Пособие для начинающих психов

— От предков, в смысле. И э-э-э, мне щас негде жить. Приехали. Давя смех фырканьем, уточняю: — А чего слился-то? Обидели? Он кривится, точно съел кислую сливу: — Предки замечательные, но у мамки неприятности на работе, и она постоянно на нервах, жить с ней невозможно, хоть на улице ночуй. Батя из-за неё тоже не в себе — они как бы в одной комнате спят. И сначала они меня на сходку не пустили, а потом… Он перевёл дух — видно, до сих пор расстраивается. — Я на паркуре был, пришел домой, а мать тут давай загонять, какой я бесполезный и тупой. Смущённо почесал затылок, пока я пытался представить и переварить. — И я типа понимаю, она устаёт и на нервах, но в чём прикол говорить, типа я им не помогаю, когда она даже не просила… типа, они в меня деньги вкладывают, силы, а я им дули сую под нос. Их как бы никто и не просил ничего в меня вкладывать… Лёха глядел себе под ноги и вздохнул, когда я осторожно положил ладонь на его плечо. Вот партизан, и не рассказывал же, терпел — слова не сказал про хрень дома. — Ну я психанул тоже, высказал её всё, а она — хрен ты куда летом поедешь… и в слёзы, типа я хорошая, а ты фиговый… Блять. Тут он наконец смотрит — ловит мой взгляд в поиске поддержки, и, не зная, как выразить по-другому, сжимаю его плечо. Говорю: — Ты же знаешь, что ты не фиговый? Со вздохом кивает. — Короче, я свалил потом. Написал им записку, собрал рюкзак и свалил. Раз я для них такой хреновый, обойдется без меня. Пустишь переночевать? — Не вопрос. Только ты ехал через всю страну просто, чтобы переночевать? — Ну-у, — тянет, а глаза теплеют. — Я же обещал приехать. И если честно, я надеялся, что ты меня приютишь. Выпадаю в осадок, но одновременно внутри растёт хохот. Так в его стиле. Лёха замирает и резко встряхивается: — Чёрт, я так рад, что сказал тебе. Прямо гора с плеч. Ленка тоже знает, в основном, что уехал, но это другое. Не хотел тебе по телефону исповедоваться, а сейчас — офигенно. Киваю в поддержку: — И ничего ты не фиговый. Ты же сам знаешь — причина в работе. — Да знаю я. Хорошо, хоть это знаю. Но как бы, когда говорят такое, да ещё и маман — вообще не очень. Если такое часто говорить человеку, наверняка он начнёт и сам так думать. — Тогда я ещё раз скажу, что ты не фиговый. И вообще, живи сколько хочешь. Лето на дворе. — А батя твой. — А что он? Не думаю, что он сильно против, он всё равно дома редко бывает. — Ух, пасиб, друг, — подставил кулак, и я ударил его своим. Ну он даёт, герой. — Так, — хлопает себя по коленям, поднимаясь. — Давай сходим за зубной щеткой и мыльно-рыльным. По дороге за банным перебрасываемся другими новостями, а я параллельно смотрю на него и думаю — он тоже умеет притворяться. До этого — ни сном, ни духом про маму, хотя теперь понятно, что ссора снедала его всё это время. И то ли он нарочно делает вид, что всё в порядке, то ли умеет полностью переключаться — сосредотачиваться на хорошем. Но если тут и есть доля притворства, оно совершенно иного характера. Со времени встречи вживую Лёха кажется таким… объёмным что ли… тридешным, и самодовольная мысль, мол я-знаю-о-нём-все-потому-что-мы-общается-каждый-день быстро испаряется, ибо существуют две разные вещи — он сам, и то, что он говорит. Замечаю это только после столовки, задним числом, но именно мысль о различии заставляет всматриваться в него интенсивнее, гуще. Хочу понять его целиком. В желании нет ничего романтического, нет ни капли сексуального подтекста. Скорее… не знаю, выражения… нет, не скажу, просто — это важно. Дружба — это важно. У меня всегда будут секреты, потому что я псих ненормальный, но даже так… сложно подобрать слова… Вот, нашел — это будто прикладываешь чужую ладонь к своей, и они сходятся, даже если разные по размеру. И когда вокруг говорят, что физически отпечатки отличаются, говорят — «научно доказано», ты знаешь — ваши совпадают. Это не лишает нас индивидуальности — мы ведь совершенно разные, но такое совпадение — невероятное, невозможное, притягивает друг к другу, словно к спинам прилепили по куску магнитов разных полюсов. Мы покупаем ему щётку, гель и мочалки, и долго стоим в отделе нижнего белья, ибо вкусовые предпочтения Лёхи кардинально отличаются от оных владельца магазина, расхваливающего товар, аки турецкий божок торговли. Лёхе звонят ещё раза три, и после мгновенных сбросов прекращают. — А ты жестко с ними, — замечаю, пока друг решается на покупку боксеров, усеянных мумитролями. Я бы не смог так с отче. С другой стороны, слабо представляю родителя, клеймящего меня бесполезным, кем я, по-честному, являюсь для него большую часть времени. Друг пожимает плечами: — Тут два варианта: либо мать будет рыдать и просить вернуться, либо ругаться с тем же посылом. А батя вчера сам сбежал ночевать на дачу — у нас мужская солидарность. Перебесится — поговорим, — вздохнул. Кидаю на него короткий взгляд — бесстрастное выражение. Часто ли такое случается для его спокойной реакции, либо же он умеет хорошо скрывать волнение? Мы едем домой в полупустой маршрутке на заднем сидении. Слушаем его музыку, поделив наушники, смотрим фотки на телефоне, педантично рассованные по соответствующим папкам. Дурные мысли оставляют меня. Оставляют после — дорогу, и наши соприкасающиеся колени, и головы над телефоном. Задней мыслью поразился — как между нами сразу же установилось такое расстояние — плечо к плечу. Может, для Лёхи такое нормально — не иметь дистанции, но для меня… Хотя, какая разница, я и так совершенно другой с ним рядом. Мы приезжаем с солнцем, почти закатившимся за горизонт, но до включения фонарей. На местной автостанции только низкий лысоватый мужичок попивает растворимый кофе из соседнего автомата, да рыжая собака, внимательно вглядывающаяся ему в глаза, а потом и нам. Она плетётся за нами почти полдороги, но отскакивает испуганно назад, стоит повернуться в её сторону. Вокруг тихо, как в морге, но лишь возникает мысль, и из дома через три от меня раздаётся оперное пение. На вопросительный взгляд Лёхи пожимаю плечами — понятия не имею, кто там обитает. Когда доходим до калитки, вспоминаю — подумать, подумал, а ему не сказал: — У меня тот друг сейчас живёт, я тебе рассказывал. — Да, ты говорил тогда в чате. — А точно, ну короче, он до сих пор живёт. Складывает из большого и указательного пальца «ок», а я только сказал, и понимаю: Матвей мне действительно друг, какой бы странной и кривой эта дружба не казалась. Не знаю другого названия происходящему, и оставляю хоть какое-нибудь. В коридоре темно, но в зале горит бледный свет — телик, скорее всего. Когда разуваюсь — вижу там Лис с Зелёным, увлеченных боевиком. Последний оборачивается с зубастой улыбкой и отворачивается обратно. Вот и финиш — твердь земная пополнилась очередным ТВ-наркоманом. Лёха суёт любопытную морду следом, оглядывается: — Либо твой приятель очень маленький, либо нифига не экономит электроэнергию. Хуже. Интересна реакция Матвея на самостоятельно включающийся телик — может, струхнул и свалил, поэтому его не видно? Но где там. Пока Лёха выкладывает купленный по дороге хавчик на кухонный стол, обнаруживаю Штирлица в собственной комнате в мирной компании шкафа, и не совсем — мазохиста. Он читает книгу из нашей библиотеки, а на стуле с лёгким раздражением вертится Сонька, лёжа спиной на сидении и задрав на спинку ноги. Фристайло, мля. Ствол буднично лежит на столе, поэтому вместо приветствия шиплю: — Спрячьте его подальше, тут Лёха. Подумает ещё, что мы тут Бонни и Клайд в квадрате, в укрытии. Мазохист лениво кидает ствол Матвею, а тот ловит одной рукой и прячет под кофту. Мда, в задний проход бы ещё засунул, вот где идеальное