Пособие для начинающих психов

А следом Матвей, отстранившись, начинает нести чушь. — Хочешь луну? Только скажи, и я живо заарканю ее для тебя. Может будет лучше, если ты узнаешь, что те часы, что мы с ним были вместе, стоили целой жизни. В этот момент вся вселенная существует лишь для того, чтобы соединить нас. Знаете, что такое извращение? Это дело вкуса. Как с китайской едой: либо нравится, либо нет. Но если ты китаец — у тебя нет выбора. Ну всё, перегруз. Сильно хлопаю его по обеим щекам, раз уж до сих пор сижу у него на коленях, да ещё и дотрагиваюсь внутренней стороной бедра до чего-то подозрительно подёргивающегося у него в штанах. Он неожиданно краснеет — непонятно, от шлепков или смущения. Хотя, Штирлиц — и смущение? У этой альпийской горы? Говорит: — Ты такой красивый. Но предвидя последующие невменяемые обороты и возможно несознанку, закрываю ему рот рукой. Он же от чего-то закрывает глаза, сдвигая лицо под рукой так, чтобы она попала под выбритую щёку. Говоря о фейках — нет, Сонька не мог нарочно его подселить. Они с Лис, конечно, главные поставщики этой травы, но Матвей другой. Он огрызался на Сонькины реплики в тему — а Матвей не актёр даже малого театра. Если подумать, что ситуация не особо опасна: окей, у него один брат, который до сих пор не вернулся, и за ним гоняются нелицензированные коллекторы и, может, соцработники, но для чего он тогда добыл пистолет? Грохнуть несчастную тётеньку среднего возраста или брата за измену? Вдобавок — откуда ушибы? Не могли же они так с Сонькой жахнуться? Пистолет, точно. Надо спросить. Не станет же он врать — удивлюсь, если вообще умеет, с его-то ораторскими навыками. Прикидываю, откуда бы начать, когда его вторая рука проскальзывает под мой бок, заползая под кофту. Шиплю — холодная: — Сшш. И он, следуя неведомой логике, тянется за ещё одним долгим поцелуем. Говорит прямо в губы, почему-то шепотом: — Кто ты? Скажи. Если бы я знал. Придурок с призраками? Джокк? Муму? Пандамен? Человек с кучей ников разных полов? Мальчик не закончивший школу, даже несовершеннолетний. Индивид с кучей социальных статусов, часть из которых начинается на букву «г». Гражданин, ага. Криво усмехаюсь: — А кого ты хочешь? Вопрос почему-то электризует его, заставляет нахмуриться и даже чуть отстраниться, вглядываясь в моё лицо. Нет, я не собираюсь отращивать рога с крыльями и лететь на свидание с Макаронным богом. И никаких магнитиков от него не привезу. Он отпускает мою руку, чтобы обнять лицо. Поворачивая его в сторону лампочки и изучая, пока мне не надоедает. Пытаюсь подняться, но он позволяет только со второй попытки, имея при этом вид брошенного щенка. Волчонка. Не поддаюсь обману, направляясь к выходу. Отступаю. Можно сказать, ретируюсь. Говорю напоследок, слегка оборачиваясь: — Можешь занять залу. Я принесу подушку и одеяло. Ничего не отвечает, но приходит ко мне ночью, пока я в компании Лёхи и Дэда избавляюсь от квестовых монстров в средневековой ММОРПГ. До чатского ивента я так и не добрался, ибо эти ненасытные игроманы перехватили меня у входа и сманили в иную секту, умоляя — мол, для квеста нужны трое. «Там вообще ничего интересного», — заверял Дэд, но я всё равно пообещал себе посмотреть детали попозже. Конечно, попозже — уже не сегодня. Сегодня — Матвей застыл высокой тенью вместе с прихваченными одеялом и подушкой. Я отвернулся на секунду, ибо на экране кипела напряженная битва, и видимо это послужило Матвею разрешением: он втащился внутрь и уложился к стенке. Когда я повернулся снова, парень таращился на меня, и мы на секунду встретились взглядами, застывая. Отвернулся обратно. В следующий раз выныриваю из игры где-то через час, ибо все расходятся. Матвей уже спит, прикрыв