Пособие для начинающих психов

Входя вторым, он медленно закрывает за собой дверь комнаты и через низ переводит взгляд на меня, примораживая к месту. На шаге вперёд, наклоняется, выдыхая в губы, но не целует, просто смотрит, и я слышу запах карамели из его рта. Барбарисок — думается, будто это важно. Ещё думается параллельно — из-за меня его так корёжит, но понять не могу, что нужно чувствовать по этому поводу. Понятия не имею, замирает ли момент только для меня, согласно той самой теории относительности, или же в действительности тянется так долго. …но никогда ещё я с такой благодарностью не смотрел на влезающего в моё окно Соньку с, кто бы мог подумать, Зелёным, восседающим на его тощем плече. Тот подозрительно сощурил глаз и осмотрелся движением профессионального спецагента. Или таксы, профессиональной таксы-спецагента. Потому что это был один из тех случаев, когда зажигая спичку, случайно вызываешь Армагеддон. Странная атмосфера тут же растворяется, забирая с собой все запахи и галлюцинации. Штирлиц переводит взгляд, отмирает и разгибается, тут же прообразом Пандоры запирая выпущенных демонов обратно в шкатулку под десять замков — по его глазам даже можно увидеть поворачивающиеся в зрачках ржавые металлические ключи.  — Я не помешал? — прилетает от Соньки шаблонное, при том, что он явно знает ответ. Щурит лукавые глаза и ловит в ловушку взгляда Штирлица. Между ними опять немой диалог, исключающий моё присутствие из их ментального пространства. Шахматной доски. Впрочем, меня более чем устраивает, позволяя выскользнуть из комнаты, затем, обуваясь и даже не пытаясь стряхнуть выкинувшего прыжок веры на моё колено Зелёного, и из дома, понятия не имея, чем заняться снаружи. Занятие находит меня само в виде приунывшего Второго, вяло парившего у калитки. Единственная его рука повисла вдоль тела в прежних лохмотьях, а седая голова неведомым образом хранила на себе остатки специй, присыпанных мной во время нашего бесславного похода во имя первого спасения девчонки-экзорцистки с несуществующей грудью. …Словно он возникает только тогда, когда я вижу его… что, конечно же, чушь. Почуяв запах предстоящей просьбы, я замер на пороге, слегка меж двух огней — вот только не опять. Второй заметил меня сразу, однако не предпринял попытки приблизиться — замер с опущенным плечом и тоскливым волчьим взглядом. В голове крутились огромные 3D буквы складывающиеся в радужное слово «Неприятности». Некстати вспомнилось: когда-то у меня был плюшевый волк, которому я нечаянно в драке за игрушку с другим мальчишкой оторвал лапу. Вернее, я тянул за туловище, а он за лапу, и естественно, та оторвалась к фикусовой матери. В детском саду произошло сиё эпические событие, если не ошибаюсь. Скорее всего, это воспоминание, что ж ещё, подтолкнуло меня-таки пойти на встречу, хотя Второй и детсадовская игрушка никакой связи не имели. Принял выжидательную позу.  — Привет, — бесцветно выдал тот.  — Ты, мнээ… чего-то хотел? — сомневаясь, что он причалил сюда из праздного любопытства, выдал. Он хмуро кивнул, тем не менее, не отвечая. Мы постояли, рассматривая друг друга ещё минут пять, прежде чем у меня насобиралось достаточно речевой маны, чтобы задать ещё один наводящий вопрос:  — Ты, мнээ… в гости? После ещё одного долгого взгляда он подтвердил:  — В гости снаружи. Ок, что бы это ни значило. Зачем он пожаловал понятнее не стало. Он мотнул головой, мол, пошли пройдёмся, и я, не особо против — раз меня не просят пока бежать кого-то спасать, отчалил следом. Второй шел по-стариковски, сгорбившись и заложив единственную руку за спину. Я же безмолвно шагал следом, гадая об окончании этой прогулки. Люди мелькали мимо нас, направляясь в противоположную сторону — на жалкое подобие стадиона, где теоретически должен проходить концерт. Так, не торопясь, мы остановились у небольшого, поросшего камышом озерца, у берега которого Второй встал, и менее мрачно, чем прежде спросил:  — Знаешь, что случилось с моей второй рукой? Понятно, значит он искал слушателя и решил облагодетельствовать ролью реципиента меня. Не дожидаясь ответа, продолжил:  — Я её рассеял. Случайно. Я не хотел. Мне стало немного любопытно:  — Ты когда-нибудь был человеком? Он задумался, но в итоге мотнул головой:  — Может быть, но я не помню. Наша память зациклена, мы можем помнить только определённый отрезок времени… Год, может, или около того.  — А… — решил спросить, — что вы такое? Второй, наконец, посмотрел на меня, а не взглядом старца в далёкую даль, и сморгнул удивлённо.  — Это важно? — видя моё недоумение, добавил: — Важно определить нас? Классификация сделает что-то легче? Если бы. Но человек, то бишь я, чувствует себя некомфортно в неизвестности и всегда стремится дать всему название. В моей же жизни в последнее время слишком много вещей без названия и хоть какого-то определения, оставляя барахтаться в информационном вакууме, однако же… Пожал плечами:  — Не знаю.  — Я тоже не знаю, — он солидарно кивнул. — Не знаю что мы, зачем мы, как мы… но… как-то так… Не одни мы такие. Я провернул в голове несколько сценариев, как плавно подойти к теме моей туши в их перспективе, когда Второй скривился в немой гримасе боли — секундный переход от безмятежного равнодушия, — ноги подвели его, и он, падая на колени, схватился рукой за меня, тут же каменея, трескаясь и осыпаясь пылью. Словно под взглядом Медузы Горгоны. Зелёный, всё время тихо сидевший на затылке, будто опасаясь Второго, спрыгнул на землю, плавно приземляясь, точно держал в лапах зонт или парашют, и недоуменно наступил на начинающий растворяться серый прах. От спонтанности и мгновенности происходящего я замер, смаргивая недовидение, наполовину уверенный, что общался с произведением шизы или другой части головного мозга. Озадаченный, медленно пошел обратно. Дома с некоторой опаской открыл дверь собственной комнаты, не зная, чего ожидать, но Штирлиц и Сонька сидели рядом вполне мирно на диване, с выражением старьевщиков на пенсии разглядывая шкаф. Сонька, скрестивший ноги, упираясь спиной в стену, заинтересованно повернул голову.  — Нагулялся, солнышко? А мы тут беседы беседуем. Зная личности обоих, смею сомневаться и больше склоняться в сторону монолога. Мазохист вальяжно взмахнул кистью в сторону замершего с каменно-прямой спиной парня, продолжил:  — Дурачок хочет припугнуть кое-кого и никак не въедет, что на один маленький ствол найдется с десяток больших, — глаза у него тут же подёрнулись романтической пеленой, точно речь шла о разврате. Штирлиц зыркнул в ответ с такой силой, что будь у него возможность убивать взглядом — заморозил бы до смерти. Выцедил:  — Обойдутся. И даже на диване умудрился нахохлиться в позу берсерка на выезде, готового сражаться до конца. Сонька фыркнул пренебрежительно, однако спорить не стал, довольствуясь плотоядными фантазиями на тему. Матвей же, обозрев положение дел, хмуро поднялся, прямой аки солдат, буркнул что-то про «вынужден удалиться», сграбастал ствол и, собственно, удалился. Я только и закрыл за ним недоуменно входную дверь. Ну хоть пушку забрал.  — Ему бы пошли строгие воротнички, — разделил моё воинское сравнение Сонька, сдувая со лба золотистую прядь.  — Ты что тут забыл? — угрюмо на него зыркнул, что явно не произвело должного эффекта.  — В смысле, забыл? Я вообще-то пришел тебя проведать, а то сидишь тут в своей пещере, деградируешь, — звучало бы осуждающе, если бы он не пародировал голосом типичную приподъездную бабулю.  — Ок, — буркнул ему, отключаясь от последующего ненастоящего ворчания. Полный решимости разгадать тайну Трабла, открыл ноут и зашел в чат — прошелся по комнатам, высматривая нужного индивида. Краем глаза заметил Зелёного, спрыгивающего со стола и топающего к Соньке, который кинул на меня с ноутом ленивый взгляд и уткнулся в телефон. Пока искал Трабла, невольно вспомнился Второй, так удачно, собственной безопасности ради, выкинутый мной из мозга доселе. Не мог же он… насовсем? Призрак в том получумном лесу исчезал совершенно не так, с другой стороны, Второй — не обычный призрак. Если он исчез насовсем, то какого фига? Или меня так защитил кулон? Тогда почему он не подействовал в самый первый раз, когда я заходил, мнээ, в гости к номерам? Или всё же галлюцинации? Стряхиваю мысль, мотая головой — нет, не думать, опять будет много вопросов без единого ответа. В чатике торчало неожиданно много народу, но Трабла нигде не оказалось, по крайней мере, после беглого обзора. Отчаявшись его поймать, просто отчалил в комнату Noxi-FM с неожиданными пятнадцатью участниками: половина мне мельком встречалась, но оставалась чередой невразумительных ников. Пользователь Jokk зашел в комнату «Noxi-FM». Chaiko: Людям свойственно очеловечивать явления. Растения: Kilo20, ну, а смысл тогда? Килька: Jokk, привет. Jokk: Всем хело. Shake: Ну да, давай тогда очеловечим распад ионов! Или какой-нибудь космический вакуум. Noxi: Ща ещё пришлю. Vegas: chornuyu dury. Мельком пролистав историю, понял, что Лёха тут за радио диджея и время от времени присылает народу ссылки на разную музыку, в зависимости от запроса публики. Запросы варьировались от «что-то лирическое» и «репчику мне на душу» до «хочу какой-то жести в конце» и «чтоб при родителях включать нельзя было». Килька: А как ещё вы предлагаете справляться с неизвестностью и самим фактом стирания личности с поверхности земли? Удивлённо дочитав фразу, я хотел было пролистать к началу дискуссии, чтобы внятно разобраться о чём, собственно, речь, но тут ворвался Нокси, ставя дискуссию на паузу: Noxi: С вами была рубрика «Чайко, Килька и протестующие», а теперь музыкальная пауза. Он следом кинул ссылку на Люмен — «Гореть», и все дружно замолчали. Немного огорчённый — со мной почти никто не поздоровался, я напечатал: Jokk: Ну вот, даже привета нормального не дождёшься. Растения: Тсс! Лёха тут же вклинился: Noxi: Потом будет рубрика приветствия, там поздороваемся. Мнэээ, ну ок. Откидываясь на стуле, фыркнул — у всех своя ролевушка. Под музычку по ссылке снова невольно отчалил в мыслительные дали. Галлюцинация да? Что если это была галлюцинация, а я не понял? Раньше хоть было ясно, что является реальным, но сегодня… Мысль не отпускала, более того, вытягивала из задворок сознания лёгкую паническую дрожь — только начало, исток, ту грань, когда дрожь переходит в приступ, но ещё сдерживается плотиной разума. В попытке зацепиться хоть за что-то, всем телом повернулся на кресле к Соньке, недавно развалившегося на диване… Но его там не оказалось. Один Зелёный сидел игрушечно, вопрошающе подняв на меня единственный глаз. К горлу начала подступать лёгкая, дурная тошнота. В попытке сделать хоть что-то, вскочил к окну, на свежий воздух, и чуть не шарахнулся от удивления, когда внизу, с обратной стороны, увидел Соньку, расслабленно сидящего спиной к стене. Он праздно задрал голову, выпустил вверх дым от сигареты.  — Ммм? — поинтересовался. Не зная, как объяснить, со смешанным чувством, выдохнул, отступил лицом к окну, неспособный заставить себя оторвать взгляд от чего-то реального. Опять паранойя, будь она неладна… Почти наугад падаю задницей на стул и ещё пару секунд не двигаюсь, представляя за стеной Соньку, который точно не является галлюцинацией. Точно же?.. Да нет, зафига мне бы понадобился такой утырок, то и дело чинящий разврат и хаос. Вспомнить только тарзанку или бесстыдство со спаиванием бедного меня. Хватаясь за воспоминания, потихоньку беру себя в руки и оборачиваюсь в компу. Чат забит сердцами-смайликами приветствий и грустным Люменом от диджея Носки. Noxi: Блин, Джок, надеюсь ты там не обиделся и ушел. Джок! Джооок? Джоооооооооооооооок? Тут все начали коллективно тайпить мой ник, аки дедсадовцы в призыве Деда Мороза, и сердце моё, готовое к приступу, оттаяло. Даже холодный пот сошел. Jokk: ОМГ, чё орёте, здесь я. Растения: Джоооо, бро, ты где? Килька: О, ты вернулся. Оживлённая беседа на тему, как оказалось, воплощения смерти, продолжилась, прерываемая музыкальными паузами Лехи. А Трабл так и не появился. Видать не судьба. К вечеру отец зашел поинтересоваться личностью гостя, и узнать — не пойти ли нам на стадион.  — Хоть на салюты посмотрим? — аргументировал.  — Не хочу, — скривился я, однако отче не сдался, воспользовался авторитетом родителя, и вытащил из чата, где от нашей гоп-стоп радио компании осталась только треть. Я только и успел написать о похищении и увидеть как, фикус его побери, Трабл тусит в соседском чате с Инквизицией и парочкой других местных девиц. Пока переодеваюсь, хочется выглянуть за окно — нет ли там до сих пор Соньки, что, конечно же, глупо — он наверняка ушел. Причём, вообще непонятно, зачем приходил. Дождь в очередной раз прекратился совсем недавно и мы, вместе с немногими другими, плелись в сторону стадиона — если так можно назвать круговую беговую дорожку с утыканными вокруг подгнившими деревянными лавочками и самодельной платформой, а-ля сцена, в центре. Первой в воздух взмыла ярко-красная стрела, с хлопком разбрызгавшая алые вспышке на пике. Мы остановились, и лениво хавая сладкую вату, задрали головы, наблюдая за разноцветьем. Зелёный взобрался по прядям с плеча на макушку и зудел что-то похожее на «Боря, ты же звёздный воин» в исполнении сельского дядечки азиатского происхождения. Призраки вокруг тоже пособирались на деревьях вокруг, и краем глаза я выхватил Алису, ведущую светскую беседу с созданием треугольной формы в цилиндре. Интересно, где сейчас Сонька со Штирлицем? Забавно думать, что как бы далеко они не ушли, нас вполне может объединять этот салют. * * * На следующий день я встал так поздно, что даже не сразу понял, почему не разбудили в школу. Родитель, задумчиво собираясь домой в область, смерил меня рассеянным взглядом и промямлил:  — Сёдня выходной. Я только кивнул, не спросив, чего он тогда стартует обратно сегодня. Его дело. Поплётшись в ванну, критично оглядел себя в зеркало и, почистив зубы, обмазался всем по Алисиному списку. Причелгал обратно в кухню, только и помахав отче на прощание, поставил вариться яйца вкрутую и гречку. Завис у окна. Ленивый понедельник. Вяло топая в зал, понял, что на одном из стандартных мест черного квадрата висит распечатка белого, чуть наискось, на кремовом фоне. Не хватало только предсказания в печеньке: «Ждите перемен». Подозревая глубокие чувства отче к одному живописцу, погуглил. Оказалось, тот же Малевич — «Белое на белом». Восхитительно. Потом погуглил историю создания, и надолго отбился от реальности в лабиринте википедийных ссылок. Поспела крупа, и я отправился обратно, прихватив с собой ноут со спальни. Людей внутри чата оказалось немного, но я нашел в комнате «МестоИмения» Кильку, Тапкозавра и Грейт. Последнюю не видел очень давно, хотя раньше она обреталась в нашей компании чуть ли не каждый день. Грейт, насколько я помню, ландшафтный дизайнер, хотя в профиле у неё написано «ландшафтный динозавр», что бы это ни значило. Пользователь Jokk зашел в комнату «МестоИмения». Тапкозавр: На самом деле я прокрастинирую. Меня тут неожиданно попросили написать сценарий для инди игры, но как собраться с мыслями… Килька: Сложно. Килька: Привет Джокк. Грейт: Прекрасно тебя понимаю! Я тож откладываю проэкт, а в след. понедельник уже сдавать. Привет Джок. Jokk: Привет ребятки, Грейт, давно не виделись. Грейт: Та да, мне Тапкозавр рассказал про твои страсти в школе. Не завидую. Хмыкаю: а кажется — это случилось так давно, чуть ли не века назад. Jokk: Я сам себе не завидую. Тут в чат ворвался Дэд, даже не поздоровавшись. Пользователь Dead зашел в комнату «МестоИмения». Dead: Килька, ты мне нужна! У меня щас квест