место для сокрытия. Сонька, перестав вращаться, ловит мои ноги руками: — Так тот самый парнишка приехал? Киваю: — Не вздумай отколоть свои фокусы. Тот надел наинежнейшее выражение лица: — Я милый и послушный. Ага, и любишь всех на свете, особенно одним местом. — Офигеть у тебя апартаменты, — послышалось с коридора, и зыркнув для приличия строго на оккупантов, отчалил к Лёхе. Тот, видимо отойдя от лёгкого ступора, начал осматриваться и сейчас спускался с лестницы, мотая головой: — Снаружи дом не казался таким большим. Ты типа рассказывал, что живёшь в двухэтажном доме, но это же офигеть. Не понимая правильной реакции, пожимаю плечами: — Дом большой, но спать вам с Матвеем придётся в зале. Отче будет не рад, а вторая комната наверху… не для гостей. Он удивлённо поднял брови, но не прокомментировал. Попросил: — Познакомь нас что ли, тут же твоя спальня, да? Открывая дверь, жестом приглашаю внутрь, и Лёха широким шагом переступает порог. Сонька, окончательно улёгшись на стул, глядел на нас снизу-вверх, свесив голову, пока Матвей по-прежнему читал, чуть сощурившись и даже не обратив внимание на гостя. Обиделся, что ли? Лис, оторвавшись от фильма, подкралась сзади и присвистнула: — Он симпатяжка, — на что мазохист заулыбался, но, заметив мою зверскую предупреждающую рожу, усиленно поджал губы, пытаясь скрыть выражение. Лёха недолго осматривался, и тут же поднял руку в знак приветствия. — Хело, меня Лёха звать. Пересилив неловкость момента — он же мой друг, — представил ему двоих из ларца: — Матвей, а тут эмм, — со скрипом вспомнил имя, — Валерий. Сонька, в прежней нелепой позе, протянул руку для пожатия, но Лёха несколько секунд тупил, прежде чем подать в странном пожатии ладонь. Сказал безо всякого подтекста: — Мы знакомы? И я прям видел подрагивания Сонькиных губ, готовых сморозить чушь в его стиле. Развернул компьютерное кресло спинкой вперёд, чтобы избавить мазохиста от искушения. — Эээээй, Солнышко, у нас тут общение! — завыл противный, но вставать и в принципе двигаться поленился, оставаясь избушкой повёрнутой к лесу передом, так сказать. Лёха засмеялся и подошел ближе, подать руку для пожатия Штирлицу. Тот сидел с открытой книгой, но смотрел на нас с непонятным выражением. — Эту дубину Матвей зовут, если что, — раздался дружелюбный Сонькин голос из-за стула, хотя я только что его представил. Дубина застопорился перед рукой, но в конечном итоге ответил на пожатие. Лёха же, почесав макушку, осведомился: — Я вас тут никакой важный разговор не перебил? — Ну-у, — мазохист повернул себя лицом, — ничего важного, так болтаем. Однако друг что-то просёк и, причмокнув губами, заключил: — Ладно, я всё равно хотел помыться. Тох, покажешь, что где? Киваю. Лёха поворачивается, и только тогда замечает шкаф. Замирает, чуть склоняя голову, но тут же отмирает: — Офигенно выглядит. Не будь шкаф и без того розовым, он бы возможно разрумянился. Тем не менее, он явно оказался польщён. И не только он. — Прямо произведение искусства, — продолжал нахваливать. — А шмотки у тебя в нём долгануть можно? А то если мне ещё на шмотки разоряться, на хавчик не хватит. Шкаф полюбэ готов был распахнуть дверки и впустить гостя в недры, однако я его не винил — возможно, мне самому следовало чаще говорить ему комплименты. В голове сразу возникли парочки, посещающие совместно семейного психолога ради создания гармоничных отношений. Но даже при моём условном согласии, не уверен, удастся ли найти профессионала, согласившегося бы нас принять — шкаф для такого слишком сложная натура. Дабы Лёха не соблазнился остаться в Нарнии, полез сам и достал ему широкую футболку и штаны, конечно же ему короткие. Друг прихватил шмотки и отправился по указаниям в ванную. Глупо топать следом, поэтому я остался, садясь на уютную полку шкафа, сверху аккуратно сложенных