локтем глаза. Спросить бы про Соньку и заговор… та не, глупо. Завтра вставать на две последние контрольные, но они на третьих-четвертых уроках — некритично. Переодеваясь в пижаму, вспоминаю его слова — типа, он носит пушку, ибо боится спать один, — как-то так он выразился. А моя туша тут, получается, суррогатом ствола подрабатывает… здравствуй, двусмысленность, давно не виделись. Секунду прикидываю, не оставить ли его с Зелёным, всё ещё в возбуждении от виртуального побоища прыгающего по столу на воображаемой лошади, а самому уйти на софу в зале, но — к фикусу это. Оккупирует тут ещё мою комнату вместе со шкафом. Поэтому занимаю свою половину дивана и отворачиваюсь спиной, чтобы миловидное зрелище дремлющего шкафа постепенно толкнуло меня в гроб сна к любезному Морфею. Потухший свет монитора на ноуте погрузил комнату в вязкую сероватую тьму. Позже, не знаю в котором часу, проснулся от сильного толчка, ощущавшегося локальным землетрясением. Сонно повернув голову, понял, что Матвей сидит на диване и его крупно трясет. Надевать очки не имело смысла, и я просто поднялся на локте, чтобы свободной рукой тронуть парня за предплечье. Немного не рассчитал и попал в скулу — судя по напряжению, он крепко стиснул зубы, силясь оставаться неподвижным. Что же делать? В своей жизни я по-настоящему заботился только о себе, да совсем чутка об отце. Но этого недостаточно. Нет, Матвей не просит за себя — это всё мой порыв к действию… но что делают люди в таких ситуациях… Даже не так — что нужно сделать, чтобы помочь именно ему? Про такое не писали ни в одной прочитанной мной книге. …какие же люди отвратительно хрупкие… Окончательно поднимаясь, сажусь на пятки на диване — лицом напротив, хотя ничего конкретно не разглядеть. Остаётся опираться на осязание — и я двигаюсь рукой от скулы по колючей щеке к затылку, привлекая к себе, как когда-то давно, очень давно, целую вечность назад делала мама в мутном детском воспоминании. Даю совет, которому никогда не удавалось последовать во время приступов: — Эй, дыши… Глубоко, хорошо?.. Он, мокрый от пота, слепо следует за рукой, укладывая голову на моём плече и ключице. И по-прежнему не разжимает зубы — не может? — но делает длинные, осколочные вдохи-выдохи носом. Наваливается всем весом, да так, что через некоторое время становится сложно удержать равновесие. Заваливаюсь назад, но вовремя упираюсь рукой за спиной и укладываю нас обоих обратно на подушку. Его дыхание выравнивается только когда он сжимает меня насколько крепко, что тяжело дышать становится мне. Может и не враньё насчет пистолета, однако фикус — свидетель, пусть только попробует взять его в мнээ… диван. Кажется, но в таком состоянии и пристрелить может. Нечаянно. После встряски хмурюсь, в попытке заснуть — хватит приключений на сегодня, но хоть убей, не получается из-за охватившего меня переживания. Что-то тут есть. Что-то особенное. Важное. Просто незаметное. Что-то в воздухе. Сопротивляюсь ему, пока мрак не превращается в серость предрассветных сумерек, проникающих через зашторенные окна. Судя по дыханию, Матвей рядом тоже не спит, но прогнать его, дабы обеспечить себе большую вероятность засыпания, не могу. Млять, какого я вообще за него переживаю? Он такого даже не просил. И я не просил! Мне незачем. Вся котовасия с переживанием — пере-живанием, пере-проживанием его жизни должна быть мне чужда. Я ведь столько старался… Как перестать? Не могу даже описать ту дурацкую эмоцию, сварганенную из тревоги, дурного предчувствия и кое –чего, чему не хочется давать имя. В этих сумерках даже шизофрения забилась полуиспуганно-полураздраженно в своё гнездо, вместо привычных издёвок. Выпутываясь из обнимающих рук, встаю