сгорит! Тапкозавр: И тебе привет. Килька: Какой? С молоком? Dead: Привет. Dead: Нет, в стране водяных. Куда идти после расщелины бездомных? Грейт: Ты как вообще, Джок? Килька: Погугли. Тапкозавр: Похоже, мы тебя не волнуем, игроман несчастный? Dead: ОМГ, ты же знаешь. Что в Нэте такого нет, он новый и на время. Киииилька! Прям вижу, как у него там всё от нетерпения подпрыгивает. На что Килька философствует, пока я печатаю ответ Грейт. Килька: Меньше знаешь — лучшее спишь. Jokk: Та норм, отделался лёгким испугом. Как твои завалы? Dead: Женсчина! Какой меньше знаешь, на кону моя репутация главы гильдии! Смерти моей хочешь? Килька: Репутация многих людей совершенно неузнаваема в темноте. Иногда складывается ощущение, что она для ответов гуглит афоризмы на ключевые слова. Тапкозавр: Грусть, меня игнорируют, Грейт, Джокк, хоть вы со мной поговорите. Dead: Женщина, ну хочешь, я на тебе женюсь за инфу? Грейт: Да так, к лету всем обычно срочно становится надо себе чё-нить уличное спроектировать, но самое смешное, они иногда думают, что за их жалкие гроши надо не только спроектировать, а и с газонокосилкой и проч. ходить. Килька: Я согласна. Jokk: Тапкозавр, та запросто. Как прошел флешмоб\сходка? Dead: Я пошутил. Килька: Слово не воробей. Jokk: Грейт, блин, мороки, наверное с такими. Мы болтали о мелочах, под аккомпанемент пререканий Деда и Кильки, неожиданно резво ухватившейся за возможность замужества. Бонусы там за него что ли дают? Так они и спорили, пока Дед не додумался сватать ей своих, ничего не подозревающих согильдийцев. Килька сначала отпиралась, но на скриншоте с огромным мужиком, размером с медведя, танком по специальности, с большим красным щитом смилостивилась, и они под руку, так сказать, отправились в свою, до сих пор неизвестную нам игрушку менять мужа на информацию. Вот вам хороший пример фиктивного политического брака. Плюха могла бы написать о таком романтическую новеллу, а Тапкозавр — псевдо-исторический роман. Я переписывался, хавал крупу с яйцом и овощами, и не мог перестать улыбаться. Ещё через полчаса Тапка отпускает прокрастинация, и мы расходимся. Я ухожу ещё и потому, что приходит сообщение от отца: «Тох, я ноут забыл, принеси на остановку, буду через полчаса». Действительно, нахожу ноут в его спальне, куда нос не совал месяца два, да и то, только ради уборки. Все опять покрылось пылью, так что придётся в который раз драить дочиста. С тяжелым вздохом переодеваюсь в уличное и несу просимое на автостанцию. Папень уже там, вообще он приземлился с маршрутки минут десять назад и сверлил хмурым взглядом старенький кофейный автомат.  — Наличка есть? — гоп-стопнул меня, забирая ноут. Шарюсь в карманах и, хоть и с трудом, но собираю из мелочи десятку. Отче присоединил к моим сбережениям свои и выцыганил у автомата две порции эспрессо.  — Маршрутка только ушла, так что надо подождать другую, — со вздохом выдал. — А ты хоть прогулялся, из дому вышел. Он вообще сегодня казался сверх вялым и пожёванным, даже воротник рубашки выглядывал из-за куртки криво. Остаюсь с ним на лавочке, и мы безучастно наблюдаем за прохожими, шлёпающими по неглубоким лужам из-за неровностей дороги. Мимо пробегает девчонка, точная копия Алисы, в резиновых ботинках прямо по лужам, и первый же вопрос в моей голове — живая или нет? И думая над самим вопросом, я немного ему поражаюсь, потому что это явно не лучший первый вопрос. Наконец, приезжает маршрутка, родитель отчаливает, даже не попытавшись заговорить о чём-то ещё. Машу ему воображаемым платочком и разворачиваюсь обратно. Надо бы поплестись домой, к родному ноуту, но останавливаюсь у дороги настигаемый другим откровением, застыв — а ведь действительно, когда я в последний раз гулял по своей воле? Словно у меня несколько прописанных маршрутов, а отклонение от них вызовет системный сбой. От этой мысли становится так неуютно, словно вселенная действительно состоит