Лис вещей. Соньке надоело сидеть задом кверху, и он завозился, пытаясь перекрутиться, но стул поехал в проход между кроватью и гарнитуром, прямиком к окну, стукнул его о ручку боком, упёршись в подоконник, после чего неудачливый мамкин акробат затих. Мы со Штирлицем поглядели на него, потом друг на друга, и мне захотелось поднять ноги на полку, закрыв дверцы изнутри. Не знаю почему — выражение его лица привычно соответствовало кирпичу. Снежной вершине. Существуй конкурс на наиболее непроницаемо-ледяную физиономию, он бы взял призовое место. — Так что, Митя, — раздалось сбоку сдавленное, — не хочешь рассказать Солнышку, почему тебя ищут менты? Эм, что? Матвей отвёл глаза. Уголок его губ дёрнулся в отвращении и, кинув быстрый взгляд на Соньку, раскорячившегося в кресле и оставившего попытки принять приличное положение, открыл рот. Тут же передумал и дёрнул щекой. Наблюдение за этим парнем всегда выглядело зоологическим экспериментом, но конкретно сейчас — не уверен в своём желании услышать их историю. Однако — надо, если не хочу попасть в неприятности. Сонька ловит холодный взгляд, почти приказывая: — Помоги мне. В таком нелепом положении он совершенно не выглядит внушающим, но Матвей слушается, точно запрограммированный: откладывая книгу, поднимается и, подпирая стул ногой, подставляет локоть. На его руке до сих пор тот идиотический ожог, а на теле столько синяков и ссадин, что о помощи должен просить он сам. Но он не просит. Стоит вешалкой, подпоркой, и пока Сонька обретает привычное вертикальное положение; я раздумываю, насколько серьёзно звучит «Тебя ищут менты»? Из уютного розового гнезда замечаю болтающиеся ноги Лис — каблук и грязную пятку. Вот другой вопрос — наш контракт вроде бы выполнен с её стороны. Не идеально, конечно, но поздно пить боржоми — Лёха уже здесь. Так почему она тоже здесь? В смысле, почему не требует найти туфлю — я же говорил ей, что знаю… Или не говорил… Блин. Но… не поэтому ли она так притихла? Задумываюсь о бренном призраков — нужно поговорить с ней. Открываю рот, но понимаю — не время. Отчасти из-за Матвея — он, конечно, успел понаблюдать за сеансом спиритизма в нашем с Сонькой исполнении, однако… не знаю, просто не хочу. Не произношу ни слова, подбирая ноги поудобнее. За окном опять собираются тучи, поэтому мы вовремя причалили. Из-за открытой дверцы шкафа выпрыгнул Зелёный, видимо прикончивший треш по телеку, и ловким движением забрался мне на колено, усевшись там в позе мыслителя — закинув одну лапу на другую. Или аки на унитазе. Вопрос «имеются ли у немертвых отходы э-э-э немертводеятельности» считаю открытым. Не считая зомби, конечно. Но зомби — вообще другая категория: их я пока не встречал, и надеюсь, что наша встреча никогда не состоится, ибо к превращение и без того немертвенно-спокойной реальности в хоррор-выживалку не вызывает никаких приятных ассоциаций. Параллельно вспоминаются манекены из квази-реальности, и по коже проходит мороз. Тут же глубже кутаюсь в уютные объятия шкафа. Да, знаю, ты сделал всё мыслимое и немыслимое для моего спасения, даже Будду прислал… зачем, кстати? Так он являлся символом поддержки… понятно… и да, я знаю, ты сделаешь, что угодно, если случится подобное… Вздыхаю и допускаю осторожную мысль: что если ты существуешь только в моей голове? Шкаф молчит, и не могу понять — сочувствие это, сожаление или разочарование. Молчу ему в ответ. Зелёный смотрит на нас по очереди непонимающим глазом и в итоге по-совиному склоняет голову вбок. Пока мы со шкафом изъясняемся друг с другом, у Соньки и Матвея происходит очередной виток взаимоотношений. Мазохист шепчет ему прямо в ухо, и того видимо передёргивает. После чего Сонька прощально машет нам рукой и с лисьей улыбочкой ныряет в окно. А про ментов рассказать? Он улетел, но обещал вернуться, ага. Матвей