облегчиться в слабой надежде, что это не эмоции, а мочевой пузырь. Матвей ничего не говорит — задерживает дыхание. Со времени обретения паранормального зрения, если так можно назвать эту отвратительную способность, я научился не удивляться абсолютно ничему в абсолютно любом пространстве. Однако вид задумчиво сидящего на унитазе Соньки всё же застаёт меня врасплох. Он сидит на крышке со скрещенными ногами и сосредоточенно рисует стрелку на правом глазу, заглядывая в маленькое зеркальце из черной квадратной пудреницы, словно большого на стене не существует. Едва я вошел, он окинул меня насмешливым взглядом с ног до головы. С щелчком захлопнул пудреницу и, поднимаясь, всучил её мне. Шепнул: — Наигрался, Солнышко? И вышел, выключив за собой свет. От неожиданности я моргнул… …и проснулся, крупно вздрогнув. Приснится же. Нащупал сверху очки с телефоном, обрёл плюс девяносто к зрению и глянул на время. Почти десять. Надо собираться. Матвей лежал рядом, умело изображая бревно, лицом к стене, и по нему вообще невозможно прочитать, откуда вчера-сегодня начался сон. Было или не было? Ну и фикус с ним, ибо вне зависимости от наличия событий, тревожное переживание осталось, и я пробовал его на вкус, отплёвываясь всю дорогу до школы. Там, у ступенек на входе, Сонька вёл беседы с Фёдором, а рядом копалась в сумке Кролик. — Короче, ты так и не решил, куда поступать, — резюмировал геймер. Мазохист, скрестив руки на груди, безразлично пожал плечами: — Не знаю, хочу ли вообще поступать. — В смысле? — Давление предков, мой дорогой друг, явление не повсеместное, — ехидно ответствовал тот. — Это у тебя тут любовь или долг. А у меня любофф по обе стороны. — Ресторанный бизнес отвратителен, — скривился Фёдор. — Но это дело семьи… — Ой да брось. Пошли со мной в курилку. — Я пас. Тут они заметили меня, выходящего из аллеи, и приветственно взмахнули руками. Кролик, наконец, выудила искомое, оказавшееся расчёской с зеркальцем, из сумки и критически поглядела на отражение. — У тебя контрольная? — полюбопытствовал Сонька, чиркая зажигалкой, но без сигареты. На мой кивок просвещает. — А у нас только что прошла. Экзамен. Теперь окно, а потом английский. У тебя сегодня два урока, да? Подождёшь меня тогда, Солнышко? Нам сегодня по пути. Пока он говорил, я мысленно сделал шаг назад и понял, что он сейчас какой-то рассеянный. Отстранённый, даже. Может, мозги после экзамена кончились? Вышедшее из облаков солнце отражалось от его белобрысой шевелюры возможно в глаз мимо проходящего учителя, неодобрительно косившего взглядом в сторону Сонькиной зажигалки. А чё, может мы тут леску прижигаем для браслетов из бисера. Поднимаю глаза на небо, а на крыше сидит Лис, болтая ногами с грязной пяткой. Заметив моё внимание, машет рукой. Я то гадал, куда она делась — может, по доброте душевной помогала Соньке с глыбой учёбы. Со списыванием вернее. Б — бесстыжесть. Надеюсь, меня она тоже не покинет. Звенит звонок, и я временно прощаюсь с старшеклассниками — надо не забыть, как только завтра кончится последний звонок, поехать в область за Лёхой — у него звонок уже сегодня, счастливый засранец. Идея с ним встретиться больше не вызывает дрожи и жалкого сарказма, да даже жду её, и отсутствие страха радует меня. Ах да, область — так и не сказал папе про Матвея… Хотя, может он отчалит до пятницы, а отче будет сам виноват, что профукал? Окунаюсь в дела бренные и прилежно внимаю Лис, призрачно торкающего и так доведённого в последнее время до заикания Василия. А две последние задачи даже решаю сам… правда, не уверен, насколько правильно. Отчеркав вторую контрольную подряд умираю лицом в парту. Староста осторожно окликает, оставляя рядом с носом ключ: — Антон… ребята ушли