедливости по отношению к полукровкам перестал меня тревожить очень давно. Отцовская любовь как извечный анекдот, который уже не был смешным, не вызывала никаких претензий. Вот только едкое чувство ярости, клокотавшее внутри было адресовано не ему. Скорее всему миру и хреновому пантеону богов вместе взятыми, ведь Чарли стал случайной жертвой рикошета божественного вмешательства. Даже не будучи полукровкой. Снаружи слышны чьи-то шаги, машинально касаюсь рукояти стигийской стали. Но при виде ее темных, виноватых глаз это кажется просто неуместным. Разница в возрасте теперь особенно очевидна: мелкая россыпь веснушек делала сестру еще более эфемерным образом, навеянным моим больным сознанием. – Как ты? – переминаясь с ноги на ногу, спрашивает Бьянка. – Ты должна быть с Хейзел. Получается слишком холодно. Только она почему-то все равно не ежится. – Ты так вырос, – не замечая моей реплики, говорит сестра. – И я не про внешность. Она многозначительно кивает на самодельное укрытие Чарли, а потом ее лицо искажает виноватая улыбка. И от вины здесь должно быть немало. – Я горжусь тем, кем ты стал… – Заканчивай, – обрываю ее я. Холод, сочившийся сквозь щели кафе, не идет ни в какие сравнения с тем, безразличием, которое расползалось по телу при виде вернувшейся с того света. Бьянка замолкает, глядя на меня ни то с недоверием, ни то с презрением. Но по всей видимости она считает, что разговор не закончен. Когда я пытаюсь пройти мимо, ее холодная рука выхватывает мою не менее ледяную руку. В чем-то мы все-таки похожи. – Я чувствовала тебя в Тенях, – ей сложно смотреть мне в глаза. – Каждый раз, Нико. Это было похоже на эхо, но я почему-то всегда знала, что мы еще встретимся. Она подходит ближе, пытаясь водрузить ладонь на мое плечо. Только место занято, сестрица. На моих плечах боль, оставленная кусками битого стекла из наших с тобой воспоминаний. Будто прочитав мои мысли, она одергивает руку. – И ее я тоже видела. Нервы сняты с предохранителя и только Бьянке об этом ничего неизвестно. – Я помню ее в тенях – напуганной, ошарашенной, но несмотря на это, она ныряла глубже, лишь бы найти ответ, где искать Чарли… В тот момент, я думала про тебя. Я думала, смогу ли я бороться за тебя так, как боролась за него Беатрис, – я вижу, как дочь Аида будто заколдованная смотрит на мерцающий огонек внутри шалаша. – И я не знаю ответа, Нико. Курок взведен. Стальные провода нервов издают скрежет, вторящий скрежету моей челюсти. – Мне казалось, что мое решение было правильным… – Стой, – голос похож на наждачную бумагу. – Нико, сейчас не то время, чтобы разыгрывать драму. Я на твоей стороне, – она выхватывает мою ладонь, сокращая расстояние между нами, вот только ощущение, что эта пропасть стала еще больше. Слова Бьянки звенят в ушах словно стекло. – С тех пор, как узнала «каково это не быть сестрой круглые сутки», по всей видимости? Ее рука тут же обмякает. Бьянка была уверена, что в этих брато-сестринских отношениях еще остались недосказанности. Я был уверен, что сказанного было даже больше чем нужно. – Я думала, ты поймешь меня… Но разговор заканчивается так и не начавшись. Подвальный гвалт достигает моих ушей, окончательно разрушая призрачное ощущение воссоединения семьи. Здесь моя работа закончена. Бьянка ди Анджело остается наедине со своими демонами. Винтовая лестница уводит меня вглубь кафетерия – туда, где обосновался передвижной госпиталь нашего лагеря. Того, что от него осталось. Первое, что бросается в глаза тропы алеющих следов, уходящих внутрь подвала. Словно вход пещеру с очередным монстром и, чем громче становились голоса полукровок, тем ярче проявлялись кровавые отметины чьих-то знакомых ботинок. Следом приходит металлический аромат от которого сводит желудок, а ноги сами подкашиваются при виде реальной ситуации, творящейся в комнате. И это больше напоминает армейский лазарет. В снующих фигурах, перемазанных грязью, угадывается лицо дочери Афродиты. Пайпер бинтует голову Талии, попутно раздавая команды остальным полукровкам, которые еще оставались в строю. Основная же масса людей столпилась около койки в углу