Пособие для начинающих психов

Когда я снова открыл глаза, вверху розовел потолок шкафа. День начался абсолютно нормально, — сказал себе. Для уверенности повторил ещё раз. Абсолютно. Вылез из шкафа — шею немного ломило — всё же спать, скрючившись на дне, не самая лучшая идея. Макаронный бог… какой ужасный сон, можно мне такого больше не надо… Отец домой не явился — кажется, ему надо просто от меня отдохнуть. И главное, всё казалось таким реальным, таким настоящим… Часы показывали бодрые начало одиннадцатого, а с поверхности шкафа на меня по-прежнему лукаво взирал розовый единорог. Подвиснув, потёр под очками лицо. Не сон даже — видение скоропостижно растворялось в черной глубине памяти, оставляя напоследок лишь липнущие к коже пакостные осколки разбившегося бытия. Может ли быть, что то и не сон больше, а реальность, и я вынырнул в неё на секунду, а теперь снова нырнул обратно? На автомате сжал изгиб правого локтя — ощущение иглы в вене казалось… правдивым. Действительно, что из двух более правдоподобно — кома или призраки с шизофренией? С силой зажмурился, отгоняя бессмысленные терзания — они не помогут мне. Не помогут. Надо просто двигаться… и будь что будет. Так. Кофе. В первую очередь, — вяло вплетается в голову мысль. Неведомым образом ощущаю на себе ароматизатор коньяка, словно призванный заменить бодун. Утягиваю в кухню ноут с зарядкой. С самого утра вокруг стоит непогода — небо серое, а из окна видно огромную надвигающуюся грозовую тучу. Хмурость и дряблость обстановки начинают потихоньку взывать к моим старческим ипохондрическим наклонностям. Даже варить кофе становится влом, и я взглядом гипнотизирую чайник, а когда он с щелчком вскипает, заливаю кипятком растворимый нескафе. Расслабленно взираю на загружающиеся вкладки в браузере, и только с первым обжигающим глотком соображаю две вещи: а — одолженный Штирлицем свитер, до сих пор на мне надетый, не Штирлицев на самом деле, а Сонькин, в свою очередь одолженный ему во время злополучной лагерной поездки. Не удивительно, что я сразу его не опознал — коварное подсознание всегда стремится изгладить из памяти отвратные моменты. бэ — пистолет. Глоток резко застрял в горле. Откашливаясь до слёз, с грацией окосевшей лани, я шмыгнул в свою комнату, не способный вспомнить, куда он к фикусовой матери делся. Ощущение надвигающегося пиздеца горчило на языке. Перерыв комнату вверх дном, ужаснулся, что потерял ствол по дороге — вместе с сумкой с учебниками и курткой — и приготовился к расследованию и, возможно, раскопкам, когда ствол обнаружился в коридоре, буднично пристроившийся возле обувного коврика за ботинками. Вообще не помню, как его там оставил. Хорошо отче не заявился с утра, вот была бы эммм… неожиданность. Даже не знаю, кого теперь назначить победителем в номинации «Объясни отцу, что это здесь делает» — неисчисляемое количество предметов, носимое по воздуху Лис или ствол? Выглядел тот, эмм… чутка реальнее, чем вчера, и разрываясь между желанием унести его с коридора и нагуглить, как понять, что пистолет на предохранителе, я всё же обратился к здравому смыслу: сначала нагуглил. Оказалось — да, на предохранителе. С опаской взяв оружие в руки, не мог не сравнить его с разной оружкой во всяких шутерах. Там моральный вес ощущался по-другому. Проще. Бери — стреляй. А тут как-то… даже держать стрёмно. Вспомнив Хитмана, замер в сложной эмоции: а вдруг с этой пушки уже в кого-то стреляли? Или кого-то убили. И что самое безутешное — поверх отпечатков настоящего преступника наверняка остались мои. Бросив ствол на кухонный стол, кинулся гуглить опять — сначала хотел запросить «как удалить опечатки пальцев с оружия», но подумал — слишком палевно, и натайпил «Как удалить отпечатки пальцев с поверхности», чувствуя себя немного тем самым начинающим Хитманом. На запрос сразу же посыпались десятки статей о том, как снимать отпечатки