уже, закроешь класс? Невнятно угукаю, и только после её ухода соображаю — она одна из тех, кто всегда заставлял себя разговаривать со мной. Судя по романам, пересказываемым Плюхой и Мику, мы обязательно должны были бы завести дела амурные, а она, застав меня сейчас спящим в пустом классе, осторожно потрепать по уже негрязным волосам и испуганно отшатнуться, покраснев, при моём пробуждении. Да и вообще, она, а не Лис, должна была бы поспособствовать моим изменениям «в лучшую» сторону, а я — заметить и оценить её старания. В реальной реальности нам взаимно друг на друга плевать. Лёжа, думаю про Соньку — может он сегодня был рассеянным из-за Матвея. Ему ведь не по барабану судьба этого сложного индивидуума. Может он тоже в первый раз тревожится за постороннего — непонятные у них там отношения, да и уходил он вроде домой вчера неохотно… Ещё вспоминаю — он мне сегодня снился, но подобно многим снам недавний растворился в омуте памяти. Единственная всплывающая деталь — присутствие… о чём он был? Лениво протягиваю вперёд руки. В класс влетает Лис, смывшаяся со звонком, и зависает надо мной: — Вот ты где. Тебя ждут, — уведомляет голосом важного гонца. Тяжело вздыхаю без намерения подниматься. Окно рядом приоткрыто, и ветер шевелит белые гардины и мои волосы — после полосы дождей самое то. Уже, правда, хочется лета. Что я делал в прошлом июне? Не помню. Наверное, читал и задротил. А этот июнь? Хочу, чтобы Лёха наконец приехал, чтобы было жарко, и мы ели замороженный сок на палочке. Никогда такого раньше не представлял и вообще слегка подозревал, что картинка свистнута воображением из бесчисленного количества просмотренных фильмов\книг\игр. Однако выглядело… хорошо. Необычно для меня, но неожиданно приятно. Пока вяло размышляю о предстоящем времяпровождении, в класс заходит Сонька и недовольно фыркает. Вижу его правым открытым глазом. — Ну что ты застрял, Солнышко? Пошли домой, там Митя сидит, надеюсь, не смотался никуда. Открываю второй глаз, но шевелиться слишком влом. Лис морщит нос, а мазохист, скривившись, вытаскивает меня за руку из-за парты и тянет, спотыкающегося, к выходу. — Дома поваляешься, Солнышко. Я хочу видеть рожу этого дурачка и кое о чём спросить. Привидение сзади подцепляет сумку с тетрадями и накидывает её сзади на мою шею. Солнце светит из коридорных окон, и кажется, будто это прощание, будто не нужно будет возвращаться сюда никогда. Лениво хочется, чтобы Сонька валил сам — постоянно же залазит в окна, зачем ему ключ. Вспоминаю: — Надо дверь закрыть на ключ и отдать техничке. Бульдозер останавливается, но Лис подхватывает задание со скоростью ответственного пожарного. — Я закрою. И ключ положу. Бабулю на вахте сердечный удар хватит. Сонька бросает снова на ходу: — Пасиб, — и тащит безвольного меня дальше. А может не приснилось — может я вообще лунатил, и потому такой сонный. Та не, скорее всего тут экзамены-кровопийцы виной. Чувствую, будто что-то забыл, но не могу вспомнить. Наверное, ничего важного. У входа нас ждут незабвенные Фёдор с Кроликом, причём последняя делает вид, мол она не с нами. — Сегодня не на тачке? — насмешливо тянет Сонька, замедляясь. Та закатывает глаза и поправляет сползшую лямку розовой сумки на плече: — По вашей милости. Кто-то облевал папин любимый диван, и я попала в немилость, — её губы капризно искривились. Сонька засмеялся, выпуская носом воздух и так, болтая ни о чём, мы разошлись по домам. Пока я шарился в поиске ключей, Сонька смолил у порога, задумчиво выпуская дым, и зашел, как обычно с окна, вежливо сняв кеды. Не обращая на него внимания, и не пытаясь разыскать Штирлица, бухаюсь на диван лицом вниз и мгновенно засыпаю. Уровень заряда один процент, ага. Просыпаюсь, судя