долго смотрит ему вслед, а потом оборачивается прицельно ко мне, открывая очередной акт нашей совместной постановки «Две речевые калеки». У меня по-прежнему в наличии богатый внутренний мир с шизофренией, призраками и цивилизацией пельменей, значит, не всё потеряно — убеждаю себя. У Матвея и того похлеще, с бразильскими сериалами и часовой бомбой. Пока глазеем друг на друга, вспоминаю про давнюю самодовольную мысль, типа, просто не хочу говорить, вместо — не могу, не умею. С другой стороны — Лёха. С ним — могу, запросто… как тогда это работает? Взгляд Штирлица перескакивает — пришел Леха шумно фыркая в полотенце. Указывая на него, уведомляет: — Я тут стырил чьё-то, с медведями. Твоё? — Неа, — беззаботно отвечаю. — Отцовское. — Э-э-э, ну ок, надеюсь он будет не в претензии. Гляжу на него и улыбаюсь — сам не знаю почему, хочется. Думаю, зомби-апокалипсис с ним вместе проходил бы занятно. Спрашиваю: — Лёх, чтобы ты делал, если бы щас к нам в окно постучался зомбяк? Обдумывает предположение совершенно серьёзно, пока Матвей хмурится и, резко отворачиваясь, садится за книгу. — Теоретически, убежал бы на второй этаж и забаррикадировался… или в подвал… у тебя есть подвал? — Неа. — Мда… Жаль… а где ты хранишь консервы, там закрутки, еду на случай ядерного взрыва? Секунду пытаюсь понять шуткует этот любитель Фаллаут или нет, и ответствую: — Ты серьёзно думаешь, что у меня тут рядышком личное бомбоубежище с подземной лабораторией и ракетой, переправляющим людей на космическую станцию? Первое, кстати, действительно есть, но оно советское и общее, вряд ли до сих пор функционирующее. — Э-э-э, а чё, правда нет? — растерянно улыбается. — Не, я понял, что ты не главный злодей, чтобы подземными лабораториями разбрасываться, но подвал? — Это ты говоришь из-за своей бабули, у которой секретный подвал в доме. — Типа того. — Лол, это у неё наверняка не подвал, а такая нора для продуктов, их делали, когда холодильников не было. — Ты откуда знаешь? Закатываю глаза: — Оттуда, что ей восемьдесят три, и чёт я сомневаюсь, что ей в село проводили электричество, когда дом строили. А у нас дом новый — электричество применялось везде, так зафига норы? — Просто признайся, ты вангуешь потихоньку, я всё прощу. Ага, и использую шкаф в качестве гадального шара. — Так что насчёт зомби? — перевожу тему. — Ну, юная Ванга, я бы залез на второй этаж, как говорил, закрыл бы проход туда и на втором бы думал, что делать. Наверное, глупо ждать спасателей — если много людей стало зомби и навели панику, нужно время для выживших организоваться. Киваю. Предполагаю, откидываясь на спинку шкафа: — Но полюбе есть какая-нибудь организация для таких ситуаций. — Организация параноиков? — Хотя бы. Прикинь, сейчас их все считают неадекватами, но когда апокалипсис наступит, они станут героями и всех спасут. — Угу, прямо сюжет для сериала. — Не, ну вообще мне кажется, есть такие люди — странных везде хватает. Взять хотя те брошюрки против вакцинирования от гриппа. Помнишь? — Бля, — хмыкает, — конечно помню, ты ещё в чате скидывал. До сих пор ржу с их «вместо вакцины вам вводят чип, с помощью которого изменяют ДНК». Э-э, скажем организация антизомби существует, но им же нужно до нас добраться. — Или нам до них, — выдвигаю встречное предложение. — Не-е, нас триста раз сожрут по дороге. Мы же школьники, а не матёрые боевики. Плюс, как ты поймёшь, кто они и где? — Гугл. — Чувак, а ты не думал, что провайдеры тоже могут стать зомби. — И нарочно поперекусывать провода? — скептически парирую. — ОМГ, — устав стоять, Лёха садится на диван боком, будто включая притворяющегося читающим Матвея в наш круг. Мастер-социализастер. — Нет, естессно, но ты прикинь, если там среди не-зомби паника начнётся. Они вряд ли станут переживать о сохранности техники, — перешел на лекторский тон. — Интернет — технология изобретённая человечеством, и если человечество рухнет, порушатся и технологии. Как в той игре, помнишь, где остались только консоли с блоками данных, и ты три месяца по ним лор собирал. Вздыхаю, высвобождая начинающую затекать ногу. — Окей, гений, давай погуглим сейчас. Он с улыбочкой щелкает пальцами в фигуру пистолета, указывающую на меня: — Читаешь мои мысли. Манит указательным пальцем к себе рядом, и, высвобождаясь из заботливых объятий шкафа, плюхаюсь на диван, чтобы вдвоём уткнуться в телефон друга. Пребывая в плену бесконечных гиперссылок, мы очнулись, когда основным освещением комнаты стал экран, а солнце почти до самой макушки закралось за видимый горизонт. Лис с Зелёным куда-то давненько свалили, может опять залипать в шедевры кинематографа. Вспомнив про третьего члена нашей скромной компании, я обернулся при белом свете смартфона и плотно заполнивших пространство сумерек: Митя задремал с книгой, открытой на новой главе, словно дал себе задание отключиться по окончанию предыдущей. Мне отчего-то стало неловко — будто не он заснул, а я отложил его в сторону, как прочитанную главу. Будто он, в своём молчании — книга, которую можно отложить и вернуться, когда удобно. И бросить, когда надоест. И закончить, если посчитаешь — вот логическое завершение. Лёха тоже обернулся, взмахом головы предложил выйти. Шепнул, едва мы вышли в коридор: — А где тут хавать дают? Включаю свет в кухне. На плите стоит кастрюля с супом, приготовленным Матвеем, который я обещал съесть, но завтыкал. Включаю конфорку, пока Лёха, уткнувшись в телефон, садится за стол. Нагуглили мы неожиданно дофига параноиков, но ничего толкового, кроме едва ли не сертифицированных заключений о невменяемости некоторых комментаторов форумов по теме. По итогам откопали много инструкций, чертежей по сбору оружия из бытовых приборов, но, к сожалению, ни одной специализированной службы, кроме типичных 911. — Тут тоже говорят, нефиг сбегать в супермаркет, там мало шансов выжить. Говорят, надо в горы валить, где людей поменьше. Можно податься в монахи. — Если доберёмся до Тайвани, — откусываю валяющийся без дела батон и, задумавшись, отрезаю Лёхе нормальный кусок с другого конца. — Не обязательно, — не отрываясь. — Организуем свой. — А строить кто будет? Мы вдвоём не потянем, плюс мы не знает техники. Поднимает взгляд и задумывается. Я вместе с ним, но о другом. О том, как с ним не пережимает горло, как с ним — говорить почти как печатать. Сложнее, конечно, но горизонт немоты сейчас — мягкий пластилин вместо прижимающей к полу железной девы. И ещё — о простоте и естественности его прихода, преодолении первой неловкости встречи и с ней — моих сомнений. И ещё — почему я? Почему он выбрал меня из всех людей… я ведь… Ни за что не спрошу. И ещё — самым краешком — если менты разыщут Матвея для чего бы то ни было, что нам делать и могут ли меня привлечь за укрывательство? Вздыхаю, опять каша. Через несколько минут кастрюля нагревается, и из приоткрытой крышки поднимается пар. Вместе с водой испаряется моё желание думать о ментах и последствиях. Сегодня, если Лёха, зомби-апокалипсис и методы выживания в данном варианте конца человечества. — Кстати, про апокалипсис, — вспоминает друг, глядя на приближающуюся к нему тарелку с супом: — Ты знаешь про новый ивент? Очередной? В ответ на мою вопросительную бровь рассказывает: — Не знаешь? Там тоже про, считай, конец. Я думал, ты поэтому про зомби вспомнил. Короче, там надо составить историю, но с нами в главных ролях. — Ролевушка, что ли? Пока Лёха бурно жестикулировал, объясняя суть, я прихлебнул супца, время от времени соскальзывая взглядом на вынырнувшего из-за стены Зелёного на холодильнике, повторяющего жесты друга, возможно считающего происходящее личным уроком ораторского мастерства. — Так мы