Пособие для начинающих психов

Потерев лоб, а то резко разболелась голова, я начал лихорадочно продумывать три хода вперёд. Серьёзно, что-то с Алисой? Она или сходка? Там же — ещё один заключительный день… и я столько всего сделал, чтоб сюда попасть… вон даже Сонька примчался на крыльях женственности, разврата и помощи парашюта ниндзя… и я со столькими нормально не пообщался из-за дурацкого страха себя выдать… Но Алиса… твою ж мать. Поднявшись, пережевывая остатки батончика, успел пронаблюдать, как Сонька садится на заднее сидение ламборгини и уезжает в ночь. Мда. Вздохнул, прошелся туда-сюда, скользя носками по линолеуму. Думая логически — чем я могу ей помочь? Мне даже неизвестно её местоположение. И, судя по словам вороны, Алиса уже в опасности. Телепорт в р-реальности не работает, а по прибытию славным самолётным рейсом в родной задранск её уже сотрут или как там. А может это, в принципе, фэйк, и ворона тупо хочет заставить меня отчалить. Но зачем? Навернув кругов пятьдесят, пока не закончилась шкала выносливости, сел на кровать. У меня нет доказательств, что ей что-то угрожает. Да и вообще — тут меня взяла злость — кто мне такая эта Алиса, чтоб я срывался на операцию по её спасению! Взвешивая на внутренних весах значимость Алисы и сходки, сходка явно перевешивала. С данной жизнеутверждающей мыслью я лёг в постель. …и-и-и, не смог заснуть до утра. Приоритеты в голове за ночь резко поменялись — мне вдруг подумалось, что я действительно не видел Алису очень давно. Для неё-то прошли дни, а для меня — месяцы. На своём настаивала и паранойя, так что руки чесались сжать что-то острое — просто чтобы перестать водить хороводы вокруг порочного круга мыслей хоть на секунду — сосредоточится на остром, колком приступе боли, с железным пророческим привкусом на языке и в коротком отрезке мгновения сжаться, упроститься в односложный кусок плоти. Мир в эту ночь не двоился, не распадался в дисперсии или на пиксели, не приходило даже моё второе я, допельгангер — отражение, высмеивающее и подвергающее вопросу само моё существование. Не приходило ничего, точно в безумном параде Нурарихёна закончились свободные демоны. …однако я не мог перестать думать — параноидальный круг циклился, возвращаясь на одно и то же, и я соскальзывал в мысль, не смотря на почти осязаемые усилия — не. Как человек мыльными мокрыми пальцами пытающийся выбраться из бассейна, хватаясь за его скользкие бортики. Не помогали ни отвлечённые темы, ни счёт, ни концентрация на вдохах, ни жалкое подобие на медитацию. Думал зайти через планшет в чат, но куда там — похоже, отче утянул его с собой. В пять утра начал тыкать телефонный интернет на предмет политики рейсов авиакомпании, переноса рейсов и вообще всего чего угодно, так что по прочтении я вполне мог бы работать у них консультантом. Под рассвет происходящее начало немного напоминать клаустрофобию — только в голове. И я сдался, вставая с ломотой в теле, заранее ненавидя весь белый свет. Чёрт бы побрал проклятую девчонку! И ворону! И всех призраков с их дурацким несуществующим миром! Утро отвратительное, ещё более отвратителен номер с окнами на восточной стороне. Защищаясь от восходящего солнца капюшоном родной пайты, позвонил отче в семь двадцать — чтоб знал, как будить людей в такую рань. После пятого звонка кто-то принял вызов и долго сопел в микрофон.  — Пап? — позвал, прислушиваясь. Снова сопение, и уж казалось, никто не ответит, как послышался тяжелый вопросительный вздох с хриплым присвистом:  — Тоха?  — Ты где? — зеркалю его вчерашний вопрос. — Хпф… а где я? — пауза. — Лен, а где мы?.. Типа, адрес… Ммм, — ещё один тяжелый вздох. — Да, спасибо. Отче продиктовал адрес и попросил заехать за ним на такси. Стучась в мягкие двери на двенадцатом этаже, я был готов к чему угодно, даже к последствиям оргии и мертвым телам участников, но не к чисто выбритому, надушенному явно не своим одеколоном, почти не сонному отцу с едва ли не выглаженным не только пуловером, но и лицом. Домочадцы, колонией любопытных сурикатов, высунулись нас проводить, ну и на меня поглазеть, на что я, укутанный в капюшон по самые глаза, через силу улыбнулся. Дамочка ойкнула и нырнула обратно в коридор, но парень лет девятнадцати, удерживая за ошейник рвущегося познакомиться ротвейлера, немного нервно пожал руку. Да, я в курсе, арсенал моих нежнейших улыбок, ни смотря на упорные старания Алисы, умеет воодушевлять. Млять, опять Алиса!  — Прикольно, — хмыкнул парень, вцепляясь в ошейник уже обеими руками, — вы с Антоном такие э-э-э…  — Разные, — вяло подсказал отче, кидая на меня извиняющийся взгляд. Я, нисколько не задетый, пожал плечами. Мотнул головой, мол, такси ждёт, и мы отчалили. Уже садясь на заднее сиденье, рассеянно дотронулся до губ, будто их зашили. Молчание заставляло неметь горло до самых лёгких, чуть-чуть примораживая даже их, затрудняя дыхание. Закусил губу, мысленно поднимая с языка Эверест, но только после того, как ногти впились в кожу ладоней, смог, наконец, произнести: — Па… можем мы взять билеты на сегодня? Отче оторвал взгляд от телефона, удивлённо поднимая брови:  — Серьёзно? Каменно пожимаю плечами — жесть, как не умею просить, особенно когда я сам же всё инициировал. Папень озадаченно трёт покрасневшее ещё раньше ухо, в котором до сих пор мелкой точкой виден след от прокола.  — Это очень глупо. У нас рейс на завтрашний вечер. Киваю.  — Мы на него ещё не чекинились, и в договоре сказано, что рейс можно перенести с доплатой, если есть свободные билеты, — на одном дыхании выдал. Отче тяжело вздохнул — в который раз.  — И билеты есть?  — Когда смотрел в последний раз — были… Пап, ты не поверишь, но это дело жизни и смерти. Он моргнул изумлённо, в лёгком ступоре. Причмокнул и как-то немного смущенно, как мальчишка, коротко кивнул:  — Вечно я тебе потакаю. Папа подкаблучник. Я бы мог ответить, что не ношу каблуков, и тогда уж подкроссовочник, но не стал портить момент, неожиданно почувствовав себя старше. Так, наверное, не должно быть, но — ерунда. В порыве благодарности обнял его, привставая на сидении, и он ласково потрепал мою крашеную тоником макушку.  — Если ещё остались билеты, — предупредил. Конечно же остались, проверил я на телефоне, куда им ещё деться. — Ладно, сдался, я перебронирую. Цепкое чувство тревоги, мелькающее красно-синей сиреной на внутренней стороне век, потихоньку отпускало. Проклятая паранойя, триггернутая долбаным призраком Эдгара По! Он навсегда лишил меня уважения к черным пернатым!  — Слушай, — вырвал из омута мыслей отче, — мне надо с Шуриком попрощаться. Я вернусь… эм, часа через четыре. Оставайся в отеле, хорошо? Улыбнувшись на мой кивок, высадил меня у входа и умчался в объятья Александра. Можно было бросить ему в догонку — только не упейся алкогольным какао, но удержался. Не так уж много радостей у человека в жизни. Махнув вслед, добрёл до номера и, не переодеваясь, завалился на кровать. Твёрдо пообещал себе, что через секунду встану и соберу наши вещи, однако моментально отрубился. Впрочем, ненадолго, часа через полтора мочевой пузырь взял своё. Однако в ванной-туалете обретался Сонька. Он вальяжно облокотился на стенку ванной, спустив руку вниз, а кругом расползлась пена и разноцветные уточки. Желтые резиновые уточки плавали особо невозмутимо. Судя по тому, что раньше я уточек не наблюдал — данные особи изъяты из его персональной коллекции и жить он без них не может, раз уж притащил в другую страну. К тому же Сонька был вдрызг пьян.  — У меня любовная драма, — заявил, пока я, отвернувшись, делал своё дело. Даже не собираюсь спрашивать, почему она происходит в моём, фактически, доме. Заправив майку под пайтой в штаны, любопытства ради тронул рукой воду в ванне — ледяная, так что бескомпромиссно вытянул мазохиста насушу, закутав в белое пушистое отельное полотенце.  — Драма, — уныло повторил Сонька, ёжась. — Так драматично. Щас помру от передраман…нинвания, — сбился на последнем слове и закрыл глаза, нахмурившись. Его вдруг передёрнуло, будто тело только сейчас осознало холод, и он ткнулся мне носом в шею, не то чтобы заставляя, но как-то призывая обнять в качестве логического завершения позы. Не хотелось противиться, хотя от него словно от морозилки веяло холодом, даже через полотенце — холодом, а не теплом, к которому у меня в последнее время обнаружилась необъяснимая слабость. Наклонившись через сторону, вытянул с ванны затычку и открыл теплый душ, запихивая страдальца обратно, едва смылась холодная вода.  — Но мне жарко, Солнышко, — тот пожаловался, дрожа. Пожал плечами, мол, делай, что заблагорассудится, природная аномалия. Однако, в приступе исследовательского интереса спросил:  — Ты что, специально находишь таких, чтобы расстаться? Долгая пауза, пока он, запрокинув голову, с закрытыми глазами позволял струям стекать по лицу.  — Ну… иногда мне одиноко, — вконец просто ответил, без каких-либо дальнейших пояснений. В тоне его было нечто повседневное, обыденное, но одновременно — подумалось — это, наверное, самая честная вещь, когда-либо им мне сказанная. Сонька тряхнул мокрыми кудрями как собака, заставив поморщиться, и с непередаваемым выражением уставился мне в глаза:  — Но мне нравится, что я тебе не нравлюсь. В том самом смысле. Эм, ок. Ценитель юста, мля, или как там этот жанр по словам Плюхи называется. Скрестив руки на груди, сообщил ему:  — Мы с отче сегодня улетаем. Сонька, выключая душ, нахмурился:  — Солнышко, ты меня бросаешь? С какой стати? Мне тоже хотелось бы знать, но в голове только статус «всё сложно». Этим, конечно, не отмазаться — пришлось всё рассказать.  — Э-э-э, — только и смог резюмировать Сонька, — вот как… Цыкнул и рассеянным взглядом уставился в стену:  — Может так и лучше… Подозревая недоброе, ухватил его за подбородок, нагибая к своему лицу. Герой-любовник такого явно не предвидел и замер, ожидая продолжения:  — На сходку — ни ногой. О чём бы он не говорил своим «лучше», сходку оно не включало — понял я запоздало, пока физиономия расчётливого засранца озарялась светом понимания выгоды. Похабно усмехнулся, вцепляясь мокрой рукой в мою:  — А что мне за это будет? Приехали. Моё умение находить проблемы на ровном месте выше всяких похвал. Поморщившись от ледяных пальцев, пытаюсь не растерять суровый вид:  — А что ты за это хочешь? Зря. Очень и очень зря я так сказал, ибо блядские голубые глаза подергиваются мечтательной поволокой. С Сонькой как в мире животных — едва утрачиваешь доминанту, и он голодной гиеной чует, начиная диктовать свои условия.  — Хочу на Мальдивы и тебя в качестве героя любовника, яхту, много пальм и пляски у костра с тиграми. Пока ко мне возвращается дар речи, а шизофрения у себя на скамеечке разводит костёр, тигров и возмездие, мазохист смилостивился. Выполз, ничуть не согревшись, из ванны, прижался ко мне всем телом, намочив одежду. Сцепил руки на моей талии, откидываясь назад, как на детской карусели:  — Пхах, ла-аадно, такого от тебя фиг деждёшься, — хитро прищурился в потолок, потом поднял голову, ощупывая меня взглядом с головы до ног. — Хочу стриптиз в твоём исполнении. Мой мысленный паралич продолжился, а с морды лица наверняка можно было рисовать анатомически точные модели кирпичей.  — Нет, серьёзно, хочу стриптиз и точка, — припечатал паршивец. — Согласен, Солнышко? — маслено. В моей голове уже развернулся постамент с шестом у комода и мной в соответственно, покрытым блестящими стразами (кое-кем бессовестно оставленные в моём доме), деревянными руками неловко стягивающего штаны — как по делу в отхожее место, но при этом по-змеиному извиваясь и подпрыгивая на одной ноге. Потом я такой гордо демонстрирую свои мускулистые мужские подмышки, а там — редкий волосяной покров. Мрачно усмехнулся, обещая, что кое-кто пожалеет, и кивнул. Сонька радостно пискнул, похоже не ожидая согласия, и побежал собирать с пола шмотки. Я же со вздохом прислонился лбом к зеркалу над раковиной, чувствуя себя разбитым кокосом или яйцом, только не на сковородке, а таким, уроненным на пол. Знать бы, кто и когда успел меня уронить? Надо собирать вещи, но сначала, собрать хотя бы себя. Мазохист валялся на кровати поперёк, касаясь головой пола и болтая босыми ногами. Когда моя туша со скрещёнными руками обессиленно опёрлась о дверной проём — скосил глаза, но ничего не сказав. Он вообще весь из себя казался непривычно задумчивым — интересно, не из-за махараджи ли? Но не настолько интересно, чтобы открывать рот. Да и будто он ответит честно. Протащившись к батискафу, собрался паковать вещи, однако, поддавшись порыву, распластался на холодном полу на спине. Может в прошлой жизни я родился слизью? Или морской звездой? Или другим пресмыкающимся, ибо кто-то из них явно моё тотемное животное. Так мы и валялись почти в духовном единении… долго, пока я не задремал, дергаясь время от времени от тревожных сигналов мозга, неадекватно считающим, что я падаю, стоило потерять над телом контроль. Падение повторялось снова и снова, пока мне не надоело плавать в вязком мареве — открыл глаза и встретился взглядом с нависшим надо мной, присевшим на корточки, Сонькой. Он разглядывал меня внимательно-пристально, а я даже взгляда не ощутил. Пошарил рукой ища отложенные очки. Нащупав холодную дужку, надел обратно. Мазохист сидел в одних колготах в сеточку, поверх, на этот раз обычных коротких трусов, а в соске отражала свет из окна над моей головой золотая серёжка. В лёгкой прострации, со всё ещё колотящимся после взбрыка мозга сердцем, праздно попытался раскопать, откуда она взялась. Всёпомнящая шизофрения любезно подкинула: «это мне один из них проколол, типа я теперь его собственность». …точно, мафия. Может, махараджа один из них? И теперь приехал забрать свою собственность, ака Соньку в солнечную Индию. Индийская мафия. А Сонька такой сопротивляется, мол там культура не та, да и садо-маз клуб найти сложно — как тогда заставить людей меня бить? Танцами-садо-мазо? Представляю себе отповедь театрально-манерным голосом Соньки и невольно фыркаю. Тот ловит мой взгляд молчаливым своим и словно фиксирует. Как