из пикселей, и идя ей наперекор, твёрдо решаю «прогуляться», что бы не таилось на самом деле под этим словом. И иду куда глаза глядят. По обе стороны мелькают знакомые зелёный пейзажи — надо же, как быстро зацвело, особенно тяжелые гроздья пахучих каштанов. Однако, не умея долго наслаждаться природой, равнодушно прохожу мимо. На улицах почти никого нет, но не желая наткнуться на знакомых, в том числе призраков, в подходящий момент сворачиваю в сторону заброшенного дома. Забавно, как роскошные коттеджи, типа жилища Кролика, перемежаются с вот таким убожеством — заброшкой, бездомными настолько, что внутри не найдёшь даже бесформенного духа. Через дорогу меня словно манит к себе огромный куст сирени, наверняка из-за фиолетового, и я подхожу, застывая и млея от обволакивающего запаха. Немного опасаюсь, как бы из куста не высунулась неведомая искалеченная рука, утягивающая меня в свой такой же неведомый мир, но это мелочи — противный голосок на границе сознания, дитя шизофрении. Я настолько очарован, что некоторое время не могу отойти, и, наконец, отрываясь, замечаю нечто на ветке дерева подальше, тусклым тоскливым взглядом множества глаз любующееся на то же самое. Оно слишком сконцентрировано на растении, чтобы заметить моё внимание. Не желая его случайно привлечь, быстро ухожу. Действительно ли я ненавижу мёртвых? До Алисы я бравировал этой ненавистью потому что… нет, в определённый момент я действительно их ненавидел. Чувство заполнило меня кипящей густой нефтью, чёрной жижей облепив всё нутро. Мой мир без них был бы намного лучше! Не пришлось бы испытывать всё это… все эти насмешки и унижения, не пришлось бы каждый грёбаный раз так сильно рационализировать, не пришлось бы заучивать все эти долгие, умные слова, лишь бы упорядочить своё сознание, не пришлось бы… Но сейчас стало так сложно… Апатия немного спасла меня… спасла во всем, а потом Лис, полковник. Он же убил одного, по крайней мере, парня мне знакомого, но потом, после его… выражения… не знаю, не могу его ненавидеть. Я шел почти вслепую — цепочка мыслей то обрывалась, то заново собиралась из подмыслей и домыслов, даже не доходящих до полноценного оформления. Участки и здания сменялись, пестрея сиренью, розовыми соцветиями каштанов и короткими кустами с маленькими белыми цветами. Рассеянно сбивал носками кроссовок цветения одуванчиков, а параллельно строил догадки, закрыл ли, уходя, дверь. Ненависть… не знаю, сложно, да и от воспоминаний неровно стучит сердце. Мотаю головой — ничего не изменить даже если ненавидеть. Что я могу тут вообще сделать? Закусываю губу, и вдруг так хочется позвонить Лёхе — будто меня кто-то требовательно взял за грудки. Прежде чем мозг заставит меня передумать, нахожу номер и набираю кнопку вызова. Вместе с гудками слышу в горле собственный пульс, однако сейчас это даже захватывающе. Его имя на экране светилось мягким синим цветом и… понятия не имею, но происходящее… подобрать бы слово… волнительно что ли. Совершенно не в романтическом смысле, но с приятным мягким пристукиванием в груди. Минута проходит в однотипных бипах и вызов кончается. Тут же прячу телефон в карман, неспособный повторить сделанное. Чувствуя, как вспотели руки, неловко вытираю их о штаны. Он наверняка занят. Глупо думать, будто я его единственный друг. С силой растирая щёки, продолжаю идти заводным солдатиком, и так увлекаюсь самобичеванием на непонятную тему, что спотыкаюсь и грохаюсь в траву, едва успев выставить вперёд руки. Одна из ладоней не до конца зажила и болит вдвойне. Слишком обессиленный неожиданным падением, чтобы встать, перекатываюсь на спину. Щупаю пластырь на подбородке — цел, хотя самому подбородку тоже слегка досталось. Рукам прилетает так часто, что я почти перестал обращать на них внимание. Перевожу рассеянный взгляд вверх, на небо, и несмотря на неприятное пощипывание ссадин становится так… умиротворённо. Со всех