пальцев для опознания, как правоохранительные органы вычисляют преступников по отпечаткам пальцев, что такое отпечатки пальцев, как не оставлять отпечатки пальцев (поздно), обработка отпечатков пальцев в холодильнике и прочее. Часа через три я мог считаться экспертом по отпечаткам пальцев и их снятию, но только не удалению. Где-то глубоко в поисковике нарыл книгу без названия, монотонно перечислявшую: «в состав отпечатков пальцев входят соли неорганических кислот, жирные кислоты, аминокислоты, высокомолекулярные соединения и вода». Да, спасибо, теперь осталось понять, как это всё с поверхности удалить. На сто тридцать пятой странице уже Яндекса, куда каким-то образом затесался сайт «Мир женских увлечений», наконец появилась статья с заветным названием — как удалить отпечатки с полированных металлических поверхностей. Не знаю, насколько поверхность ствола может считаться полированной, но и на том спасибо. Статья требовала уксуса и масла, причем масла минерального или оливкового — и если уксус притаился в кухонном шкафчике, то что считается минеральным маслом я вместе со всеми Википедиями так и не понял. Пришлось идти за оливковым в магаз, предварительно схоронив ствол в шкафу, наказав соучастнику не открываться ни в коем случае. Соучастник сочувственно согласился. Короче, к концу сверхутомительного процесса прилетела Алиса — радостная, чуть ли не искрящаяся, и узнав о моём бедственном положении, легкомысленно предложила:  — Может просто спиртом, он же наверное жиры там всякие растворяет… На что была послана в края далёкие моим хмурым, страдающим взглядом. Спиртом, ну конечно, а вдруг у этих самых правоохранительных органов есть специальные считывающие машинки, а спирт не всё растворяет, и по остаткам вполне можно опознать отпечатки. Но спиртом я тоже на всякий случай ствол протёр. Я б его тупо в какой-нибудь кислоте растворил, если бы не опасение, что та самая кислота прожжет не только пистолет. Полужив-полунет, замотал пушку в полотенце и схоронил ещё глубже в шкаф, под детскую именную пижаму и два кулька (не моих) разноцветных стразов. Выдохнул. Придёт кто-то из тех двоих — отдам к ядрёне фене. Жить после подобной нервотрёпки хотелось процентов на тридцать, и морально не готовый встретиться с Траблом в чате, как обещал себе вчера, в порыве отчаяния скачал Симсов и подзавис на остаток вечера и ночи, пока часа в два с СМС не постучался Лёха, утянувший к нему в чат. Там вяло трындели про парады на девятое мая, выступление на стадионах и продавцах сладкой ваты. Как Лёха не пытался, реагировал я вяло, продолжая параллельно втыкать в Симсов, и друг часа через два ушёл спать, оставив меня с Килькой и titanic_малышом до семи утра, обсуждавших достоинства и недостатки ЛСД в контексте кришнаидства. В десять часов утра щелкнул входной замок. Следом раздалось бодрое шуршание множества пакетов, и в итоге отче, кто ж ещё, шагом даже на расстоянии излучающим неугасимый энтузиазм, не постучавшись, вошёл ко мне в комнату.  — Тоха! — воскликнул, однако распознав в опухшей зомбированной физиономии морду моего лица, подвис, явно перестраивая планы нашего потенциального времяпровождения. На экране как раз страдал от голода запертый в комнате без дверей несчастный, и с конца локации к нему поползла поугорать смерть. Отчаявшийся найти слова отче причмокнул и безмолвно закрыл дверь обратно. Примерно в таком же, чутка отмороженном состоянии я провёл досуг до понедельника — в вялом тумане под звуки ливня выстраивая отношения между несуществующими даже не людьми, отрываясь только из-за набегов Лёхи, отчаявшегося после второго звонка добиться от меня внятного ответа на предложение поиграть; и Алисы сумевшей привлечь моё внимание только кинувшись наперерез монитору — и то, на минутку и лишь для посвящения в грандиозные планы по поводу намечающейся банды. Все выходные за окном с короткими перерывами — картинкой на повторе — хлестал дождь. В какой-то момент зависнув в ватной прострации, даже не заметил, как в дверь позвонили. Неизвестному пришлось настаивать минут пять, прежде чем отче, спустившись со второго этажа, протопал в коридор, открыл дверь, а потом, после короткого разговора, пошел ко мне в комнату.  — Тоха, к тебе пришли, — заглянул одной головой внутрь и буднично скрылся. Послышались шаги вверх по лестнице. Думая на Соньку, вышел в прихожую, однако там, скромно топчась на коврике, стоял Штирлиц, осторожно стряхивая со старого складного коричнево-буро-малинового зонта капли. На плече у него висела забытая мной в пятницу сумка, с перекинутой через неё курткой. Матвей глянул на меня своим серьёзным отмороженным взглядом и ещё с минуту подбирал слова. Отвел взгляд.  — Тынепротивменявойти, — раздалось невнятно, из-подо лба, и оттуда же почти послышалось «Сеньёр». С многозначительным «эмм», широким жестом махнул внутрь, типа валяй. Штирлиц повесив зонт на дверную ручку, скромно зашаркал кедами, нагибаясь, чтобы снять их за пятки и придерживая сумку на плече, потопал за мной, не поднимая взгляда с пола. Верхушка айсберга, — всплыла почему-то ассоциация. Он двигался за спиной практически бесшумно, словно не желал выдать своего присутствия в чужом доме. Застыл на пороге, позволяя закрыть за собой дверь спальни, и я только теперь заметил зажатую подмышкой книгу. Что-то из репертуара Де Сада. Штирлиц кинул беглый, нечитаемый взгляд на шкаф и тут же перевёл на меня, падающего задницей на диван. Всей позой изображая генерирование мысли, оставил меня в смиренном ожидании. Невидимые слова начали кружить вокруг него хороводы, создавая впечатление, мол, щас он выдаст что-то разящее прям в самое сердце — когда этот мыслитель выплюнул с каменной физиономией:  — Как тебе погода? Я аж губу жевать перестал. Гений.  — Дождь, — констатировал ему. Штирлиц кивнул, внимательно рассматривая потертые намокшие джинсы. Когда спустя минут пять он продолжил молча генерировать работу мысли, я переглянулся со шкафом и поднялся, отбирая у Матвея свои вещи. Потом достал ствол в белом банном полотенце и вручил его парню, аки потерянного младенца. Матвей рассеянно всучил мне полотенце обратно, беря в руки пистолет — внутри меня всё аж скукожилось от оставленных заново отпечатках пальцев на железной рукоятке. А он поднял глаза с оружия на меня, и мы оба застыли, явно разделяя одну и ту же галлюцинацию вечера пятницы. Больше ощутив, чем увидев, как его взгляд ползёт по губам вниз, неловко пожал плечами, отступая. Матвей — неосознанно, похоже, сделал шаг вперёд, и только тогда я обратил внимание на его розовые, с желтыми цветочками носки. Подумал, они б отлично сочетались с моим свитером в оранжево-малиновую полоску — подарок от родственников, который Алиса умыкнула в неизведанные дали во время тотального обновления моего гардероба. «Выкинуть и сжечь», — подкинула воспоминание шиза.  — Антон, — прозвучало хрипловато, точно он всё это время пытался просто назвать меня по имени. Запутываясь в вязи мыслей, вскидываю голову, натыкаясь на его морозный, почти непроницаемый взгляд. И при этом так ясно, что за внешним холодом творится раскалённая вулканическая лава, что-то готовое вот-вот взорваться, бомба замедленного действия с внутренними часами, про которую успели забыть, потому что она перестала тикать.  — Уходи в обморок, и я подхвачу тебя, — выдал он внезапно, каменея. Ага, а потом расчленю и откушаю.  — Зачем… уходить? — осторожно уточнил.  — Костюмы-тройки — это просто фасад. Сейчас ты видишь настоящего меня. Ок. Понятно.  — Костюмы? — ещё более аккуратно переспросил.  — Прости, я не смог сделать всего, что хотел для тебя устроить. Вижу, как глаза его стекленеют, и понимаю: там необходим срочный перезапуск системы. Отбираю полотенцем пистолет — Матвей отдаёт его безропотно, и веду неандертальца на кухню, пока он бормочет:  — Может зеркала? Неографические зеркала, посылающие обещания с каждой горной вершины. Если память меня не подводит — что-то такое мелькало в трагической сцене какой-то мыльной оперы.  — Нет, — продолжает сам себе, — я не верю тому, что вижу в зеркале. И половине того, что пишут в небе. Начинаю серьёзно опасаться за целостность его психики. Воистину, как развращают ситкомы простых пацанов с района. Наверное, отче недавно делал себе чай или нескафе — чайник до сих пор обжигающе горячий, и я заливаю нам обеим травяной чай из чердачных запасов. Только после того, как руки Матвея касаются чашки, откладывая Де Сада и спешно отдёргиваясь, его взгляд вновь обретает смысл. Осматривается, будто после милого предложения обморока в несознанку отчалил он. Потрескавшиеся, покрытые коркой губы чуть разомкнулись и «спасибо» прозвучало словно не от него. Неловко пожимаю плечами. Его хочется развести на эмоции, — праздно, почти лениво приходит в голову, — развести на то, что в нём скрыто. Хочется, наверное, из-за того, что в нём, в противовес мне — так много, и всё — спрятано. И кажется — его съедает другое, личное безумие — и если б узнать, какое оно — стало бы моё легче? Чисто от того, что не один я такой окажусь в жизни конченый? Вспоминаю про оленей и зелень. Говорю:  — Давай отдам свитер. Передашь сам. Он смотрит долго и странно, мотает головой, на что я пожимаю плечами — ну ладно, сам отдам. Атмосфера в кухне приобретает странный оттенок и слегка подгоревший привкус. Притяжение. Понятия не имею, откуда оно берётся, и мне хотелось бы прикрыться щитом безразличия, но от Его светлого, морозного взгляда этот не щит даже — кокон, шипит и трескается по швам. И в тот момент, когда я усиленно напускаю на себя «всё равно» с шизофренией, яростно отмахивающейся от навязчивой пятничной картинки, Матвей поднимается, не сделав ни глотка. Смотрит только на мои губы — и меня ни с того, ни с сего прошивает до дна вспышка опасности. Сначала кажется — он щас тупо зарежет меня вот тем кухонным ножом, валяющимся на досточке с прицепившимися маленькими веточками укропа на лезвии — и только после секунды отупления доходит, что он реально собирается сделать. Дыхание спирает — отсылкой к пятнице, и такое кривое, неказистое чувство… Падающее, беспомощное и… приторно сладкое… что-то между привкусом финика и запахом разлагающегося трупа, со сложным клубящимся мотком внутри, непроглядным настолько, что даже шизофрения недоуменно затихает. Прежде чем сам успеваю понять, вскакиваю со стула, выдавливая панически-мрачным шепотом:  — Там… папа. И только потом, когда это «падающее» достигает коленок, въезжаю, что это фикус его побери, почти разрешение. Только — не здесь. Он тоже понимает. Не сразу, ибо застывает, напрягаясь. Вообще ведёт себя как малахольный. Как преступник, пойманный без возможности к отступлению. Что хуже — пойманный самим собой. Как… отчаянный — не сразу подбираю правильное слово. В голове крутится — транслирующий на экран текст телесуфлёр — вопрос: что я должен чувствовать? Почему мне в этот раз не параллельно? Федькина змейка, свернувшая вниз с прямой дорожки, — опять ассоциации, и отгоняю их сразу же, опасаясь, не объявился бы собственной персоной Ёрмунганд, как уже случилось с вороной. Ещё и Матвей, глядящий по-совиному пристально, опасный, точно часы внутри потихоньку подталкивают взрывчатку к краю, провоцируя амок. Однако, он говорит внятно — впервые за сегодня, внешне спокойно:  — Пойдём, отдашь пистолет. И я невольно, взгляд соскакивает, опускаю глаза на его пах. Тут же дергаю в сторону голову, так ничего и не замечая. Иду, намеренно не оглядываясь, прихватывая рукой затылок, словно он собирается выпустить туда пулю. Выпустить, а потом расчленить это хилое тело на моём собственном чердаке, и медленно, с наслаждением, конечность за конечностью сожрать.