щас всё пропускаем? — уточнил. — Не, — легкомысленно отозвался другу пробуя суп на вкус, — оно завтра и послезавтра продолжится… Кстати, забыл тебе рассказать, мы недавно с батей готовили в духовке бревно. Я прыснул и сёрбнул ещё супа, ожидая подробностей. Лёха, тоже посмеиваясь, ответствовал, что «готовили», конечно очень условно, но у их маман возникла гениальная идея сделать деревянный столик «вот как в той передаче показывали». Надобно лишь срубить несколько брёвен, распилить на одинаковые по толщине части, приклеить на нечто вроде ДСП и сверху закрепить стекло. Всего-то. Тут он остановился поесть супа с оповещением «продолжение следует». Я синхронно склонился над своим, не переставая улыбаться не пойми от чего — манеры ли, речи, жестов, самого его присутствия? Последнее вообще неведомым образом ощущалось солнечным зайчиком, скачущим по лицу и иногда попадающим в глаза. — Короче, — постановил друг, — исполнителями оказались мы с батей, без вариков. И пошли мы на балку искать дерево. Но блин, просто рубить живое дерево ради стола вообще не огонь, Ленка бы из меня душу вытрясла. Вот понимаю — были бы мы викингами, драккары строили — это одно, но на стол… Короче, мы решили найти или срубленное дерево или выкорчеванное, знаешь, если с почвой фигня случилась или от ветра, но в балке ничего такого не водилось. А мать ещё, как бабка в той сказке про золотую рыбку — пойдите, да без бревна не возвращайтесь. Шутила она канешн, но блин. Тут в кухню вполз сонный Матвей, протирая глаза и устремился к чайнику. — Супу? — вежливо предложил Лёха, зачем-то поднимая ложку. Матвей кинул на него нечитаемый взгляд, клацнул чайником и выполз обратно. Неудавшийся предлагатель пожал плечами: — Ну ок… — задумался, — так ты и про голосовалку не шаришь? — Какую голосовался? — отхлебнул своего супу. Лёха плямкнул: — Понятно. В общем, с чего нам ивент новый втулили. Фунтя вводит обновление, и теперь у всех будет возможность заработать звёздочки. Их можно или получить за ивенты или купить. Киваю — давно пора чат монетизировать. — И чё с ними делать? — Ну, пока их можно вбухивать в желанную фичу. Будет список фич, за которые можно голосовать, и вот если фича наберёт н-звёздочек, то возьмутся её пилить. Но, наверное, будет больше плюшек, только не сразу. А так, ты пока можешь повлиять на развитие любимого чатика. Хмыкаю: — Откуда ты всё знаешь? Усмехается: — Я просто трепло. Маман постоянно ворчит, тип, язык у меня шо помело, хотя она вроде дочь не рожала. Короче, мне Тапок рассказал пока я ехал, по телефону. Не могу не улыбаться в ответ. Гляжу на него, налегающего на супец, и думаю, насколько мы подходим друг другу, насколько для кого-то чужой недостаток может оказаться достоинством для другого, насколько сложно даже поверить, что что-то в конкретно этом человеке может казаться недостатком. И он кажется сейчас идеальным, ненастоящим настолько вплотную, что я тут же пугаюсь, не додумываю, и широкими внутренними взмахами отгоняю мысль китайским веером размером в пятиэтажку. С щелчком закипает чайник. Спустя минуту возникает Матвей и хмуро заваривает пакетик чая, сосредоточенно рассматривая коричневые разводы, захватывающие пространство воды в прозрачной чашке. К нему на плечо прямо с потолка слетает Лис, нарочито невесомая, и молча смотрит на нас — загадочно, не хватает лишь гадального шара. Матвей уносит её, словно в цирковом выступлении или даже реинкарнации последнего звонка. Под ухом плямкает усиленно незамечаемый мною Зелёный, видимо тоже хочет личного носильщика в моём лице. Вспоминаю Лис, дергающую меня при отче, чтобы мы поехали в область, и радуюсь её спокойствию в последнее время. Может, понимает, насколько я хочу показаться Лёхе нормальным. Пусть неправда, пусть моё с ним общение построено на вранье, оно того стоит. Стоит. Правда — не всегда верный выбор, что бы ни говорила мораль и библии разных религий. Да и кто бы обрадовался, узнай настоящего меня — я и сам себе не особо рад. Глубоко падаю в мысль, и другу приходится окликнуть меня дважды. — М? — отзываюсь. — У тебя есть приставка? — Неа… хотя, есть восьмибитка на чердаке, если её ещё можно считать приставкой. — Годится. Триста лет не играл в ретро-игры. Давай подключим. Можно Митю позвать и поиграть по очереди, если он таким интересуется. Озадаченно чешу макушку — эту байду ещё найти надо. — Прямо щас? — А чё бы и нет? — Эээ, доедай тогда и пошли поищем. — Пошли поищем, — живо соглашается, всасывая суп. Возможно сейчас подходящее время взаимно представить их с алтарём друг другу. Не знаю, кто придёт в больший восторг, у алтаря давненько не случалось такого количества посетителей. Лёха выпивает с тарелки юшку и вскакивает, аки бравый молодец, аж глаза слепит. Со вздохом поднимаюсь следом, тоже сполна оценив Штирлицовы кулинарные таланты. — У тебя реально хоромы, — опять тащится друг, пока мы топаем по лестнице. — До меня только сегодня дошло, что ты реально живёшь в большом доме почти сам. Знал бы он, что я бы с удовольствием променял все пустые комнаты на пустую голову и жизнь обычного задрота… Мы бредём по тёмным ступенькам, поленившись включить свет и толкая люк чердака вверх, я первый взбираюсь, чуть пригнувшись. Там опять сидит Матвей, и прежде, чем он скрывается в тени, успеваю заметить секундное выражение, будто его застали за чем-то постыдным. Одновременно что-то во мне ёкает — от нашего прошлого раза, но тут же давлю непрошенное внутреннее движение, изменяя течение мысли. Мнэ-э, может он тут нужду справлял эротическую, а тут незваные посетители. В следующую секунду замечаю возле него аккуратную стопку фотографий, и нутро немеет, точно выключили рубильник. Мы с отцом так старательно выбирали самое неприметное место — такое, о котором легче всего забыть. До поясницы дотрагивается рука, и из-за спины выглядывает любопытная физиономия: — Ну чё ты там завис, бро? — замечает фигуру в углу: — О, это ты, Мить? Я на сек подумал — полтергейст. Сам смеется своей шутке. Фыркаю и немного отпускает. Ничего не поделаешь. — Свет у вас тут подают? — Лёха деловито пролазит вперёд и под светом смартфона шарит по стенам. Находит выключатель, и я сразу же морщусь от желтой лампочки под потолком. Друг присвистывает: — Ого, сколько сокровищ, — сразу вводит потенциального участника в курс дела: — Мы хотим приставку найти и поиграть. Хочешь с нами? Матвей моргнул, перевёл взгляд на меня, обратно, и только потом ответил: — Нет… спасибо. — Ну ок, — пожал плечами Лёха. — Но ты если надумаешь, приходи. Тох, где там твоё добро? Мы полезли в пыльный шкаф за неработающим торшером и нагребли там кучу картриджей вместе с заветной приставкой. Порывшись ещё, нашел запасной блок питания, и с полными руками мы потопали вниз, в зал. Долго подключали этот антиквариат, и ещё дольше решали, какую взять первую игру. Лёхе в очередной раз позвонили, и он, таки извинившись, отчалил с телефонным аппаратом в кухню. Я же не мог перестать думать о Матвее — почему-то он не выходит из головы, вероятно из-за нашего совместного проживания. Его реакции… в очередной раз они притягивают внимание… словно он не привык к хорошему, вежливому обращению. Словно проявление доброты делает ему больно. Когда пристают придурки — он скала, айсберг, а сейчас — уменьшился, точно тот айсберг положили на огромную тёплую батарею, и в итоге остались одни подгоревшие краешки метеорита. Из звезд пришли, к звёздам уйдем! — возникает в сознании рандомная фраза, неизвестно откуда взявшаяся, но не отвлекает, и я ещё раз обсасываю происходящее, параллельно размышляя, что заставляет меня думать о случившемся? И не прихожу ни к каким утешительным выводам.