кобра. И я знаю, что он собирается меня поцеловать, но и мысли о сопротивлении не возникает. И даже как-то приятно, когда он медленно, мягко нажимает на мои губы своими. Проводит сухо до края и возвращается, раздвигая языком, проводя им по кромке зубов. Губы у него пересохшие и потрескавшиеся, но язык — горячий. Это неведомым, совершенно необъяснимым образом влечет меня. Это тепло. Будто он специально. Будто — знает. И Сонька перекидывает ногу в колготке через мою талию, чтобы практически улечься сверху, опираясь на локоть. Чтобы не отрываться. Прежде, чем до мозга успевает дойти — тело реагирует, обнимает его рукой сверху за спину, и я поднимаюсь на вытянутой руке, чтобы хоть как-то вернуть контроль над происходящим, потому что пока его язык медленно, ритмично проникает на всю длину… словно это что-то другое, мне всё ещё не хочется сопротивляться. Даже апатия неожиданно предательски отступает, оставляя меня в немного панической невесомости неопределённости. А Соньке, кажется, и не нужен ответ. Пропуская через пальцы мои волосы, удерживаясь второй рукой за мою спину, он то вылизывал по-кошачьи рот, то проникал глубже, чтобы втянуть в себя мой язык или наоборот — словно жалил своим… хотя нет, тут бы подошла другая, более пошлая ассоциация. На вкус он — сигареты, мята и какие-то сладкие конфеты. Карамель. И целуется так — будто за этим что-то большее. Больше, чем мне дано понять. Отрывается с влажным, чмокающим звуком и смотрит непонятно из-подо лба. Понимаю, что с какого-то момента задержал дыхание — заставляю себя выдохнуть. Невольно усмехаюсь, произнося почему-то шепотом:  — Приручаешь. Переводит взгляд с глаз на губы и обратно — глаза в глаза.  — А тебя можно? Кто знает. Мы молчим ещё какое-то время, и Сонька обнимает меня без двойного смысла или намёка на продолжение, положив подбородок на плечо. Наверное, ужасно глупо сидеть обнявшись, но он становится таким тёплым, что хочется сжать его как грелку и, наконец, заснуть. Но, не знаю точно, когда пожалует отец, а разыгрывать перед ним сценку «сын и худой хрен в колготках, которого он не так давно считал барышней» в мои планы не входит. Сдвигаю несопротивляющегося Соньку на пол и с некоторым сожалением поднимаюсь. С силой тру щеки и отвожу ладонями назад волосы. Гляжу на мазохиста, раскоряченного на полу, наблюдающего за мной. В ответ он что-то говорит — одними губами, однако я плохой губочтец, или как-там, и разбираю только «наваждение». Хмурюсь, а он криво усмехается — совсем сейчас на себя не похожий. Решаю — проще забить, чем разбираться, и иду в ванную — собрать всё оттуда. Пока хожу за вещами туда-сюда, сбрасывая в одну кучу, чтобы потом расфасовать по батискафу, Сонька, как большая кошка, не сводит с меня глаз. Потом словно переключается: поднимается, надевает голубое платье, требуя:  — Солнышко, застегни молнию, — на что я послушно иду застёгивать. Приручает. Скоро буду тапочки в зубах носить. Не могу поймать его настроение, не могу понять даже собственное, только так — тень недозревшего беспокойства и отблеск затаившейся паранойи — дующую на кипящую воду и шизофрению. Кипящую воду в озере, на испаряющуюся гладь которого беззвучно опускаются изогнутые в идеальную кривую перья. …что есть идеальная кривая? Зачем он вообще сегодня пришел? Сонька выпрыгивает в окно ровно в тот момент, когда во входной двери щёлкает замок. Прям удачливый герой-любовник. Исчезает тихо тенью, напоследок наигранно озорно подмигивая. Что-то не так — настигает меня холодная мысль. Или это снова машет ручкой паранойя. У отца несчастные глаза побитого бассет-хаунда и абсолютно трезвый вид. Чё, они там даже алкогольную какаву не навернули? Ничего не спрашивает у меня, а я — у него. Просто собираемся и едем домой. Самолёт — две маршрутки — пятнадцать минут пешком. Едва выходим на свежий воздух, начинает моросить, и небо полностью заволакивает тучами. Вокруг знакомые призраки занимаются своими делами. По мере приближения к дому, горло затапливает неприятное, удушливое предчувствие, вызывающее стук в висках и тошноту. Хорошо хоть отче слишком погружен в себя, чтобы заметить. Мы просто идём, а я почти слышу запах гари, или как там ещё должен пахнуть темномагический ритуал изгнания против воли души. Что-то обязано случиться! Или уже случилось. Что-то совершенно ужасное, и странно, что я не слышу ни криков, ни каких-либо других посторонних звуков. Не зря же проклятое пернатое упомянуло опасность! Потными руками поворачиваю ключ в замке и распахиваю дверь. Что от меня ожидается? Что я мог предпринять чтобы помочь?.. Может, солнце — оно как-то защитит не только меня? В прихожей никого. Мог ли я… опоздать и Алисы уже