подвала. Приходиться усилием воли заставить себя пошевелиться. – Мне нужна помощь, – голос Калипсо ломается на полуслове и растворяется в общем клокотании голосов. На ее куртке отчетливо виднеются рваные следы зубов гончей, а кое-где даже проступает кровь. Но ей не до того. Ее тело ссутулилось словно знак вопроса над койкой, а плечи то и дело подрагивают, словно в приступе смеха. Горло сдавливает немой вопрос, который я не в силах задать. Потому что страшно узнать знакомое лицо на окровавленной койке лазарета. – Ему нужно переливание крови, – рядом с ней втискивается Хейзел, руки которой сжимают пакет с физраствором. И тогда я узнаю его. Горячий Вальдес располагался на кушетке в неестественной позе, постоянно запрокидывая голову. Аполлон, на манер богини, скукожился над ним смачивая лоб тряпкой, словно пытаясь сбить температуру. Горячему Вальдесу пытаются сбить температуру – вздор! Хочется оттолкнуть этого идиота-божка и сказать, что ему не требуется помощь, но я не успеваю сделать этого. Пайпер выхватывает мою ладонь, резко оборачивая к себе. И то ли от собственной слабости, то ли от того, что дочь Афродиты казалась разъяренной львицей, ее хватка ощущается бетонным изваянием, сковавшим запястье. – Ты знал? – в ее глазах горит ярость и ужас. – О Джейсоне? О его плане? Ты ведь все знал? – У нас нет на это времени, – голос Калипсо больше похож на визг, богиня делает один короткий шаг к нам навстречу. – Мне нужен ты, сын Аида. Мне нужна твоя помощь. Машинально рука тянется к рукояти спаты. Недоверие будто вложено в генетический код потомства Аида. Руки богини, ее пуховик и даже лицо окрашены алой краской, будто она стала поборником радикального ополчения. С ужасом для себя обнаруживаю, как дрожат ее руки, когда она протягивает мне скомканный листок бумаги. – Здесь все, что нужно… – Калипсо, он может не выжить! – вмешивается Пайпер, подсоединяя капельницу. – Это слишком рискованно! – Ты не врач, – Хейзел накрывает ладонью дрожащие руки Калипсо. – Дай нам больше времени, мы стабилизируем его… – Ты права, я не врач. Я – механик. Миндалевидные глаза Калипсо упрямо уставляются на меня. – Клянусь богами, сын Аида, я – Калипсо, дочь Атласа, буду в долгу перед тобой, если ты исполнишь мою волю. Формальности – часть жизни Олимпийских богов. Но клятва данная богиней нарушена быть не может. Она протягивает скомканный лист бумаги, а затравленный взгляд утыкается в носки моих ботинок. – Это его последний шанс. Он потерял ногу, Нико. И умрет или от болевого шока, или от потери крови. Действовать нужно быстро. Мы продержим его сколько сможем, но рану нужно прижечь. Эти детали нужны для протеза, я смогу заколдовать их и сохранить ему жизнь. – Или убить его, – вторит ей Пайпер, не отходя от стонущего Вальдеса. – Он защищал меня. Я обязана ему жизнью, – богиня переводит взгляд на меня. – Нико, ты единственный, кто сможет доставить их, пока у нас еще есть время… Дыхание Лео все больше походит на астматический кашель, когда я принимаю из рук Калипсо скомканный лист старого меню. Кажется, дрожь пальцев богини заразна. – Хватит трепаться, – вмешивается голос со стороны. Аполлона не узнать. Прежние ухмылки бога солнца сменяются на рваные царапины, разделяющие его лицо. Казалось, столкнувшись с жизнью полукровок, этот божок стал понимать, что к чему в этом мире. Мире, который его родственники превратили в вечное поле битвы и междоусобные войны, в которых полубоги расходный материал. Он поправляет колчан со стрелами на плече, выхватывая бумажку из моих рук. – Судя по всему, теперь мы напарники, – выдает божок, похлопывая меня по плечу. – Мне не нужна помощь… – Нико, пожалуйста, – Хейзел умоляюще смотрит на меня, давая понять – времени на препирательства с компаньоном у нас нет. – Будь осторожен. – Твой дебютный час настал, сын Аида, – Аполлон салютует мне. Мой непроизвольный оскал последнее, что остается от нас в подвальном помещении, когда саван теней поглощает нас. Только напряженный, пронзительный взгляд зеленых глаз, буравящий спину, мучительно долго горит на моей спине ядовитым клеймом. Она не помнит меня. Зато я отлично помню его.