Пособие для начинающих психов

Так что я собрался, подавил верещавшую в панике шизофрению и позвонил первым. Рука противно подрагивала, а гудки вызова казались ором отплывающего парохода, направляющегося в зловещую неизвестность. Можно сказать, всё моё существо, вкупе с шизой, альтер-эго, Ален Делоном в трейлере и кто там ещё прочно вцепился с изнанку подсознания, плотно ощущали надвигающийся кирдык и секир-башку. Но как-то… лучше секир-башка, чем потерять его. Поэтому, труся, я одновременно как бы был готов к испытанию. На дружбу, прочность и вообще всё, что угодно… хоть мы не виделись вживую ни разу… да кому какая разница! Будто, чтобы чувствовать себя с кем-то близким, требуется поставить галочки на определённых пунктах в особом списке! Многое промелькнуло в голове за секунды буквально, что к моменту принятия вызова меня успело лишить дара речи. После некоторого молчания тишину с фырком прервал Леха, как всегда спасая ситуацию:  — Я уже и не ждал. Звучало… никак. Совершенно непонятно, и меня тут же закоротило, замыкая рот. Тогда он, не дождавшись реакции, выпалил на одном дыхании:  — Я знаю, ты там был! — на этот раз зло, — ты, блять, соврал мне! И от его эмоций меня самого, наконец, прорвало:  — Прости! Лёха, прости, правда, я знаю, как ты хотел туда попасть со мной, правда… я… я не планировал этого сначала… Я не ходил туда как я… и я не хотел, ну… там много всего. Прости меня, пожалуйста! Сколько бы я отдал сейчас за то, чтобы видеть его лицо, теряющегося в этом молчании. А молчит он довольно долго. Думаю, что сказать, как достать до него? Не умею, черт побери, ничего! Беспомощный придурок. Как бы сейчас пригодилось Сонькино красноречие! Наконец он отвечает. Откликается. Сначала глубоко вздыхает — и я до кончиков пальцев впитываю этот вздох, пытаясь разгадать пазл его настроения. Думаю — как много в человеке состоит из шума: голоса — крика, бормотания, шепота, воркования, смеха, свиста; стука, щелчка, шороха, скольжения. Как слепые понимают настроение других? Не ощупывают же, в конце концов, лицо собеседника каждый раз, чтобы определить эмоцию.  — Я не хочу тебя прощать, — говорит с этим своим вздохом. Но таким тоном… неправильным. Таким — уже простил. Таким — что можно расслабиться. Осторожно.  — Извини, — повторяю на всякий случай, даже не веря немного, что так легко отделался.  — Придурок.  — Не спорю даже.  — Будешь теперь со мной каждый день по телефону разговаривать. Фигушки я поверю про твой сорванный голос!  — Буду, извини, — на фоне… всего, легко соглашаюсь.  — Когда приеду, купишь мне ящик мороженого, — немного мстительно.  — Куплю, — тоже мне жертва.  — Тебе повезло, что я отходчивый, — снова фыркает, но своим обычным тоном. У него всегда такой теплый голос — как солнечный луч, попавший в висок.  — Угу… Разлепив веки, только сейчас понял, что всё это время с силой зажмуривался — так что теперь глаза болят от напряжения.  — И ещё… ещё раз такое отчебучишь, приеду — морду набью, понял?! — хмуро. — А теперь рассказывай давай, какого хрена, а то я злой такой был, еле сдержался, чтоб не спрашивать наших, нет ли там типа, похожего на тебя.  — Лёха…  — Не Лёхай мне! — строго оборвал. — Я жду! Блин… звоня ему, я даже не придумал, что сказать — почему так получилось… точно придурок… опять врать… Но как по-другому? Как вообще начать, чтобы… чтобы что? Чтобы не звучать жалким? Чтобы не упоминать призраков? Чтобы в который раз выдать себя за другого?  — Лёх… если, — горло сдавило, — если я… ну… не так, правда, всё не так… Как же мне надоело ему врать! Но от правды язык прилипает к нёбу, и шизофрения насмешливо глядит косым взглядом — слабак, никогда не решишься. Я не знаю… не знаю сейчас. Хорошо же думать — ты всё сможешь — до случившегося, до самого события, бьющего под дых железным кастетом реальности… какой из?.. Голова трещит, и я прошу у него поблажку:  — Лёх… всё правда очень-очень сложно. Сложнее, чем просто фотография. Я просто… …схожу с ума — не говорю ему. Или уже. Потому что ничто из того, что я знаю — не реально.  — Это… — собираю мысли. — Это не телефонный разговор. Давай… давай ты приедешь, и мы поговорим. Обещаю. Наверное, что-то есть в моём голосе… убеждающее его. Трансформирующее недовольство в озабоченность.  — Э-э-э… хорошо, — растеряно. — У тебя там всё в порядке? Это как-то связано с тем случаем в вашем школьном лагере? Не желая лгать почти говорю — по-настоящему, но вовремя сдерживаюсь и нервно хмыкаю, непозволительно долго подбирая ответ:  — Н-нет, не совсем, но я... да, пока — нормально. Я — нормально, — зачем-то уточняю. — А ты?  — А мне что сделается. Сижу. Родители уехали на дачу, но я смотался на паркур раньше, пока не припахали. Ленка фотки шлёт. Не знаю, попал ты или нет, но там у них целый ивент был. С эльфами. Пока он пересказывал пересказ Лены, оттаивая, в моей голове билась одна мысль — отсрочка. Теперь есть отсрочка. Слава всем богам этой вселенной и Макаронному богу в частности. У меня по-прежнему нет правильных слов — правильной правды. Всё упирается в будущее время. Но он дал его мне — по первому зову. По немому крику о помощи. Какой же он…  — Эй, — возмутился, — тебе хоть интересно? Ты сам, между прочим, спросил!  — Лёха, — от избытка чувств рвано выдыхаю. — Ты мой самый лучший друг, знаешь. Секундная тишина, и он сбивается с мысли, польщённо прокашливаясь:  — Ну ты это… взаимно что ли. Я думал, мужики такое не говорят вслух, типа, они и так знают. Но мы ж не мужики ещё, мы так — детишки. Не сдерживаю смешка, а он сам заразительно смеётся. Да уж, детишки. Болтать с ним — легко. Знал бы я раньше… Он рассказывает, как недавно втихаря принёс кутенка домой, был изгнан за шиворот из дому вместе с животиной — матерью, как начитался странной бихевиористики, начал придумывать прохожим истории их жизни, как на паркуре один чувак повредил ногу и пришлось накладывать ему шину… Спрашивает в середине вдохновенной речи про противную училку по химии, спрашивает тревожно, будто хочет, чтобы это звучало органично, но оно всё равно выбивается из общего тона. Спрашивает — ты правда в порядке? и, будучи на тот момент в порядке — от него, от нашей болтовни, моё «да, ерунда» звучит куда честнее. Он — не знаю — верит ли, но не заставляет рассказывать больше, вместо этого ворчит по-доброму, что я подлый шпиц, и оставшись в моральном одиночестве без сходки-флешмоба, он пошел в балку неподалёку и сам себе развел костёр, пожарив на нём бутерброды с ливерной колбасой… Я так и заснул под его голос, что-то длинно цитирующей из той самой книги по бихевиористике — заснул на полу, стащив с дивана покрывало. Заснул морально истрёпанный из-за отца, из-за самого Лёхи, из-за Лис и себя, и, в первую очередь, своей беспомощности — такой отвратительной, будто попадаешь в бездонный колодец — падаешь, барахтаешься и никак — не вылезешь, не упадёшь. Как же это… Я проснулся тоже от голоса. Отцовского, настойчиво меня зовущего. Он замолчал на секунду, оставив мою бренную тушу в долгожданном покое — только для того, чтобы расшторить окно.  — Тоха, давай просыпайся. Раз мы приехали раньше, давай дуй в школу. Ещё чего — закутался плотнее. Мои Макаронные астральные дома пророчат моё отсутствие в школе, так что не вижу смысла противостоять могущественной сладости данного предсказания. Однако отче, конечно же, их невежественно проигнорировал.  — Тоха, я серьёзно. Не хочешь по-хорошему — будешь валяться в луже. Нехотя открываю один глаз. Папень глядит сверху-вниз, упираясь прямыми руками в колени и улыбаясь. Энергии в нём явно прибавилось со вчера. Тяжело вздыхаю, что оказывается для него призывом к действию — выдергиванию одеяла из-под моего носа. Склоняется ещё ниже над скрючившимся мной, сгибая колени:  — Вставай и топай. Я позвоню твоей классной, спрошу, явился ты или нет, понял? Что б я без тебя делал, дорогой родитель. Вялым куском козьих фекалий поднимаюсь, но меня не оставляют в покое без контрольного «Угу, всё понял». Дорога в школу в долбаные, даже не хочу знать сколько утра с бутербродом во рту прошла в какой-то реминисценции самого себя — всё те же, всё там же — с остатками присутствия, будто их существование заморозили, и с останками недоеденного завтрака ненадолго засунули в морозилку. Только младенцы по-прежнему играли в карты, правда на этот раз, кажется, в твист. Алиса ко мне по дороге не присоединилась — возможно, распускает сейчас сплетни или снимает-таки первую серию будущего шедевра «я призрак» по мотивам конспекта вчерашнего фильма и с Зелёным в роли собаки. Вспоминаю слова вороны, и они отдаются глухим эхом… всё же в