сторон окружала зелень, над головой солнце медленно клонилось к закату, и плавилось так, словно сейчас середина июля. Любые звуки казались ватными, будто позволяли к себе прикоснуться и сжать, как губку. И — до меня доходит, — я впервые за долгое время остался один… не учитывая шизофрению, конечно, но она не считается. Хах, смешно — мне думалось гордо: я социофоб, мизантроп, но вот прям сейчас не знаю, хотел бы я видеть ту же Лис, Соньку, Штирлица или Лёху. Бравада, сплошная бравада. Какой я тогда — настоящий? Не знаю, но от признания самому становится легче, словно до этого бежал от себя со спринтерской скоростью, а теперь — нет, не перестал, но замедлился. Поиграем в Ахиллеса и Черепаху? А потом меня накрывает. Нет, не смехом, а чем-то настойчивее, глубже, собственным же желанием раствориться в моменте и не выходить из него подольше. И пока земля втягивается внутрь вместе со мной, вязко перебираю причины — ничего такого… или, может, финальный осадок происходящего — беспокойства за Алису, недошкольная недовечеринка, ночь в шкафу, пистолет… Могло ли? Стоило окончательно расслабиться — ранен, ранен, убит. Здесь ли причина? Цепляюсь за траву, в поиске чего-то острого, больше в животном инстинкте, чем осознанно, но рядом ни бутылок, ни черепицы, и меня просто, одним движением продолжает втягивать, пока не начинаю захлёбываться происходящим, вмиг переставшим казаться умиротворяющим. В считанные секунды снаружи остаются только голова и рука, однако следом зыбучий песок приступа делает ужасающее глотательное движение, тесно поглощая тело целиком. Едва сожрав меня, земляной капкан с противным звуком — словно кто-то смачно втянул в рот лапшу — схлопывается, оставляя пожранное лететь в темноте вниз. Прямо похоже на неглубокий сон, только здесь мозг не способен предотвратить падение, сколько не дергай непутёвого хозяина. Ощущая себя немного барышней из зазеркалья, немного в желудке кита, немного самим китом, падаю. Тьма непроглядная настолько, что не видно собственных пальцев. Ужас отступает, щекочет лишь низ живота. Понятия не имею, сколько лечу с удивительно незамутнённым для приступа сознанием. Начинаю думать, что падение продлится до самой старости и даже после смерти, пока ветер падения не развеет последний пепел, когда грохаюсь с мерзким хлюпаньем в вязкую жижу. Не то полунагретое сливочное масло, не то недозастывшее желе. В любом случае, если это гарнир для подачи меня потенциальному Ктулху на переваривание — я протестую. В прочем, за последнее время мне довелось побывать в стольких, мнэээ… необычных местах, что удивляться не стоит. Вокруг по-прежнему царила непроглядная чернота, но к югу она казалась менее… тёмной что ли, и с усилием вытаскивая ноги из жижи, плетусь в то сторону, аки на свет в конце тоннеля. Ближе к югу доходит — свет исходит от огромного старого черно-белого телевизора, показывающего серию Микки-Мауса. Чтобы до него добраться, требовалось пройти по меньшей мере несколько километров, однако не чувствовалось ни усталости, ни боли от падения. С далека он сначала казался крохотным, но по мере приближения стало понятно, что я едва ли не вдвое ниже его толстой ножки, покрытой черным лаком. Уставился на телик, как баран на новые ворота, даже мысль остановилась, тщась осознать — а теперь что? Здесь спрятан паззл? Загадка? Продолжать бы мне мирно исследовать локацию, если бы сам воздух в секунду не изменился. На меня кто-то смотрел. Даже не так — наблюдал. Не знаю, с самого начала или только сейчас, но кто-то огромный смотрел черным взглядом сверху-вниз на меня, словно на персонажа кукольного домика. Резко стало не по себе, но где-то же должен быть выход, конец? Или… это и есть конец? Обычно темные стрёмные места не вызывают во мне негативных чувств, однако в этот раз всё внутри похолодело от отвратительного предчувствия — показалось, кто-то сверху сыто, удовлетворённо усмехнулся.