нет? Или опасность до сих пор угрожает ей, но в другом месте, пока я тут столбом застыл? Но как тогда её искать? Можно ли в принципе найти призрака по приметам? Или… у неё был тамагочик — может можно как-то что-то сделать через него? Может она оставила мне сообщение? Лихорадочно обдумываю варианты действий, бросая батискаф прям в коридоре и нетерпеливо стаскивая кроссы. Коротко врывается мыслишка почему я ТАК сильно беспокоюсь, прям аки истеричная барышня, но она изгоняется более насущным. И — да, конечно проще всего попросить шкаф помочь, он же как-то умудрился вытянуть меня из ловушки. Врываюсь на всех парах в свою комнату и… застываю. Белокурая бестолочь, сидя на шкафе, о чём-то безмятежно воркует. Во мне от возмущения, по-моему, даже мозг останавливается. Тошнота проходит в секунду, сменяясь эмоциональной тупостью. Шизофрения перестаёт носить панику туда-сюда в ведрах и крутит пальцем у виска. Моего.  — О, привет, — улыбается засранка, свешивая со шкафа ноги. — Угу, — буркаю, пытаясь вернуть самообладание и разворачиваюсь на сто восемьдесят за батискафом. Ну омг. Дурак. Досадливо стуча кулаком по лбу, замираю. Или Алисе всё ещё что-то грозит… или кто-то очень, очень сильно жаждал моего возвращения. Отче, сражающийся со шнуровкой ботинок, бледно улыбается:  — Решилась твоя проблема жизни и смерти? Передергиваю плечом. Кто знает. Возвращаюсь с чемоданом в комнату и первым делом зашториваю плотнее окна. Осталось понять, насколько идиотическим решением было лишить себя дня сходки. Останавливаю внутренние рыдания по поводу собственной тупости успокоительным сеансом вдохов-выдохов. Едва возвращается дар речи, любезно осведомляюсь у Лис:  — Тебе недавно ничего не угрожало? Замирает, недоуменно склоняя голову к плечу.  — Вроде нет? А что такое? Ты где-то услышал, что со мной беда, и примчался? — она начинает довольно улыбаться во все — сколько у неё там на тот момент выросло. — Кстати, а где Валера? Я думала, вы вместе приедете. Чувствуя себя как после плевка в самое сердце, секунды три туплю, соображая кто есть Валера. Когда доходит, пожимаю плечами:  — Остался там.  — Ммм, — многозначительное, переглядываясь со шкафом. Разбирать вещи лень смертельно, поэтому оставляю батискаф в углу и плюхаюсь боком на диван. С другой стороны, может ворона — Ванга, и что-то произойдёт с Алисой в ближайшем будущем. Зачем тогда так интенсивно шугать народ честной? Я, может, тогда успел бы сначала на сходку, а потом уже поскакал на белом крылатом козле спасать Алисунерию. Кстати. Лениво поднимаюсь на локте.  — А где Зелёный? И где вы были, когда я уезжал?  — Ооо, — она снова довольно разулыбалась, мотыляя ногами, и чтобы не видеть противной рожи, я плюхнулся на спину, разводя в стороны руки.  — И вообще, ты говорила, что как проводник, постоянно будешь недалеко, а теперь что? — меня осенило. — Между прочим, ты дофига раз была вообще не близко. Краем глаза заметил, как улыбка поблёкла, и девчонка начала неуверенно колупать указательным пальцем шкаф. Пока она придумывала правдоподобный ответ, попытался вспомнить, когда в последний раз видел мелкого призрака — он стопроцентно ехал со мной и оранжевой в треклятой машине, а потом? Струсил, что ли? В упор не помню в какой момент он исчез.  — Так мнэээ, получается, — промямлила девчонка, не поднимая глаз. — Это не совсем законно, но не значит, что я не могу уходить по делам, а он, — воодушевляясь, отвечает так, будто репетировала ответ несколько раз перед зеркалом: — мы с Зелёным ходили по делам. Опускаю факт, что привидения в принципе ходить не могут, и переспрашиваю:  — Вы с Зелёным? Видимо, ответ на это она не продумала.  — Ам, мы сначала были вместе, делали кое-что, а потом ему тоже эммм, кое-куда надо. По нужде, ну типа, — неопределённо покрутила кистью фонарик в воздухе. Больше, правда, походило на жест электрика вкручивающего лампочку в ускоренном темпе. Тут эта бестия вскинула возмущенный взгляд:  — А хочешь знать что с ним — спроси, когда вернётся. Правильно, лучшая защита — нападение. Потер лоб, борясь с соблазном постучаться им о шкаф — хотя, кто знает, может подобное прикосновение обладает полезным свойством исцелять от вредной привычки задавать вопросы, на которые никто не собирается внятно отвечать. Нет, всё же, где там мой список вопросов? Умеет же Лис придумывать разнообразный обоснуй — хоть мозг ненадолго займу. Тяжело сел на диван — тяжело от веса собственного идиотизма, и задрал вверх морду лица, чтобы обозревать все потуги состряпать мне приличное оправдание. Вспомнил Оранжевую и историю с артефактом.  — Что случилось с цветами тогда? Они добыли ту штуку? И зачем она им нужна? — завалил вопросами для затравки. Призрак, подобрав под себя ноги на шкафе, глядела слегка обеспокоенно и настороженно, каким-то макаром вызывая ассоциации известного «привидения с мотором». — Она нарушала баланс, та штука — начала с последнего, — Такие вещи постоянно случаются, кто-то вызывает дьявола или пиковую даму, или гнома садового, короче… а получается такая штуковина. Просто в тот раз у нас под носом вызов разросся до целой кампании… — она сморщила нос. — Они говорили… Красный говорил… короче — точно непонятно, — тут она воодушевилась, будто найдя отгадку: — Возможно, целью существования того призрака было отомстить или типа того, и он решил заключить сделку… Дальше я не особо вслушивался, так как разбирать приключенческий боевик длинной в вечность с призраками в главной роли и психологическими этюдными отступлениями о тяжбе жизни привиденческой мне было откровенно влом. Рассеянно погладил ноут и сфокусировал взгляд на внутренней дверке открытого шкафа. Там красовался стикер улыбающегося профиля розового единорога в тумане малинового облака — он так незаметно зашифровался среди розового же покрытия шкафа, что легко и не заметить. Раньше он тут по любому не находился.  — Это что? — удивился. — Оно тут разве раньше было? Алиса прервала эпический эпос и свесила голову вниз:  — Аааааа… это символ.  — А чего такой радостный? — скривился. Не вписывается в мой интерьер. Однако девчонка возмутилась, спрыгивая и зависая в воздухе рядом, чтобы невежливо ткнуть в стикер указательным пальцем:  — Ничего он не весёлый! Он на самом деле пронзённый «облаком»! Это ядовитое облако! Токсичное, — защитила стикер, будто я нанёс ей своим заявлением личное оскорбление. Наставительно продолжила: — Род шкафа поколениями сражался с Единорогами за право… — Что ты несёшь? — чуть ошарашено вякнул от такого напора.  — Эм-эээ… Не, ну правдоподобно ж. Нет, не буду комментировать. Не знаю, как стикер связан с пророчеством, но не буду на всякий случай прикасаться, а то ещё унесёт в неведомые дали с моей удачливостью — он, всё-таки внутри шкафа — потенциального портала. Сразу за зачатком мысли почувствовал раскаяние — как мог я подумать плохо о шкафе… и вообще:  — А кто мне помог тогда?  — Выбраться из ловушки той штуки в артефакте? — догадалась Алиса. — Эм… Шкаф, — неохотно продолжила. — Он в хороших отношениях с одним… очень опасным сторожем не с наших краёв, который может творить реальность игры. Мы много не знали, что с тобой творится — он сначала мог только смотреть и нам рассказывать, но с его замашками, — снова жест электрика. — Как бэ, мы поняли, что ты там ничего не знаешь — не помнишь. Тогда я, — гордо ткнула себя пальцем в тощую грудь, — попросила его прислать тебе пособие и Будду! Омг, я понимаю, почему они прислали рукопись, но Будда? Нет, не буду спрашивать — время для выданной тонне информации о взаимосвязи моего тогдашнего ментального состояния и древнеиндийской философии пока не наступило в моем богатом расписании на сегодняшний день. Возможно — и не наступит. Но, ох шкаф, ох сукин сын! — мысленно восхитился — вот это сила любви! Нет, я подозревал, что шкаф играл ключевую роль — трансмиттера, но чтоб он ещё и инициатором оказался… как я мог даже мысль допустить о сговоре его с Единорогом? — впору реально начать биться головой аки Добби.  — Кстати, как ты догадался, что ничего нельзя было есть? — уставился мне в глаза любопытный призрак. — Да так… холистически, — выдал умное слово. Понятия не имею, откуда в голове взялась ассоциация с долбанной Персефоной и царством Аида. Кому теперь слагать молитвы за отсутствие в моей туше обжорства? Вернулся к теме — Шкаф, он перенёс меня во времени, да? — во всю разулыбался, вставая и нежно поглаживая розовую стенку. Офигеть, мой личный ТАРДИС. Плевать, что без хаты внутри. Шкаф скромно потупился. Однако, Лис мрачно прервала мои мечтания:  — Нет, он перенёс тебя дохлого в тебя трепыхающегося, вернее, тебя не-существующего в существующего — и, правильно истолковав мой слегка хренеющий взгляд, нервно оборвала зарождающийся вопрос: — Не спрашивай меня, что это значит, я сама не очень понимаю. Я покивал, но рискнул вопросить: — Так он типа, может оживлять? Водичкой живой окропить… — Нет он эмм… это как состояние… как волна, — она умоляюще обернулась к шкафу, но вряд ли тот ей помог: — Но это не телесное… нет, телесное тоже есть, но… ну… не живое — там же внутри ты тоже не живой, в этой игре. Мозг у неё явно кипел, ибо настолько не способную и два слова связать Лис я видел впервые.  — Короче, — мрачно подытожила, как отрубила: — не спрашивай. Он просто может и всё. И то — не всегда. Ну ок. Может — и на том спасибо. Со стороны звучит как самовнушение женщины по поводу потенции престарелого мужа. Снова откидываюсь на диван на спину. Надо поменять симку, а сыкотно. Сыкотно, но надо. Сохраню забугорную в качестве артефакта. В чат заходить ещё стрёмнее. Задрав руку, задел рукой на столе прохладную, гладкую обложку недочитанного Лафкрафта. Она вроде на полке лежала, не? Хотя, с Алисой любой бардак объясним — вспомнить только разрушенную люстру в коридоре — мамину любимую, между прочим — у неё всегда был слабость к монструозным стеклянным светильникам. Хорошо хоть отче не стал восстанавливать этот анахронизм и нанял людей установить обычный матово-белый квадрат.  — Да, а что с цветами? — вопросил в потолок. Алиса, вновь начавшая ворковать со шкафом, хмыкнула:  — А что им сделается — целы, когда мы в последний раз виделись — боролись против очередной стайки залётных.  — Ммм, — изобразил заинтересованность. — Хочешь, — с энтузиазмом неожиданно предложила девчонка. — Послежу за ними. Ответил фырком — сдались они мне. Что цвета, что номера. Да и Лис на роль суперагента слабо подходила, хотя, сейчас наверняка нафантазировала себе гору шпионских сцен — на многосерийник хватит. Сдаётся, она б заработала гору денег, устроившись сценаристом. И телик бы наводнили круглосуточные сериалы о нелёгких призрачных буднях с ней в главной роли и дедком с лейкой на фоне. Отче пришел бы в восторг. Точно, отче — надо ему поесть сварганить. Левой рукой нащупываю телефон. Полшестого. Надо поменять симку… позже. За окном хлещет дождь, как никогда сильный в этом году. По звуку — окно поставлено на проветривание, так что поднимаюсь рывком на ноги, чтоб его закрыть. Забавно, если оно было открыто всё это время, и в дом могли свободно пробраться, пока мы курсировали по забугорью. Лило буквально — как из ведра, небо заволокло серым, извергающим из себя стены воды. Вспомнилось, как в детстве я мог долго таращиться на непогоду — так долго, что в какой-то момент она начинала казаться нескончаемой. Мини-апокалипсисом. Смаргиваю видение. Да, точно хавать. Оставляя Алису со шкафом наедине, выхожу в коридор. Поднимаю взгляд от темного экрана смартфона, никак не решаясь сменить симку, а там отец, так и не расшнуровавший ботинки, скрючившийся на коврике у входной двери так, чтобы спрятать лицо в коленях и локте. Не замечает меня, сжимая второй, подрагивающей рукой шнурки до побелевших костяшек. Что-то во мне — в ответку — дрогнуло и беззвучно упало в самые пятки. Словно в пузырь апатии выстрелили из дробовика.  — Пап, — позвал его тускло, не понимая, стоит ли приближаться. Он дернулся, возвращаясь из забытья, но головы не поднял.  — Тоха, — прозвучало глухо, из-под рук, и ноги будто сами понесли меня к нему. — Всё нормально, — пробормотал, — дай мне минутку, я возьму себя в руки. И голос такой… шаткий.  — Пап, — выдохнул, присаживаясь рядом на колени, неуверенно касаясь его плеча. Я такой дурак — совершенно не заметил, как он, ещё там, в отеле: внешне — «я в порядке», а внутри — даже не хаос — что-то сложнее, запутаннее, но вообще ни разу не «всё хорошо», сконцентрировался на себе, как всегда! Умудряясь забить на что-то настолько важное. И даже сейчас — не знаю, что сказать. Хочу — и не умею. В первый раз так хочу сказать что-то правильное, особенное. Где-то на обочине мысли пробежала строчка — новостные субтитры: «Соньку бы сюда, он бы точно…» Сжимаю плечо отца за неимением подходящих выражений. Беспомощный и неловкий. Не знаю, сколько проходит времени — я по-прежнему не могу подобрать слов, он осколочно выдыхает. Отворачиваясь, вытирает рукавом белоснежной куртки лицо. И только после этого, прижимаясь кисть к губам, скашивает на меня покрасневшие глаза.  — Нельзя столько думать об одном человеке, Тоха. Или сопьёшься, или сдохнешь, — говорит. Криво усмехается, но в словах такое… сложное. Будто прямо сейчас где-то за кулисами происходит трагедия, но я никак не могу открыть на неё глаза. Отец глядит уже открыто и из-под моей руки на его плече, поднимает свою, потрепать меня по шевелюре:  — Извини, нагружаю тебя. Тяжко жить, когда папка у тебя слабак. И в этом последнем столько всего… всего не поддающегося описанию, что у меня спирает дыхание. Что?.. Что мне нужно сказать, чтобы тебе стало легче? Но он не ждёт ответа, опираясь на моё плечо, тяжело поднимается, таки избавляясь от ботинок.  — Хочешь, приготовлю что-нибудь вкусное, — беспомощно спрашиваю. Мотнул головой и, прихватив свой чемодан, поплёлся наверх. Я же остался, закусив губу — и внутри меня так тихо, точно всё разочаровано замерло. Разочаровано в себе самом. Отмираю, решая — надо приготовить поесть. Даже если он отказался. Пока я, то и дело застывая в ступоре, копался в холодильнике и шкафчиках, отец вернулся — явно после душа, с белым полотенцем наперевес.  — Тоха, не готовь, я пиццу заказал, — слабо усмехнулся, точно извиняясь. Подумать только… сколько лет прошло с её смерти? Шесть? — врезалось в голову. Вроде бы достаточно, чтобы пережить. Достаточно же? Киваю, складывая всё обратно.  — А что с подбородком? — озадачивается родитель, прислоняясь к дверному косяку. Философски пожимаю плечами и, оставляя его догадываться самому, протискиваюсь мимо в свою комнату. Включаю ноут, сразу же вырубая интернет и выбирая из оффлайновой коллекции Half-life, залипаю, пока не раздаётся звонок в дверь. Немею обратно, заворачиваясь в спасительное одеяло апатии. Уж так куда лучше. Девушка за порогом с ненавидящим лицом, в прозрачном дождевике и синим в розовую крапинку зонтом отдаёт две коробки отцу, пока я шарюсь по дому в поисках кошелька. Понятия не имел, что в нашем захолустье существует доставка пиццы. Пока блуждаю, отец выворачивает каждый находящийся поблизости карман, в итоге нашкребав даже больше нужной суммы. Отдаёт ей всё, включая затесавшийся среди мелочи забугорный рубль. Девушка мрачно-благодарно кивает. Выражение её лица, в целом, требовало отдельного описания, оставляя впечатление, будто доставкой пиццы в этом недогороде занимаются исключительно члены оккультного клуба, в качестве подработки во имя подержания основного увлечения.  — Железный человек или Хелбой? — озадачил папа, тыкая пультом в сторону плазмы с уже вставленной флешкой. Кривлюсь, молча выставляя вперёд два пальца.  — Окей, — хмыкает, даже не возмущаясь, как обычно, по поводу моей безмолвности, и включает файл с Железным человеком, видимо, всё же в немом протесте. Закатывая глаза, усаживаюсь на диван с куском горячей сырной пиццы, от одного вида которой начинается слюноотделение. Не говорим об этом. Совсем. Может, на самом деле, оно прошло, даже не так — замялось, подзабылось, спрессовалось рутиной, — и это поездка так повлияла, откинула в прошлое, в «не прошло». Фиг его знает, я в таких вещах профан. Мы смотрим и первую часть Железного Человека, и Хелбоя, и некую странную муть, идущую до половины двенадцатого в пепельно-серых тонах про девчонку из-под дивана, похожую на героиню «Звонка», но с более разнообразным прошлым. На нём к нам тихо подползает Алиса — сидит неожиданно тихо, на корточках рядом с диваном, делая при свете одной плазмы пометки в невиденном мною ранее блокноте в клетку. Надеюсь, отец не обернётся внезапно, а то лежащий блокнот ещё можно объяснить, а самопишущую ручку — потруднее будет. Однако он не оборачивается — смотрит прямо перед собой то осознанным, то отсутствующим взглядом, избегая встречаться с моими глазами. Иллюзия присутствия, — всплывает в голове. Засыпает, в итоге скрючившись на своей части софы. Вздыхаю и, вставая, закидываю его сползшие ноги на освободившееся место. Лис глядит на меня мельком, скорее автоматически, с мыслями где-то далеко, тут же возвращаясь к конспектированию фильма. Ей определённо необходимо задуматься о профессии сценариста — говорю себе, и внутренний голос имитирует заботу родителя о чадо-выпускнике. В ванне отдираю пластырь от слегка сопревшей кожи подбородка, и нехотя делаю всякие очистительно-косметические процедуры. А в комнате сменяю одежду на пижаму — телефон выпадает из кармана на пол, экраном вниз, с малоприятным чмокающим звуком. Макаронный бог и все его приспешники!.. точно, симка. Поднимая уцелевший телефон, озабоченно чешу бровь. Шкаф в темноте тоже смотрит укоризненно, словно знает, в чём я виноват, хотя никто ему не рассказывал. Смиряюсь, пусть на самом донышке трясутся чутка поджилки, и с помощью фонарика, чтобы не включать верхний свет, нахожу ночник-яблоко, втыкая его в розетку. Расползшегося по окружающим предметам зелёного света хватает, чтобы разобрать вещи в батискафе и по мере его опустошения отыскать симку. Сменить её не заняло и минуты, а после введения пинкода посыпались оповещения о пропущенных и сообщениях от, конечно же, Лёхи: «Чувак, ты здесь?» «Заходи в чатик, мы тут организовали комнату отверженных судьбой с Мишурой и Вегасом» «Я тебе пытался звонить, но ты в отключке» «Снова какой-то псих появился» «Тоха, я чутка переживаю» «Бляха, только не говори, что ты реально поехал на сходку» «Без меня» «Не ври мне, подлый шпиц, ты наверняка в чате» «Я, конечно, понимаю, умер телефон, все дела, но блин, может ты его уже починишь» «Чтоб ты знал, мне ужасно скучно. Ужасно» «Ты наверно веселишься там, все дела, но просто чтоб ты знал, мне грустно пиздец» «Чувак, это подло» — так резануло меня, лишив желания читать дальше. Надо позвонить ему. Нужно совершенно точно позвонить ему сейчас.