по дате в телефоне, аж на следующий день, по самоощущению — немного тюлень, немного в дне сурка. Переспал. И опять утро. Говорят, гормон роста вырабатывается только во время сна — так может, я расту, если так много сплю в последнее время? Матвей валяется рядом, раскрытый, в одних моих домашних штанах. Надеваю нащупанные на столе очки, чтобы убедиться. Да, глупо думать, будто это Дед Мороз с горячим прессом или другой залётный гражданин, однако. Он спит ко мне лицом, и, приглядевшись, замечаю новые отметины на груди, шее и ключицах — синяки или засосы. Даже не знаю, что хуже. Не хотелось бы думать об акте лизания между ними в кухне или гостиной, но насколько можно судить по их чудесным взаимоотношениям — лизание вполне могло произойти одновременно с последующей оплеухой и втыканием столовых ножей в рандомные поверхности гражданином слева. Буду думать, что синяки. Насчёт Соньки… непонятно — временами он ведёт себя словно чужой — вчера, например. Хотя, может я надумываю. Или не надумываю, и у него проблемы, а он не рассказывает. Может, не прямо чтобы сверх напряжные, но выпускной класс — проблема выбора, экзистенциальный кризис и прочее. Но правда, по ощущениям он выстраивает высокую мутную стену — и кажется прежним, но размытым. Не знаю, не могу объяснить, с чего взял такую ассоциацию, и когда конкретно это началось. И применимо ли это вообще к знакомству сроком изготовления в два месяца. Наверное, это из-за подсознательной иллюзии, будто я знал его всегда. Некоторое время качаюсь туда-сюда в правду-вымысел, но поднимаюсь, так и не придя к какому-то выводу. Когда встаю с кровати, замираю, снова охваченный днём сурка — повседневностью. Одно долгое мгновение кажется — сейчас наступит день уже прошедший. Бессмысленно. Другое мгновение — отпускает. Словно дурное воображение затопило меня необходимости ради — пока загружалась реальность. Сразу же перестаю быть уверенным в действительности — я проснулся или по-прежнему нахожусь во сне? Думаю — ущипнуть себя, что конечно же глупо, поэтому делаю пару глубоких вдохов и иду в душ. В конце концов необходимость мыться не исчезает даже в параллельной вселенной. Забываю про заведённый на каждый день будильник и слышу его слишком поздно, когда полностью заставил себя залезть под струи воды. Тот сдыхает минуты через три, скорее всего не без Матвеевой помощи. Быстро привожу себя в порядок, оценивая насколько хочу присутствовать на последнем звонке, но тут же понимаю — идти придётся, иначе классная вызвонит отче, а родитель может и не полениться приехать. Когда выхожу из душа в комнату за шмотками, мой поселенец сидит на диване скрестив ноги и сонно чешет ухо. Кидает на меня взгляд почему-то слегка виноватый, пока я, доставая более-менее праздничные шмотки, думаю, как рассказать о намечающемся госте — не знаю, собирается ли сюда Лёха с ночевкой или уедет к родственникам, но не будем же мы целый день шляться. Лис, возможно из-за гостя, старается сильно не показываться на глаза — пока топал с душа, видел только её спину с Зелёным подмышкой. Наверное, не хочет случайно выдать меня парящими предметами или вроде того. По крайней мере, она оставила в шкафу шмотки с соответствующей запиской, облегчая муки выбора. Размышляя о призраках, понимаю — в отсутствие славных бесед с Номерами, не могу серьёзно воспринимать их угрозу. Даже при фокусе со зрением. Просто потому, что они не живые — да и вообще могут быть плодом моего воображения, мотивации ради. Смачный пинок под зад, дабы измениться к лучшему. Что раньше заставляло меня верить в реальность угрозы? Какую из реальностей, ага? Прислонив лоб к шкафу, зажмурился. Что я делаю? Не знаю. Двигаюсь. Думаю. Надеюсь, существую.