порядке? Первыми двумя уроками поставили математику, и на меня, к счастью, не обратили внимания — наверняка изменившегося в менее кошмарную сторону, благодаря впахиванию Лис по поводу моего лица. В жизнь никому не признаюсь, что мажусь кремами от прыщей и вообще чего-угодно. Хотя, а можно мне крем — от лица? Короче, математика прошла норм. Лёха отписал, мол, чё делаешь, и у нас завязалась вялая беседа на тему, кому в жизни больше влом. Моментами я решал задачи на доске, но через раз, не старательная я особь. Суммируя: уроки тянулись… вяло. Ничего не рушилось, не валилось, не раздваивалось, Вася за партой впереди не дергался, стрессуя по поводу моей неоднозначной персоны — даже не помню, когда в последний раз в школе не происходило насколько ничего. На перемене между шестым и седьмым уроками вышел на улицу, забредя под арку между корпусами, немного не доходя до лавочки в «зашкольной» курилке, ибо там уже тусовалась представительная компания будущих выпускников. Рядом, непонятно для чего, недавно навалили кучу песка, уже отчасти растасканного по площади. Там обнаружился Сонька в обтягивающих джинсах и зелёном пуловере, небрежно ковыряющегося в горе песка красным кедом, пока Лис короткой кривой палкой чертила на плоской песчаной поверхности что-то похожее на план. Возможно, захвата крепости. Нерешительно остановился, пытаясь понять, чем на этот раз грозит присоединение, одновременно успокоив тревожный звоночек предупреждающих слов Вороны, и конечно же оказался замечен. Призрак приветственно махнула рукой, радостно приглашая.  — Мы тут подумали, — заявила с энтузиазмом, выбрасывая палку в песок, — до конца учебного года не так далеко, пора собирать тебе банду. Надо ко всем присмотреться, так что мы подсуетились и организовали бал. Организовываем, в смысле, — мечтательно вздохнула. — Мы почти всё сделали — сами, заметь. Остаётся разослать приглашеньица. А там мы всех проинтервьюируем, выберем самых отбитых и поставим тебя ими управлять. Дальше я пока не придумала, но только пока — будем думать по очереди. Гениальный план, особенно та часть, где я неведомым образом обретаю власть над толпой неадекватных недоприспешников. Едва же до меня доходит, что за «балом» стоит чей-то дом, испуганно открещиваюсь:  — Не ко мне, поняли! Алиса пренебрежительно взмахивает кистью:  — Мы даже не думали, у тебя места мало. Сонька, до этого неоднозначно молчавший, поднимает отстранённый взгляд от кеда, по-лисьи усмехается:  — Пойдём на хату Ксюши, — видя моё недоумение, щёлкает пальцами, — как бы объяснить… Она такая невысокая пигалица… А, помнишь, она с другими друзьями придурошной девки зажала меня в туалете, и ты там геройски пришел на помощь, — иронично усмехается. В голове зажигается образ — Заводила. Кролик. Киваю. В воздухе витает, колется странное ощущение, что «бал», приглашение и прочее — только завеса, и до моего прихода они говорили о чём-то другом.  — Мы подумали, — небрежно бросает Сонька, отфутболивая в стороны песок, — у неё хата большая, живёт она щас одна, предки свалили куда-то в командировку. Все влезут. Меня распирало спросить, кто, кроме меня и Заводилы, является жертвой его сталкерского психоза, однако, пожалуй, лучше не знать. Одновременно не могу перестать прикидывать варианты, кому было нужно, чтобы я знал — о настоящей ли? — опасности грозящей Лис, но любое объяснение, приходящее в голову — нелогичное, потому что по словам вороны — она уже должна была быть стёрта, или как его там — и либо что-то не-случилось, либо и не планировалось даже. Сложно.  — А она знает? — догадываюсь спросить про Кролика.  — Неа, — радостно чирикает Лис. — Мы как раз собираемся пойти ей сказать. Ты тоже идёшь, не забудь. Сонька поддакнул, с серьёзной мордой лица доставая из кармана и протягивая мне картонный квадрат с адресом и временем.  — Ты же должен был только сегодня прилететь, нет? — нехотя принимаю, уже предощущая настигающий подзатыльник очередного писца.  — Ага, — легкомысленно соглашается. — Я приехал с утреца. Всё путем, — подмигивает. Перевожу скептический взгляд на картонку, только теперь осознавая, что «бал» назначен на завтра. От охренения не могу вымолвить ни слова. С корабля на бал, а я ж только приехал. Мне, между прочим, нужно уединение! Одиночество! И не только на унитазе. Сколько бы я отдал, чтоб реально сменить человечество на цивилизацию пельменей! О, Макаронный бог, вними моим молитвам, в конце концов, в пельменях тоже находятся мясные шарики — основа творения твоего! Замечая моё охренение, Лис пожимает плечами:  — У нас и так времени в обрез. Надо ещё сплотить нашу банду, а мы только её собираем! Отдаваясь на волю Макаронного бога, покорно закрываю глаза. Сонька фыркает, похлопав меня по плечу:  — Не боись, устроим всё по высшему разряду. Ага, по такому высшему, что присутствующие улетят в далёкий космос с неважными шансами на адекватное возвращение. Сонька с Лис переглядываются и, после короткого прощания (читай, ещё свидимся), проносятся мимо меня, аки два сообщника, Бонни и Клайд хреновы. Ну, а я чё — иду на седьмой урок. Дома отче что-то химичит, однако я вовремя перехватываю инициативу и довариваю рис без мешка специй.  — Я думал так вкуснее, — ворчит отец, расплываясь на локте по столу. Закатываю глаза — кто бы сомневался. Приводя рис в человеческое состояние, кидаю на родителя украдкой взгляд: так и не поймёшь — прошло или притворяется. Понятия не имею, что нужно делать в таких ситуациях, а в Интернете такое вряд ли нагуглишь. Отец успел купить свежих овощей, так что нарезаю их к рису с сосисками.  — Давай Звездные войны посмотрим, — предлагает отец вместо того, чтобы как стандартный родитель спросить про домашнее задание. Кивая, соглашаюсь. Не помню, когда он в последний раз спрашивал про домашку. Фильмы избавляют от необходимости вербального общения, одновременно давая причину находиться рядом. На середине второго фильма звонит Лёха. Отмахиваюсь, мол, не ставь на паузу, отхожу в свою комнату. Я обещал, поэтому… Однако самым сложным оказываться только нажать на кнопку вызова. Лёха — сама непосредственность, рассказывает мне про вернувшуюся Ленку, про то, как его заставили лепить вареники с картошкой, про намечающуюся свадьбу троюродной тётки, которой немного за сорок, но женщина она хоть куда. Рассказывает, как забыл дома спортивки, но препод заставил бегать в джинсах. Я в ответ неожиданно даже для себя вспоминаю свой эпизод с физры — с драконом и левой футболкой, до сих пор валяющейся у меня дома, кое-как интерпретируя временное тату шуткой знакомых, когда я у них ночевал. Футбольных фанатов, ага. Лёха убеждённо заявляет, мол тату — отпад, и на ходу решает к совершеннолетию обзавестись одним, чтобы щеголять им аки символом собственной крутости и взрослости. Затем, поминая взрослоту недобрым словом, поведывает, как снова пытался привести в дом щенка, однако мать трагически завещала — собака или она, и отец, взирая на отпрыска укоризненно, велел мать оставить. Желательно — в покое. Я фыркаю, а под конец уже совсем ржу, пока Лёха обиженно заявляет:  — Тебе смешно, а кутёнка куда? Я его на улице нашел случайно, без мамки.  — А бабушка твоя разве не держит собак?  — Куда ей третью, — вздыхает убито. — Пока я кутёнка у знакомых пристроил, завтра после школы посмотрим. Ты вообще, как там? Собираюсь с мозгами:  — Даже не знаю. Обычно. Сегодня семь уроков, было скучновато, но норм, — выдыхаюсь сразу же после тирады.  — Ясненько, — ненадолго задумывается. — Кстати, чё хотел тебе показать, там новая игрушка вышла… Мы трещим ещё минут двадцать, и на протяжении этого времени единственный вопрос пробивает макушку — почему я? Ну правда, у Лёхи, судя по его рассказам, дефицита знакомых-друзей-приятелей не существует, так почему именно со мной, словесным калекой. Он так возится, развлекает. Удерживаюсь от вопроса, и даже от тяжелого вздоха, — ибо это как-то… не по-мужски такое спрашивать, да и вообще… Прощаемся с обещанием поиграть на выходных, и я выхожу обратно в зал к родителю. Тот наполовину втычит, наполовину с кем-то переписывается. Поднимает взгляд и усмехается, глядя снизу-вверх. Закатный свет облизывает его лицо через расшторенное окно.  — Знаешь, ты так вымахал, а я и не заметил. Фыркаю:  — Угол обзора смени. Смеётся, рывком утягивая на диван рядом:  — Садись, угол уже не спасёт. Мы таки досматриваем три части Звездный войн, хотя в конце третьей у меня начинают слипаться глаза, а отче вовсе блаженно заснул ещё полчаса назад. Заранее вяло ужасаюсь завтрашней встрече — зазеркалью сходки, и засыпаю, едва утыкаясь мордой в диван своей комнаты.